— И зачем же она все-таки вернулась?
— Чтобы подстраховаться, — ответил Сент-Джеймс, — чтобы справиться с Розалин прежде, чем Розалин отправится в полицию.
— Если одета она была уже не так, как при столкновении с Розалин, — продолжал Линли, — и если соседи могли подтвердить, что из дому раньше семи она не выходила, кто бы предположил, что задушенная с полчаса назад девушка — ее рук дело?
— Да, но, сэр, Розалин сказала, что встретила светловолосую женщину. Это практически все, что она запомнила.
— Все правильно. Шарф, шапочка, парик.
— Зачем так сложно?
— Чтобы Елена подумала, что перед ней Джастин. — Линли развернулся на Лэнсфильд-роуд и продолжил: — Нас с самого начала сбило с толку время, сержант. Поэтому мы и потеряли два дня, идя по ложному следу, когда нам сразу же нужно было обратить внимание на простой факт, известный всем и в котором никто не сомневается. Обе жертвы и все подозреваемые умели бегать.
— Любой человек умеет бегать. — И, бросив извиняющийся взгляд на Сент-Джеймса, Хейверс добавила: — Я имею в виду, в принципе.
— Именно это я сказал, — мрачно кивнул Линли. — В принципе.
Хейверс устало вздохнула:
— Как все сложно. Способ мне понятен. Возможности тоже вижу. Но я не понимаю мотивов. Если кого-то и надо было в этой ситуации прибить и придушить и если это сделала Сара Гордон, то при чем здесь Елена, когда наша Джастин кандидатура получше. Посмотрите на факты. Я уже не говорю о том, что Сара наверняка изрядно попотела над этим портретом, что стоит он сотни фунтов стерлингов, а может, и больше, хотя мне не понять, почему люди платят за картины такие деньжищи, а Джастин взяла и уничтожила работу. Немножко истерики, перемазанная и испорченная картина, вот тебе и мотив, я считаю. Ведь она отводила душу не просто на любительской мазне мужа, а на настоящем произведении искусства. Которое сделал настоящий художник, с настоящим именем. Да и сам Уивер, наверное, был страшно зол. На самом деле он сам мог совершить убийство, когда увидел, что сделала она с полотном. Так при чем же здесь Елена? — Хейверс задумалась. — Хотя, конечно, может, это и не Джастин. Может, это сделала сама Елена… А?
Линли ничего не ответил. Он свернул на обочину перед мостиком через реку возле Болотного шоссе. Не выключая двигатель, Линли сказал Хейверс и Сент-Джеймсу:
— Я сейчас.
Отойдя от машины на десять шагов, Линли скрылся в тумане.
Он не стал переходить улицу, чтобы попасть на остров. Это место он знал уже наизусть. Он знал, что увидит очертания деревьев, размытый туманом силуэт пешеходного мостика и птиц, подобных черным точкам на воде. Увидит болото, непроницаемое серое полотно. И ничего больше. И если огни Питер-хаус-Колледжа сумеют прорваться сквозь широкую и мрачную пелену тумана, то похожи они будут на мерцание паутинки, в лучшем случае на свет далеких звезд. Даже для Уистлера, подумал Линли, такая задача не по плечу.
Линли еще раз прошелся до конца дорожки, где стояли железные ворота. И во второй раз он убедился, что человек, бегущий вдоль реки из Куинз-Колледжа или из Сент-Стивенз-Колледжа, от Болотного шоссе может бежать в трех направлениях: налево, мимо инженерного факультета, направо, к Ньюнэм-роуд, или, как он сам убедился во вторник утром, вперед, через дорогу и ворота, опять вдоль реки.
Во вторник он не учел одного, что у человека, который бежит в противоположном направлении, к университету, тоже три варианта. Он не подумал, что человек мог прибежать не по нижней тропке, по которой бежала Елена Уивер в утро убийства, а по верхней, где сейчас стоял он. Линли внимательно посмотрел вперед, отмечая, как тропинка тонким росчерком пера исчезает в тумане. Как и в понедельник, видимость была плохой, меньше двадцати футов, но ни прохожий, ни бегун не сбились бы с пути, даже если бы плохо знали окрестности, потому что река вместе с тропинкой убегали прямо на север, никуда не сворачивая и не петляя.
Из тумана навстречу ему вырулил велосипед с горящей фарой, но ее слабый луч был не толще пальца. Линли обратился к молодому бородачу-велосипедисту в щегольской фетровой шляпе, которая странно сочеталась с потрепанными джинсами и черным дождевиком:
— Куда ведет эта тропинка?
Поправляя шляпу, молодой человек оглянулся, словно пристальный взгляд на тропинку помог бы ему. Он задумчиво подергал бороду.
— Вдоль по берегу реки.
— Сколько она тянется вдоль берега?
— Не могу точно сказать. Я всегда съезжаю на нее возле Ньюнэм-дрифтвей. В обратном направлении я никогда не ездил.
— Ведет ли она в Гранчестер?
— Эта тропинка? Нет, приятель. Туда она точно не ведет.
— Черт.
Линли, нахмурившись, посмотрел на реку и подумал, что ему придется пересматривать все свои кажущиеся правдоподобными выводы относительно утренних событий понедельника.
— Но вы можете попасть туда по этой тропинке, если вам так хочется пройтись, — сказал молодой человек, решив, что Линли мечтает о прогулке в сыром тумане. Молодой человек отряхнул с джинсов грязь и неопределенно махнул рукой в направлении юго-запада.
— Вниз по течению реки есть автостоянка, сразу за Ламмас-лэнд. Если вы срежете и пойдете по Итсли-авеню, окажетесь на тропинке через поле.
Вдоль нее стоят столбики, так что не собьетесь, она приведет вас прямиком в Гранчестер. Хотя… — молодой человек внимательно посмотрел на отличное пальто Линли и ботинки от «Лобб», — я на вашем месте не пошел бы в такую даль, не зная дороги как следует. Чего доброго, еще увязнете в грязи.
Линли сразу воспрянул духом от слов молодого человека. Наконец факты на его стороне.
— Далеко ли это? — спросил он.
— До автостоянки около полумили.
— Я имею в виду Гранчестер. Если идти по полям.
— Мили полторы, может, чуть больше.
Линли снова посмотрел на тропинку, на невозмутимую поверхность ленивой реки. Время, подумал он. Все упирается во время. Линли вернулся к машине.
— Ну? — спросила Хейверс.
— В первый раз она не садилась за руль, — ответил Линли, — не стала рисковать, чтобы возле острова никто не увидел машины и чтобы соседи не видели ее отъезда, как заметили его позже.
Хейверс посмотрела туда, откуда только что вернулся Линли:
— Значит, она пришла пешком. Но тогда обратно ей нужно было бежать сломя голову.
Линли достал из кармана жилета часы и отстегнул от цепочки.
— Кажется, это миссис Стэмфорд вспомнила, что Сара очень спешно уезжала из дому в семь утра.
По крайней мере, теперь мы знаем почему. Надо было первой «обнаружить» тело, — он раскрыл часы и отдал их Хейверс, — засекайте время до Гранчестера, сержант.
Линли выехал на проезжую часть, где в этот час уже не было такого большого движения. Он спустился по отлогому склону шоссе, затормозил, когда впереди идущая машина резко свернула на их полосу, чтобы не врезаться в стоявший на обочине почтовый фургон, мигающий аварийными огнями, и свернул на Ньюнэм-роуд. Здесь машин было совсем мало, и Линли смог немного увеличить скорость, хотя туман стоял все еще густой, а возле паба «Гранта Кинг» и таиландского ресторанчика клубился так, словно вырывался из дверей этого заведения.
— Сколько? — спросил он.
— Уже тридцать две секунды.
Хейверс зажала в руке часы и посмотрела на Линли:
— Но ведь Сара не бегунья. Ее нельзя сравнивать с остальными девушками.
— Ей понадобилось полчаса, чтобы добраться домой, переодеться, разогреть машину и вернуться в Кембридж. До Гранчестера по полям чуть больше полутора миль. Стайеру понадобится на этот же маршрут не больше десяти минут. И если бы Сара Гордон умела быстро бегать, Джорджина Хиггинс-Харт была бы сейчас жива.
— Сара вернулась бы домой, переоделась и вернулась с хорошим запасом времени, и даже если бы Розалин в точности ее описала, она заявила бы, что, обнаружив тело, шла, спотыкаясь по острову.
— Все верно.
Хейверс посмотрела на часы:
— Пятьдесят две секунды.
Они ехали вдоль западной границы Ламмас-лэнд, зеленой лужайки со столиками для пикника и игровыми площадками, которая протянулась почти на три четверти длины Ньюнэм-роуд. Они круто свернули на Бартон и миновали район мрачных студенческих квартир, церковь, прачечную самообслуживания, из которой валил пар, новые кирпичные дома, свидетельствующие об экономическом подъеме города.
— Минута пятнадцать, — сказала Хейверс, когда они свернули к югу в сторону Гранчестера.
В зеркало заднего вида Линли посмотрел на Сент-Джеймса. Тот просматривал материал, который Пен сделала в музее Фицуильяма (бывшие коллеги приветствовали ее с восторгом, с каким обычно встречают только членов королевской фамилии). Он листал рентгеновские и инфракрасные снимки с таким знакомым сосредоточенным и задумчивым видом.
— Сент-Джеймс, — окликнул его Линли, — за что ты больше всего любишь Дебору?
Сент-Джеймс медленно поднял голову и удивленно посмотрел на Линли. Общаясь столь долгое время, они никогда не затрагивали эту тему в разговоре, и реакция Сент-Джеймса на вопрос была вполне естественной.
— Чудно спрашивать такое у мужа.
— Ты когда-нибудь задумывался над этим? Сент-Джеймс посмотрел в окно на двух престарелых дам: одна опиралась на алюминиевый ходунок, подруга поддерживала ее, обе направлялись в крохотный овощной магазинчик, витрина которого, украшенная овощами и фруктами, покрылась блестками выпавшей влаги. В руках у старушек болтались оранжевые авоськи.
— Кажется, нет, — ответил Сент-Джеймс, — наверное, за то, что рядом с ней я не просто существую, я живу. Она не дает мне расслабиться. Она не дает моей душе покоя.
Линли снова посмотрел в зеркало на Сент-Джеймса и поймал его взгляд — грустный, задумчивый, словно бы опровергавший его слова.
— Так я и думал, — ответил Линли.
— Почему?
— Потому что она художник.
Последние здания, ряд стареньких трехэтажных домов на выезде из Кембриджа растворились позади в тумане. Замелькали изгороди из посеревшего пыльного боярышника, приготовившегося к зиме. Хейверс посмотрела на часы:
— Две минуты тридцать секунд.
Исчезли указатели и разграничители полос, дорога сузилась. Теперь она тянулась вдоль полей, над которыми висел туман, похожий на плотный и сплошной холст мышиного цвета, на котором ничего не было нарисовано. Если и существовали где-то вдалеке деревенские дома, во дворах которых трудились люди и пасся скот, то в тумане ничего этого не было видно.
Подъезжая к Гранчестеру, они проехали мимо человека в твидовых брюках и высоких черных сапогах. Тяжело опершись на трость, он наблюдал, как его колли обнюхивает что-то у обочины.
— Мистер Дейвис и мистер Джефрис, — сказала Хейверс, — в своем репертуаре.
Линли медленно свернул на главную улицу, и Хейверс снова посмотрела на часы. Посчитав что-то на пальцах, она сказала:
— Пять минут тридцать семь секунд. — И когда Линли внезапно остановил машину, она воскликнула, подскочив на сиденье: — Чт.. что вы делаете, сэр!
Возле дома Сары стоял «ситроен» голубого цвета с металлическим оттенком. Колеса машины заволокло туманом.
— Ждите здесь, — приказал Линли.
Он тихо закрыл дверь, чтобы не было слышно стука, и пошел пешком к старой школе.
Занавески на окнах были опущены. Из дома не доносилось ни звука, словно там никого не было.
Вроде только что разговаривал со мной. А потом, смотрю, уехал. Шатается, наверное, где-то в тумане и пытается решить, что делать дальше.
Как она выразилась? Моральный долг против одолевающей похоти. Если особо не вдумываться, Глин Уивер всего лишь нечаянно объяснила причину их развода и сформулировала вечную дилемму, терзающую мужа. Но все гораздо сложнее. Глин считает, что Уивер несет ответственность за смерть дочери из-за своих грез о красивой жене, но у этих слов есть другой смысл, о котором Глин и не догадывается, но который, воплотившись в машину у дома Сары, ясен как божий день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66