Все время на глазах у Раисы. Молись, тверди чужие слова и каждое движение подчиняй ее окрикам… Таня как бы погрузилась в состояние анабиоза, все стало ей безразлично.
Она так привыкла рабски следовать во всем за Раисой, что начала бояться незнакомых людей. А еще больше она боялась Раисы. Боялась своих наставников и покровителей. Ей часто давали понять, что ей уже не уйти из секты: накажет бог, обрушит на нее страшные кары, и всегда найдутся люди, желающие стать орудием божьего гнева… У нее не было ни денег, ни документов. Она не представляла себе, как может она куда-то прийти, попросить помощи. Что сказать? Кто поверит? А очутись она снова в Москве! Какой позор ее ждет… Это она понимала. Она боялась Москвы. Теперь уже всё, теперь она человек без роду, без племени, истинно-православная христианка, странница, не имеющая ни имени, ни угла.
Весной приехали в Барабинск. Там Раису дожидалось письмо. Старейший преимущий приказывал ехать в Тавду. Молодых христианок собирали в школу, мать Феодула будет обучать их всякой премудрости.
Старик оказался верен своему слову. Таня вспомнила обещание взять ее в школу. Тогда она подумала, что это так, мечта, какие могут быть в странстве школы?…
— Легкую вам жизнь делают, — ворчала Раиса. — Не потерпела, не пострадала еще достаточно, а уже зовут постигать свет.
Но подчинилась без промедления, помолилась и в тот же день повела свою воспитанницу на станцию. Церковные уставы одинаково писаны и для послушниц, и для инокинь.
В поезде, по дороге в Тавду, к ним привязался какой-то обходительный парень. Все пялил на Таню глаза, не скрывал своего восхищения, расспрашивал, куда и зачем едут. Но Таня подметила его пытливый взгляд, обращенный не столько на нее, сколько на Раису, и вдруг поняла, что Раисой он интересуется больше, чем ею, только не подает виду, не так-то уж ему интересна Таня, однако сказать об этом Раисе она не осмелилась.
Раиса злилась, исщипала Тане всю руку, чтобы та не смотрела на парня. Они отвязались от него только перед самой Тавдой.
В Тавде Раиса не задержалась, зашла на минуту в лавку купить хлеба, хотела взять еще рыбного филе, — дорога предстояла тяжелая, через лес, Раиса собиралась идти пешком, — но услышала, что рыба из Китая, какой-то серебристый хек, и не решилась взять, китайцы — нехристи, кто знает, не оскоромишься ли еще китайской рыбой, взяла селедки посолонее, и только и видели странниц в Тавде.
Повела Раиса Таню в какой-то не то Чуш, не то Чош, где можно не бояться, что придут проверять у странников паспорта.
Весна пенилась, сияла полным расцветом, все в природе было какое-то ювелирное по отделке и чистоте: листья на березах изумрудные, одуванчики золотые, ранние полевые гвоздики светились, как рубины, и небо — точно из ляпис-лазури.
— Боже, какая красота! — упоенно воскликнула Таня. — Какая радость везде!…
— А ты не очень тешь глаза земной радостью, — попрекнула ее Раиса. — Созерцай лучше незримого, который наполняет мир благостью.
Дорога не пылила, земля еще не просохла, над глубокими колеями кудрявилась свежая травка.
Едва вышли из города, затарахтел грузовик. Раиса посторонилась пропустить, оперлась на палку, но грузовик поравнялся и остановился. Дверца приоткрылась, из кабинки высунулся шофер в голубой майке, с рыжими непокрытыми кудрями.
— Далеко, бабушка? Куда путь держите?
— В Чош, — сказала Раиса, хотя на самом деле им предстояло свернуть в сторону.
— Садись, бабушка, подвезу, — предложил шофер. — По пути.
— Растрясет, поди… — Раиса колебалась. — А сколько возьмешь?
— Вас бесплатно, а внучка поцелует покрепче! — Шофер засмеялся. — Не беспокойтесь, бабушка, ничего не возьму, из уважения даже тише поеду.
Раиса не спеша подошла к грузовику, заглянула в кабину, в кузов: там двое парней покуривали сигареты.
— Куда садиться-то?
— На почетное место, рядом с водителем, а внучку наверх…
Раиса палкою ткнула в кузов, строго посмотрела на Таню:
— Садись.
Подождала, пока парни помогли Тане взобраться, села в кабину.
— Куда едете-то? — поинтересовался шофер.
— К племяннику, в гости.
— А кто он у вас?
— Лесник… — Раиса спохватилась, не надо говорить, что лесник. — Не лесник, делает что-то по лесу.
— Живицу собирает? Дело доходное.
Бабка не очень-то склонна разговаривать.
Шофер погнал машину, спидометр отсчитывал километр за километром.
Вдруг в заднее стекло кабины забарабанила частая дробь. Еще, еще…
Шофер остановил машину, выглянул из кабины.
— Что стряслось?
Таня выпрыгнула из кузова, подбежала к Раисе. Розовая, как шиповник.
— Не поеду дальше, вольничают…
А ребята в кузове не так чтобы очень уж вольничали: один обнял за талию, другой поцеловал в щеку. Но Таня до того остро чувствовала свою отрешенность от мира, так ей больно малейшее напоминание о близости с Юрой, что даже небольшая вольность, которая на иную девушку не произвела бы большого впечатления, оскорбляла ее до глубины души.
— Вы что? — заорал шофер, выскакивая из кабины. — Не можете себя держать? Вот высажу обоих…
— Да мы ничего, ей-богу, — забожился один из парней. — Разве мы хотели обидеть? Пусть садится обратно, пальцем больше…
Но и Раиса вылезла уже из кабины. Она не могла дать воли чувствам, но глаза ее метали молнии. Мгновенно она оценила обстановку — ехать или пойти пешком: не хотелось под вечер искать где-то в лесу ночлега — и тут же нашла решение.
— Таисия! — позвала она, властно указывая на кабину. — Садись.
— Да что вы, бабушка? — возразил шофер. — Больше они не позволят…
Шофер тоже не ангел, решила Раиса, но у него хоть руки заняты.
— Таисия, тебе говорят…
Таня знала: уговаривать старуху бесполезно. Они поменялись местами.
Шофер ухмыльнулся, поманил одного из парней.
«Предупреждает вести себя поприличнее», — подумала Раиса.
На самом деле шофер шутил:
— Теперь целуйтесь, желаю успеха!
Поехали. Шофер озабоченно спросил Таню:
— Они на самом деле обидели вас?
— Не очень, — призналась. — Сама не знаю, как вспылила.
— Что бабушка, что внучка, — укоризненно заметил шофер. — Уж очень вы строгие. Неужто и побаловаться нельзя?
— Нам нельзя, — сказала Таня. — Мы монашки.
— Тю! — присвистнул шофер. — Никогда еще не видал живых монашек…
И с любопытством принялся посматривать на девушку.
На полдороге он их высадил — на этот раз постучала Раиса.
— Неужто, бабушка, и к вам пристают?
Старуха не удостоила его ответом.
— Спаси господь, — сказала она. — Добрались мы, отсюда нам тропкою.
Раиса бывала в этих местах лет шесть назад, но помнила все памятью следопыта.
Таня поблагодарила шофера, проводила задумчивым взглядом машину и двинулась вслед за Раисой.
Высились вперемежку гигантские березы и сосны, темнели пушистые ели, топорщилась низкорослая ольха. Ветер шелестел в ветвях, деревья точно переговаривались. Отовсюду тянуло странными резкими запахами. Казалось, вступаешь в какой-то таинственный мир…
Должно быть, Раиса почувствовала настроение Тани и захотела ее ободрить.
— Скоро дойдем, — обронила она. — Господь вознаградит тебя за послушание.
ТАЙНАЯ ТРОПА
Показалась широкая просека, и на ней высокая рубленая изба под железной крышей в окружении подсобных построек, и подальше еще одна, чуть поменьше, но тоже рубленая на века.
— Второй прежде не было, — озабоченно заметила Раиса. — Кто еще здесь?
Подошла к избе, постучала о крыльцо палкой. Выглянула какая-то женщина, скрылась, и сейчас же на крыльцо вышел обросший седой щетиной мужчина в синем засаленном ватнике.
— Мать Раиса!…
Может быть, он не узнал бы ее, если бы не был предупрежден о ее прибытии.
Раиса на ходу благословила его, вошли. В избе чисто, бело, на стене иконы, крест. Тихо.
— Вот и Душкин, — назвала она Тане хозяина. — Сильвестр Кондратович.
— Кондрат Сильвестрович, — поправил тот инокиню.
Хозяйка низко поклонилась Раисе.
— А где дети? — осведомилась Раиса.
— Двое в Тавде, учатся, — объяснила хозяйка. — А третий в лесу.
— А где старейший?
Душкин неопределенно повел головой.
— Проводим.
— Спокойно у вас?
— Как сказать. Намеднись забрел охотник. Что-то не понял я его…
— Новая послушница? — осведомилась хозяйка, указывая на Таню.
— Послушница.
— Много наших съезжается…
— А где пребывают?
— Построили в лесу балаган, окромя меня и Рябошапки, никому не найти.
— Рядом его изба?
— Она самая.
— Что за Рябошапка?
— Объездчик.
— Христианин?
— Приехал еретиком, теперь наш.
— Бог воздаст тебе, Кондрат Сильвестрович.
— На этом свете наград не ждем.
— Царствия небесного не минуешь…
Хоть сам он не находился в странстве, Душкин был одним из тех, на кого прочно опиралась секта. Происходя из старой кержацкой семьи, глубоко религиозный человек, он хорошо помнил отца, сочувствовавшего Колчаку за то, что тот «пролил кровь за царя», и впоследствии ушедшего и пропавшего где-то в странстве.
Раиса выглянула в окно.
— Когда поведешь?
— Завтра уже, на зорьке, — рассудительно сказал Душкин. — Рябошапка проводит.
— Позови.
Душкин привел Рябошапку. Он не понравился Раисе, не чета Душкину. Мордастый здоровый мужик, вряд ли воздерживается от плотских утех. Должно быть, и выпить любит, судя по румянцу. И в секту небось вступил лишь для того, чтобы ладить с Душкиным. Хорошо лишь, что от секты теперь не отвертеться, все будет хранить в тайне, чтобы не скомпрометировать себя перед властью.
Но поклонился Рябошапка инокине даже истовее, чем Душкин.
— Что прикажешь, мать?
— Проводишь?
— Поздновато сегодня по болоту, не ровен час, оступимся в трясину…
Раиса отпустила его:
— Иди.
Хозяйка опять поклонилась Раисе:
— Ужин собрать?
— Какой там ужин, — отмахнулась старуха. — Два дня по правилам не молились. Таисия, достань требник, становись, да и вы тоже…
Указала Душкиным место позади себя, на Таню даже не взглянула, ее она уже выдрессировала, опустилась на колени и принялась отбивать поклоны.
Прежде других поднялась на рассвете Раиса. Разбудила Таню. Хозяева услышали возню. Душкин вышел на улицу, хозяйка закопошилась у печки.
— Собирайся, — поторопила старуха послушницу.
Хозяйка метнулась к Раисе:
— Позавтракать?
Старуха покосилась на нее!
— Все только об утробе…
Вернулся Душкин.
— Рябошапка где?
— Ждет.
— Идти долго?
— Километров двадцать.
— Позавтракаем в пути.
Рябошапка ждал у крыльца, в резиновых сапогах, с легким топориком в руке.
Раиса покосилась на него.
— Чего это ты с железом?
— Тайга!
— Ну, благослови вас господь…
Деревья, деревья. Одни деревья. Стволы, стволы. Голубые просветы. Розовые тени бегут по белым лишайникам. Обвисшие ветви елей. Выцветшая серая хвоя. Гнилые пни. Как не похож этот страшный седой лес на веселые щебечущие леса Подмосковья!
Начиналось утро, но не чувствовалось вокруг звонкого пробуждения природы. Становилось все светлее, и только. Ни щебета птиц, ни шороха невидимых лесных тварей, ни распускающихся цветов. Сучья, валежник, прелые листья — и тишина. Глухая, безнадежная тишина.
Раиса шагала, как автомат. Следом торопилась Таня. Впереди по невидимой тропе пробирался их проводник. Куда он только их заведет?
Так шли, не зная ни времени, ни дороги.
Рябошапка вдруг обернулся:
— Пообедать бы?
— Успеешь, — оборвала Раиса. — Далеко еще?
— Поболе половины.
Тогда она смилостивилась:
— Садитесь.
Без слов глазами указала на мешок. Таня подала. Достали хлеб, лук, селедку. Рябошапка тоже извлек из-за пазухи сверток.
— Погоди, — остановила Раиса. — Перекрести сперва рот.
Встала на колени, рядом опустилась Таня. Раиса оглянулась на Рябошапку. Тот продолжал стоять.
— Ты чего?
Отвернулась, не начинала молитвы, пока не услышала, как Рябошапка стал на колени.
Молилась долго, истомила проводника, потом мотнула головой на его сверток:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Она так привыкла рабски следовать во всем за Раисой, что начала бояться незнакомых людей. А еще больше она боялась Раисы. Боялась своих наставников и покровителей. Ей часто давали понять, что ей уже не уйти из секты: накажет бог, обрушит на нее страшные кары, и всегда найдутся люди, желающие стать орудием божьего гнева… У нее не было ни денег, ни документов. Она не представляла себе, как может она куда-то прийти, попросить помощи. Что сказать? Кто поверит? А очутись она снова в Москве! Какой позор ее ждет… Это она понимала. Она боялась Москвы. Теперь уже всё, теперь она человек без роду, без племени, истинно-православная христианка, странница, не имеющая ни имени, ни угла.
Весной приехали в Барабинск. Там Раису дожидалось письмо. Старейший преимущий приказывал ехать в Тавду. Молодых христианок собирали в школу, мать Феодула будет обучать их всякой премудрости.
Старик оказался верен своему слову. Таня вспомнила обещание взять ее в школу. Тогда она подумала, что это так, мечта, какие могут быть в странстве школы?…
— Легкую вам жизнь делают, — ворчала Раиса. — Не потерпела, не пострадала еще достаточно, а уже зовут постигать свет.
Но подчинилась без промедления, помолилась и в тот же день повела свою воспитанницу на станцию. Церковные уставы одинаково писаны и для послушниц, и для инокинь.
В поезде, по дороге в Тавду, к ним привязался какой-то обходительный парень. Все пялил на Таню глаза, не скрывал своего восхищения, расспрашивал, куда и зачем едут. Но Таня подметила его пытливый взгляд, обращенный не столько на нее, сколько на Раису, и вдруг поняла, что Раисой он интересуется больше, чем ею, только не подает виду, не так-то уж ему интересна Таня, однако сказать об этом Раисе она не осмелилась.
Раиса злилась, исщипала Тане всю руку, чтобы та не смотрела на парня. Они отвязались от него только перед самой Тавдой.
В Тавде Раиса не задержалась, зашла на минуту в лавку купить хлеба, хотела взять еще рыбного филе, — дорога предстояла тяжелая, через лес, Раиса собиралась идти пешком, — но услышала, что рыба из Китая, какой-то серебристый хек, и не решилась взять, китайцы — нехристи, кто знает, не оскоромишься ли еще китайской рыбой, взяла селедки посолонее, и только и видели странниц в Тавде.
Повела Раиса Таню в какой-то не то Чуш, не то Чош, где можно не бояться, что придут проверять у странников паспорта.
Весна пенилась, сияла полным расцветом, все в природе было какое-то ювелирное по отделке и чистоте: листья на березах изумрудные, одуванчики золотые, ранние полевые гвоздики светились, как рубины, и небо — точно из ляпис-лазури.
— Боже, какая красота! — упоенно воскликнула Таня. — Какая радость везде!…
— А ты не очень тешь глаза земной радостью, — попрекнула ее Раиса. — Созерцай лучше незримого, который наполняет мир благостью.
Дорога не пылила, земля еще не просохла, над глубокими колеями кудрявилась свежая травка.
Едва вышли из города, затарахтел грузовик. Раиса посторонилась пропустить, оперлась на палку, но грузовик поравнялся и остановился. Дверца приоткрылась, из кабинки высунулся шофер в голубой майке, с рыжими непокрытыми кудрями.
— Далеко, бабушка? Куда путь держите?
— В Чош, — сказала Раиса, хотя на самом деле им предстояло свернуть в сторону.
— Садись, бабушка, подвезу, — предложил шофер. — По пути.
— Растрясет, поди… — Раиса колебалась. — А сколько возьмешь?
— Вас бесплатно, а внучка поцелует покрепче! — Шофер засмеялся. — Не беспокойтесь, бабушка, ничего не возьму, из уважения даже тише поеду.
Раиса не спеша подошла к грузовику, заглянула в кабину, в кузов: там двое парней покуривали сигареты.
— Куда садиться-то?
— На почетное место, рядом с водителем, а внучку наверх…
Раиса палкою ткнула в кузов, строго посмотрела на Таню:
— Садись.
Подождала, пока парни помогли Тане взобраться, села в кабину.
— Куда едете-то? — поинтересовался шофер.
— К племяннику, в гости.
— А кто он у вас?
— Лесник… — Раиса спохватилась, не надо говорить, что лесник. — Не лесник, делает что-то по лесу.
— Живицу собирает? Дело доходное.
Бабка не очень-то склонна разговаривать.
Шофер погнал машину, спидометр отсчитывал километр за километром.
Вдруг в заднее стекло кабины забарабанила частая дробь. Еще, еще…
Шофер остановил машину, выглянул из кабины.
— Что стряслось?
Таня выпрыгнула из кузова, подбежала к Раисе. Розовая, как шиповник.
— Не поеду дальше, вольничают…
А ребята в кузове не так чтобы очень уж вольничали: один обнял за талию, другой поцеловал в щеку. Но Таня до того остро чувствовала свою отрешенность от мира, так ей больно малейшее напоминание о близости с Юрой, что даже небольшая вольность, которая на иную девушку не произвела бы большого впечатления, оскорбляла ее до глубины души.
— Вы что? — заорал шофер, выскакивая из кабины. — Не можете себя держать? Вот высажу обоих…
— Да мы ничего, ей-богу, — забожился один из парней. — Разве мы хотели обидеть? Пусть садится обратно, пальцем больше…
Но и Раиса вылезла уже из кабины. Она не могла дать воли чувствам, но глаза ее метали молнии. Мгновенно она оценила обстановку — ехать или пойти пешком: не хотелось под вечер искать где-то в лесу ночлега — и тут же нашла решение.
— Таисия! — позвала она, властно указывая на кабину. — Садись.
— Да что вы, бабушка? — возразил шофер. — Больше они не позволят…
Шофер тоже не ангел, решила Раиса, но у него хоть руки заняты.
— Таисия, тебе говорят…
Таня знала: уговаривать старуху бесполезно. Они поменялись местами.
Шофер ухмыльнулся, поманил одного из парней.
«Предупреждает вести себя поприличнее», — подумала Раиса.
На самом деле шофер шутил:
— Теперь целуйтесь, желаю успеха!
Поехали. Шофер озабоченно спросил Таню:
— Они на самом деле обидели вас?
— Не очень, — призналась. — Сама не знаю, как вспылила.
— Что бабушка, что внучка, — укоризненно заметил шофер. — Уж очень вы строгие. Неужто и побаловаться нельзя?
— Нам нельзя, — сказала Таня. — Мы монашки.
— Тю! — присвистнул шофер. — Никогда еще не видал живых монашек…
И с любопытством принялся посматривать на девушку.
На полдороге он их высадил — на этот раз постучала Раиса.
— Неужто, бабушка, и к вам пристают?
Старуха не удостоила его ответом.
— Спаси господь, — сказала она. — Добрались мы, отсюда нам тропкою.
Раиса бывала в этих местах лет шесть назад, но помнила все памятью следопыта.
Таня поблагодарила шофера, проводила задумчивым взглядом машину и двинулась вслед за Раисой.
Высились вперемежку гигантские березы и сосны, темнели пушистые ели, топорщилась низкорослая ольха. Ветер шелестел в ветвях, деревья точно переговаривались. Отовсюду тянуло странными резкими запахами. Казалось, вступаешь в какой-то таинственный мир…
Должно быть, Раиса почувствовала настроение Тани и захотела ее ободрить.
— Скоро дойдем, — обронила она. — Господь вознаградит тебя за послушание.
ТАЙНАЯ ТРОПА
Показалась широкая просека, и на ней высокая рубленая изба под железной крышей в окружении подсобных построек, и подальше еще одна, чуть поменьше, но тоже рубленая на века.
— Второй прежде не было, — озабоченно заметила Раиса. — Кто еще здесь?
Подошла к избе, постучала о крыльцо палкой. Выглянула какая-то женщина, скрылась, и сейчас же на крыльцо вышел обросший седой щетиной мужчина в синем засаленном ватнике.
— Мать Раиса!…
Может быть, он не узнал бы ее, если бы не был предупрежден о ее прибытии.
Раиса на ходу благословила его, вошли. В избе чисто, бело, на стене иконы, крест. Тихо.
— Вот и Душкин, — назвала она Тане хозяина. — Сильвестр Кондратович.
— Кондрат Сильвестрович, — поправил тот инокиню.
Хозяйка низко поклонилась Раисе.
— А где дети? — осведомилась Раиса.
— Двое в Тавде, учатся, — объяснила хозяйка. — А третий в лесу.
— А где старейший?
Душкин неопределенно повел головой.
— Проводим.
— Спокойно у вас?
— Как сказать. Намеднись забрел охотник. Что-то не понял я его…
— Новая послушница? — осведомилась хозяйка, указывая на Таню.
— Послушница.
— Много наших съезжается…
— А где пребывают?
— Построили в лесу балаган, окромя меня и Рябошапки, никому не найти.
— Рядом его изба?
— Она самая.
— Что за Рябошапка?
— Объездчик.
— Христианин?
— Приехал еретиком, теперь наш.
— Бог воздаст тебе, Кондрат Сильвестрович.
— На этом свете наград не ждем.
— Царствия небесного не минуешь…
Хоть сам он не находился в странстве, Душкин был одним из тех, на кого прочно опиралась секта. Происходя из старой кержацкой семьи, глубоко религиозный человек, он хорошо помнил отца, сочувствовавшего Колчаку за то, что тот «пролил кровь за царя», и впоследствии ушедшего и пропавшего где-то в странстве.
Раиса выглянула в окно.
— Когда поведешь?
— Завтра уже, на зорьке, — рассудительно сказал Душкин. — Рябошапка проводит.
— Позови.
Душкин привел Рябошапку. Он не понравился Раисе, не чета Душкину. Мордастый здоровый мужик, вряд ли воздерживается от плотских утех. Должно быть, и выпить любит, судя по румянцу. И в секту небось вступил лишь для того, чтобы ладить с Душкиным. Хорошо лишь, что от секты теперь не отвертеться, все будет хранить в тайне, чтобы не скомпрометировать себя перед властью.
Но поклонился Рябошапка инокине даже истовее, чем Душкин.
— Что прикажешь, мать?
— Проводишь?
— Поздновато сегодня по болоту, не ровен час, оступимся в трясину…
Раиса отпустила его:
— Иди.
Хозяйка опять поклонилась Раисе:
— Ужин собрать?
— Какой там ужин, — отмахнулась старуха. — Два дня по правилам не молились. Таисия, достань требник, становись, да и вы тоже…
Указала Душкиным место позади себя, на Таню даже не взглянула, ее она уже выдрессировала, опустилась на колени и принялась отбивать поклоны.
Прежде других поднялась на рассвете Раиса. Разбудила Таню. Хозяева услышали возню. Душкин вышел на улицу, хозяйка закопошилась у печки.
— Собирайся, — поторопила старуха послушницу.
Хозяйка метнулась к Раисе:
— Позавтракать?
Старуха покосилась на нее!
— Все только об утробе…
Вернулся Душкин.
— Рябошапка где?
— Ждет.
— Идти долго?
— Километров двадцать.
— Позавтракаем в пути.
Рябошапка ждал у крыльца, в резиновых сапогах, с легким топориком в руке.
Раиса покосилась на него.
— Чего это ты с железом?
— Тайга!
— Ну, благослови вас господь…
Деревья, деревья. Одни деревья. Стволы, стволы. Голубые просветы. Розовые тени бегут по белым лишайникам. Обвисшие ветви елей. Выцветшая серая хвоя. Гнилые пни. Как не похож этот страшный седой лес на веселые щебечущие леса Подмосковья!
Начиналось утро, но не чувствовалось вокруг звонкого пробуждения природы. Становилось все светлее, и только. Ни щебета птиц, ни шороха невидимых лесных тварей, ни распускающихся цветов. Сучья, валежник, прелые листья — и тишина. Глухая, безнадежная тишина.
Раиса шагала, как автомат. Следом торопилась Таня. Впереди по невидимой тропе пробирался их проводник. Куда он только их заведет?
Так шли, не зная ни времени, ни дороги.
Рябошапка вдруг обернулся:
— Пообедать бы?
— Успеешь, — оборвала Раиса. — Далеко еще?
— Поболе половины.
Тогда она смилостивилась:
— Садитесь.
Без слов глазами указала на мешок. Таня подала. Достали хлеб, лук, селедку. Рябошапка тоже извлек из-за пазухи сверток.
— Погоди, — остановила Раиса. — Перекрести сперва рот.
Встала на колени, рядом опустилась Таня. Раиса оглянулась на Рябошапку. Тот продолжал стоять.
— Ты чего?
Отвернулась, не начинала молитвы, пока не услышала, как Рябошапка стал на колени.
Молилась долго, истомила проводника, потом мотнула головой на его сверток:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26