— Правда?
— Конечно, правда, — подтвердил я. — Представь только все мои ахи и охи.
— Тоска, — сказала она. — А может, это были не тяжелые вздохи, а глубокая зевота?
— Вот и посочувствовала раненому человеку.
— Ладно, — примирительно сказала она. — Я рада, что рана оказалась сквозной.
Я наполнил бокалы шампанским. Поставив бутылку, поднял бокал и произнес:
— За тебя, малышка.
Она улыбнулась. Эта улыбка почти заставила меня застонать «о-о!», но я ведь достаточно приземлен, чтобы громко выражать свои чувства.
— Начинай с начала! — попросила она. — Мы расстались с тобой в аэропорту, и ты сел на самолет...
— И через восемь часов приземлился в Лондоне. Уезжать от тебя мне страшно не хотелось.
— Знаю, — сказала Сюз.
— В аэропорту меня встретил мистер Флендерс, который работает на Хью Диксона... — И я поведал ей все, что со мной произошло, о людях, которые пытались меня убить, о тех, кого убил я, и о том, что случилось дальше.
— Не удивительно, что ты так плохо выглядишь, — заключила Сюз, когда рассказ мой подошел к концу. Мы допивали последнюю бутылку шампанского, и наших деликатесов заметно поубавилось. С ней было удивительно легко разговаривать. Она схватывала все на лету, восстанавливала пропущенные места, не задавая вопросов, и, главное, была заинтересована. Она желала слушать.
— Что ты думаешь относительно Кэти? — спросил я ее.
— Ей нужен хозяин. Нужна опора. Когда ты разрушил ее опору и хозяин ее предал, она кинулась к тебе. Но когда она захотела закрепить ваши отношения, показав полное подчинение, ты оттолкнул ее. К сожалению, для нее это подчинение выражается только в сексуальных отношениях. Мне кажется, она подчинится Хоуку и будет предана ему столько, сколько будут продолжаться их личные отношения. Правда, это лишь поверхностный психоанализ. Допьем лучше шампанское и закроем этот вопрос.
— Тут, я думаю, ты права.
— Если ты рассказал все подробно и точно, то кое в чем ты верно разобрался, — размышляла Сюзан. — Конечно, она сильная, но в чем-то зажатая личность. Простота ее комнаты, бесцветная одежда и яркое белье, беззаветная преданность нацистскому абсолютизму...
— Да, она вся в этом. Своего рода мазохистка. Может, это не совсем подходящий термин. Но когда она связанная валялась на кровати с кляпом во рту, ей это доставляло удовольствие. По крайней мере, возбуждало ее, наше присутствие щекотало ей нервы. Она чуть не рехнулась, когда Хоук начал ее обыскивать, а она была беспомощна.
— Мне тоже кажется, что мазохизм — неподходящий для этого случая термин. Но она явно находит некоторую связь между сексом и беспомощностью, между беспомощностью и унижением, между унижением и удовольствием. Многие из нас имеют противоречивые наклонности к агрессии и пассивности. Если у людей нормальное детство, если они без проблем проходят юношеский период, то вырабатывают правильное отношение к этим вещам. Если же нет, происходит путаница и появляются такие вот Кэти, которые не могут разобраться в своих понятиях о пассивности. — Сюз улыбнулась. — Или такие, как ты, — довольно агрессивные.
— Но ведь галантные.
— Как ты думаешь, Хоук поддастся ей? — Сюз посмотрела на меня.
— У Хоука нет чувств, — ответил я ей. — Но у него есть правила. Если она впишется хоть в одно из них, он будет относиться к ней очень хорошо. Если же нет, будет поступать по настроению.
— Ты всерьез считаешь, что у него нет особых чувств?
— Я никогда не видел их проявления. Он всегда прекрасно выполняет порученное ему дело. Но я не помню, чтобы видел его счастливым или печальным, испуганным или ликующим. За те двадцать лет, что я знаю его, он ни разу не выразил ни малейшего признака любви или приязни. Он никогда не нервничает. Никогда не поступает опрометчиво.
— Он такой же хороший, как и ты? — Сюзан положила подбородок на сложенные руки и пристально посмотрела на меня.
— Возможно, — ответил я. — А может, даже и лучше.
— Он не убил тебя в прошлом году на мысе Код, хотя и имел такое намерение. Наверное, тогда в нем что-то шевельнулось?
— Мне кажется, он испытывает ко мне такую же любовь, как к вину, хотя не любит джин. Он отдал предпочтение мне, а не тому парню, на которого работал. Хоук рассматривает меня как вариант собственной личности. И где-то в глубине приказ убить меня по чьей-то указке противоречит его правилам. Не знаю. Но я бы тоже не смог его убить.
— Ты тоже считаешь себя в чем-то с ним схожим?
— У меня ведь есть чувства, — сказал я. — Я люблю.
— Да, это верно, — откликнулась Сюзан. — И делаешь это с большим успехом. Давай вернемся в спальню и там допьем последнюю бутылку шампанского. Продолжим наш разговор о любви, и, может, как говорят наши студенты, тебе еще раз захочется заняться этим самым.
— Сюз, — заметил я. — Я ведь не так молод, как они.
— Знаю, — ответила Сюзан. — Я воспринимаю это как вызов.
Мы вернулись в спальню, легли на кровать, тесно прижавшись друг к другу, пили шампанское и смотрели какой-то фильм по ночному каналу в темноте комнаты, овеваемой воздухом кондиционера. Жизнь, может, и переменчива, но иногда все идет как надо. Фильм по ночному каналу оказался «Великолепной семеркой». Когда Стив Маккуин, глядя на Эли Уоллака, сказал: «Мы прорвемся, дружище», — я повторил это вместе с ним.
— Сколько раз ты смотрел этот фильм? — спросила меня Сюзан.
— Не знаю. Раз шесть или семь, я думаю. Его часто показывают на последних сеансах в гостиницах.
— И как ты можешь смотреть это снова и снова!
— Я смотрю его так же, как смотрят танцы или слушают музыку. Это не просто сценарий, это жизненная позиция.
Она засмеялась в темноте.
— Не сомневаюсь, — сказала она. — Это история твоей жизни. Что там происходит, не имеет значения. Важно то, как ты смотришь на происходящее.
— Не только, — возразил я.
— Понимаю, — ответила Сюз. — У меня кончилось шампанское. Как полагаешь, ты готов, прости фривольность моего вопроса, к следующему доказательству своей любви?
Я допил шампанское.
— С маленькой помощью моих друзей.
Ее рука легко коснулась моего живота.
— Я — единственный твой друг на данный момент, дорогой мой.
— Это все, что мне нужно, — ответил я.
Глава 25
На следующее утро Сюзан отвезла меня в аэропорт. По дороге мы остановились в кафе «Данкин» и попили кофе с пирожками. Утро было ярким и теплым.
— Ночь любви сменилась утром земных радостей, — заметил я, поедая пирожки.
— А Уильям Пауэл водит Мирну Лой в «Данкин-шоп» есть пирожки?
— Что он понимает! — ответил я и поднял свою чашку с кофе, изображая тост.
Она подхватила:
— За тебя, приятель!
Я спросил:
— Откуда ты знаешь, что я собирался сказать?
— Случайно догадалась, — засмеялась она.
В машине мы почти все время молчали. Сюзан — ужасный водитель. На поворотах я постоянно упирался ногами в пол.
Когда мы остановились у аэровокзала, она произнесла:
— Боже, как мне надоело! На этот раз надолго?
— Ненадолго, — пообещал я. — Может быть, на неделю. Вернусь не позднее закрытия Олимпийских игр.
— Ты обещал показать мне Лондон, — вспомнила вдруг она. — Если ты не выполнишь свое обещание, я сильно рассержусь.
Я поцеловал ее в губы. Она вернула поцелуй. Я сказал:
— Я люблю тебя, Сюз.
В ответ прозвучало:
— Я тоже. — Тут я выбрался из машины и направился на вокзал.
Через два часа двадцать минут я уже очутился в Монреале, в домике близ бульвара Генри Борасса. Дом был пуст. Среди бутылок шампанского, заполнявших холодильник, я обнаружил бутылочки эля «О'Киф». Хоук прошелся по магазинам. Откупорив пиво, я уселся в комнате перед телевизором и посмотрел кое-какие соревнования. Примерно в половине третьего в дверь постучал какой-то человек. На всякий случай я сунул в карман пистолет и отозвался.
— Мистер Спенсер? — Человек был одет в полосатый костюм и соломенную шляпу с маленькими полями и широкой голубой лентой. Его речь не отличалась от американской, но так говорила половина канадцев. У обочины с невыключенным двигателем урчал «додж-монако» с квебекскими номерами.
— Да, — отозвался я почти моментально.
— Я от фирмы мистера Диксона. У меня для вас конверт, но прежде я бы хотел взглянуть на какое-нибудь удостоверение.
Я показал ему свою лицензию с фотографией. На ней я выглядел крайне решительно.
— Да, — согласился он. — Это вы.
— Меня это тоже разочаровывает, — пошутил я.
Он автоматически улыбнулся, вернул мне лицензию и вынул из кармана пиджака большой толстый конверт. На конверте значилось только мое имя и логотип фирмы «Диксон Индастриз» в левом углу.
Я взял конверт. Человек в полосатом костюме попрощался, пожелал хорошо провести время и, вернувшись к ожидающей машине, отбыл.
Я зашел в дом и уже там вскрыл конверт. Это были три комплекта билетов на все оставшиеся соревнования. Больше ничего. Никакой служебной карточки, типа «Желаем хорошего отдыха». Мир казался обезличенным.
Хоук и Кэти вернулись, когда я приканчивал четвертую бутылочку эля.
Хоук сразу откупорил бутылку шампанского и налил по бокалу для себя и для Кэти.
— Как поживает малышка Сюзан? — спросил он, садясь на диван, Кэти села рядом, не проронив ни слова.
— Прекрасно. Передавала тебе привет.
— Диксон согласился?
— Да. Кажется, я дал ему новую цель в жизни. Ему есть над чем поразмыслить.
— Это лучше, чем смотреть дневные программы по ящику, — заметил Хоук.
— Вчера что-нибудь заметили или сегодня?
Он покачал головой.
— Мы бродили там целыми днями, но никого из знакомых Кэти не засекли. Стадион огромен. Мы его еще не весь осмотрели.
— Купили билеты у спекулянтов?
Хоук улыбнулся.
— Пришлось. Хотя я терпеть этого не могу. Но это твои деньги. Будь моя воля, я бы повышвыривал их всех к черту. Ненавижу спекулянтов.
— Ну да! Как служба безопасности?
Хоук пожал плечами:
— Их много, но ты ведь сам понимаешь. Нельзя ни разу не ошибиться, пропуская через себя по семьдесят-восемьдесят тысяч человек ежедневно три раза на дню. Их довольно много, но, вознамерившись выкинуть какую-нибудь штуку, я бы без труда провернул бы задуманное. Не напрягаясь.
— И унес бы ноги?
— Конечно. Причем, без особых усилий. Это огромный город. Тысячи людей.
— Ну что ж. Завтра посмотрим, у меня есть билеты, и нам не придется общаться со спекулянтами.
— Годится, — обрадовался Хоук.
— Ненавижу коррупцию, в каких бы видах она ни проявлялась. А ты, Хоук?
— А я борюсь с ней всю жизнь, босс. — Хоук отпил еще немного шампанского. Как только опустевший стакан коснулся стола, Кэти тут же наполнила его. Она сидела так близко, что ее бедро касалось ноги Хоука, и неотрывно наблюдала за ним.
Я выпил еще пива.
— Тебе нравятся соревнования, Кэт?
Она кивнула, даже не взглянув в мою сторону.
Хоук ухмыльнулся.
— Она тебя не любит, — пояснил он. — Говорит, ты не настоящий мужчина. Мол, ты слабый, слишком мягкий и нам следует бросить тебя. Кажется, она считает тебя дегенератом.
— Везет мне с девками, — бросил я.
Кэти покраснела, но ничего не сказала. Только посмотрела на Хоука.
— Я пояснил, что она слишком тороплива в своих суждениях.
— И она тебе поверила?
— Нет.
— Ты, кроме выпивки, купил что-нибудь к ужину?
— Нет, приятель. Помнится, ты говорил мне про какой-то ресторанчик под названием «Бакко». По-моему, ты не прочь вывести нас с Кэти в люди и доказать ей, что ты не дегенерат. Угости ее хорошим ужином, да и меня заодно.
— О'кей, — согласился я. — Только приму душ.
— Посмотри-ка, Кэт, — заметил Хоук. — Он у нас чистюля.
«Бакко» располагался на втором этаже старинного монреальского здания недалеко от Виктория-сквер. Кухня считалась французской, и здесь подавали лучшие во всей Канаде паштеты, из тех, что я пробовал. Кроме того, «Бакко» славился прекрасным французским хлебом и, конечно же, элем «Лабатт-50». Хоук и я прекрасно провели время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26