— Любимов…
— Очень рад! — главный районный «убойщик», которого некоторые непочтительные граждане из числа заявителей именовали «мелким убоищем», крепко пожал руку Любимову. — Соловец. Можно просто — Георгич.
— Жора, — хрипато выдохнул небритый партнер Виригина.
— А ты, небось, уже подпол? — начальник ОУРа подмигнул приятелю, семь лет ходившему в майорах.
— Уже капитан, — вздохнул экс-майор Виригин. — Жора — тоже… А ты что, Георгич, ничего не слышал?
— Нет, — сочувственно сказал Соловец. — И давно?
— С месяц…
— Э-эх, жи-и-исть, — протянул Чердынцев и ощупал свой погон, на котором пока еще чудом держалась одна большая звезда между двух просветов.
— Пошли ко мне, — предложил Соловец. — Там всё и расскажете… Кстати, а чё вы у нас делаете?
— Батончик, урод недобитый, отправил, — хриплоголосый, пытавшийся бездарно подражать Жеглову в исполнении Высоцкого, Жора Любимов скривился, когда упомянул начальника «убойного» отдела ГУВД Анатолия Павловича Шишкина по кличке «Едрён батончик», присвоенной ему за привычку закусывать самогон и портвейн «сникерсами», «твиксами» и «баунти». — На новогоднее усиление. Поработайте, грит, на земле, а дальше поглядим, возвращать вас в Главк или нет… Дегенерат усатый. Ненавижу.
— Нам надо какое-нибудь раскрытие организовать. — грустно сказал Виригин. — Или два… Лучше всего — нейтрализацию преступной группы. Тогда хоть майоров обратно дадут. Может быть…
— Организуем, — беспечно пообещал Соловец, ни разу в жизни в глаза не видевший ни одной организованной преступной группы, если не считать сплоченной кучки своих подчиненных в частности и МВД в целом.
ГЛАВА 2
С УТРА ПРИНЯЛ — ВЕСЬ ДЕНЬ СВОБОДЕН
Несмотря на то, что Виригин и Любимов работали в одном отделе и даже считались напарниками, лишение их майорских званий произошло по совершенно различным причинам, хотя и связанным с неумеренным поглощением Максом и Жорой спиртосодержащих жидкостей.
В отделе полковника Шишкина оба оперативника были, в общем то, на хорошем счету.
Раскрытия они давали — разными способами, иногда весьма экзотическими, но давали, — если, конечно, не обращать внимание на то, что в качестве подозреваемых задерживались совершенно посторонние и не имеющие никакого отношения к расследуемым преступлениям люди, из которых потом с переменным успехом выколачивались «чистосердечные признания»; всегда подносили руководству презенты к памятным датам типа дня милиции; вовремя писали отчеты и протоколы, рисовали красивые графики и схемы, и вообще содержали бумаги в относительном порядке; с заявителями вели себя хоть и по-хамски, но не переходя рамок приличия — не били и не выбрасывали из окна своего кабинета на третьем этаже, как некоторые их абсолютно несознательные товарищи; во время осмотров мест происшествия и обысков в квартирах задержанных не наглели, прикарманивая лишь причитающееся им по чину — водочку с портвешком, деньжат немного, курево да приглянувшуюся мелочевку вроде зажигалки или мобильного телефона; со следователями и прокурорскими работниками вели себя почтительно, старались с ними не ссориться и «Едрён батончика» не подставляли; с коллегами по службе часто не дрались, а если и дрались — то тут же мирились…
Но два последовавших один за другим отнюдь не прекрасных ноябрьских дня кардинально изменили жизнь обоих майоров.
* * *
Первым накосорезил обычно спокойный Виригин.
В течение рабочего дня опер принял на грудь в общей сложности примерно литр розового портвейна и триста граммов экзотической самогонки из репы, канистру с которой принес знакомый сотрудник из отдела по борьбе с мошенничествами. Под вечер майор в гордом одиночестве направил свои стопы по одному адресу, где, судя по сообщению стукача, проживала дама, могущая дать ценные показания и пролить свет на обстоятельства давно и трудно расследуемого ГУВД убийства крупного торговца говядиной.
* * *
Бизнесмена замочили в его собственном автомобиле — бронированном по высшей категории «мерседесе» S-класса, — пальнув по нему подкалиберным снарядом из стадвадцатипятимиллиметровой противотанковой пушки, установленной в кустах напротив ворот дома коммерсанта. Куски немецкого седана вперемешку с обрывками костюмов барыги и его шофера потом собирали в радиусе полукилометра от места уничтожения "кабана".
Убийство, конечно же, сразу попало в разряд «заказных», а в качестве основных подозреваемых были взяты под стражу повар и секретарь бизнесмена, и парочка наугад выбранных сотрудников мясоперерабатывающего комбината, принадлежавшего конкуренту убитого предпринимателя.
Дознание шло медленно и напряженно — арестованные отчего-то не хотели облегчить жизнь подчиненным «Едрён батончика» и сознаться в совершении заказухи, требовали адвокатов, орали о каких-то «процессуальных нормах» и вообще вели себя неадекватно по отношению к оперативникам, обзывая тех «козлами».
Повар так просто до того обнаглел, что, когда Любимов попытался его отлупить в своем кабинете, дал Жоре сдачи, приковал нокаутированного опера к батарее его же собственными наручниками, сунул в рот «убойщику» кляп из комка документов со стола, спокойно вышел из кабинета и удрал через окно туалета на первом этаже здания ГУВД, объявившись через месяц аж в Швеции, где получил статус «беженца».
На все запросы России об экстрадиции «беглого преступника» горячие скандинавские парни отвечали отказом и требовали предоставить доказательства его вины. Их, видите ли, не устраивали присланные Генеральной прокуратурой документы, где обвинение повара строилось на «внутреннем убеждении» следователя и оперов.
На эту тему главный законник страны, внешне смахивающий на хряка-производителя, даже поскандалил с невысоким и худощавым шведским послом.
Разговор на повышенных тонах происходил в Кремле, во время одного из многочисленных торжественных приемов, посвященных какой-то очередной экономической инициативе Президента. Генпрокурор наорал на посла, схватил того за грудки, но чуть не описался от испуга, когда в самый разгар выяснения отношений со шведом ему на плечо опустилась рука и голос главы российского государства спросил «Ну, и что у нас здесь происходит?».
Хрякообразный законник залепетал нечто невразумительное в свое оправдание, втянув голову в плечи и не оглядываясь, однако встрепенулся, когда вокруг неожиданно засмеялись.
Позади него стоял отнюдь не Президент, а один из эстрадных пародистов, бывший в то время молоденьким любовником дряхлеющей примы российской попсы.
Генпрокурор раззявил было пасть, дабы высказать актеришке всё, что он думает о таком безответственном поведении эстрадника. Но в последнюю секунду заметил уже настоящего Президента, с доброй улыбкой дедушки Ленина и чекистским прищуром Железного Феликса смотрящего на разворачивающуюся сцену, и перевел всё в шутку, громко поздравив пародиста с удачным розыгрышем и про себя пообещав устроить наглецу веселую жизнь…
Облом Генпрокурора негативно сказался на проводивших расследование операх — по указке из Москвы подчиненных «Едрён батончика» жестоко отымели за «недостаток собранных улик» и пригрозили лишить премиальных, если те за месяц не управятся и не представят «качественных обвиняемых», которые хотя бы не сбегут и которых можно будет довести до суда.
* * *
Дама, к которой поперся Виригин, училась с убитым бизнесменом в одном классе и как-то раз высказалась в том духе, что «не удивлена таким финалом жизни Борюсика».
Случившийся поблизости милицейский осведомитель сию фразочку запомнил и доложил своему куратору Максу, ожидая от последнего скромное вознаграждение в размере трех бутылок водки.
Но не дождался.
Выделяемые на оплату услуг "барабанов" суммы пропивались оперативниками еще в начале года, так что к ноябрю о деньгах оставались лишь смутные воспоминания, и как-то материально поддержать своих добровольных помощников можно было только путем привлечения их в качестве процессуального лица при проведении следственных действий. Что Виригин и сделал, отправив осведомителя понятым на осмотр места двойного убийства, случившегося на складе ликеро-водочного завода и являвшегося обычнейшей бытовухой на почве ссоры после употребления крепкой алкогольной продукции — бригада грузчиков-аборигенов не сошлась во мнении с пришлыми экспедиторами насчет необходимости применения военной силы против Ирака и в качестве последнего аргумента убеждения оппонентов использовала ломы и снятый с пожарного щита топор.
Выгнать следственную бригаду и понятых с завода удалось только через месяц.
Тридцать дней те скрывались на территории, перебегая от одного штуцера к другому и воруя ящики со спиртным прямо из кузовов подготовленных к выезду в магазины грузовиков…
* * *
Путь Макса к однокласснице «Борюсика» был извилист и долог.
Виригин несколько раз останавливался у ларьков и подкреплялся пивом, сел не в тот троллейбус и уехал на другой конец города, храбро бился на станции метрополитена с дебелой дежурной, не желавшей пускать шатавшегося опера на вверенный ей эскалатор, долго травил в конце перрона станции «Достоевская», при подъезде к которой его укачало, час искал нужный дом, приставая на улице к шарахавшимся от него прохожим и, в результате, ошибся квартирой.
Всё было бы ничего, если бы за той дверью, в которую позвонил оперативник, не проживал родной младший брат начальника питерского ГУВД Курицына.
Выглянув на лестничную площадку и узрев там какого-то толстого бухарика в грязной одежде, ожидавший приезда юной любовницы родственник городского Мусорбаши хотел было в грубой форме послать алконавта, но не успел.
Виригин, чьи мозги окончательно заклинило в процессе «лакировки» выпитых водки и портвейна пивом, завопил:
— Попался, гад! От нас не уйдешь! — и ударил визави носком ботинка под коленную чашечку.
Затем опер схватил согнувшегося от боли младшего Курицына за грудки и втолкнул в квартиру.
После чего запер дверь, приставил ошалевшему брату начальника ГУВД пистолет ко лбу и начал требовать признательных показаний в соучастии в убийстве мясоторговца, а также — «добровольной выдачи» запаса снарядов к пушке и адресов подельников.
Курицын-младший вяло посопротивлялся, получил по зубам рукояткой потертого ПМа и дал Максу прямой телефон Мусорбаши, чтобы тот разрулил ситуацию.
Виригин, в предвкушении «блестящего раскрытия», немедленно позвонил.
Как решил перевозбужденный Макс — по номеру главного организатора и заказчика преступления.
На беду «убойщика», генерал-полковник Курицын оказался на рабочем месте и в течение десяти минут ошалело слушал доносящиеся из телефонной трубки угрозы в свой адрес, вскрики брата, которого Виригин обещал пристрелить на месте, если «организатор» не явится с повинной, и цитаты из Уголовного Кодекса, коими опер подкреплял свои многоэтажные матерные сентенции.
Наконец, до Курицына-старшего дошло, что с ним говорит один из работничков отдела полковника Шишкина.
Генерал-полковник, не прерывая соединения с городской линией, по внутренней связи вызвал к себе «Едрён батончика» и молча передал тому трубку, из которой продолжали сыпаться рубленные бессвязные фразы Виригина. Начальник «убойного» отдела ГУВД едва не скончался на месте от ужаса, и попробовал осторожно и мягко вразумить своего подчиненного.
Услышав голос «любимого руководителя», балансирующий на грани потери сознания пьяный Макс страшно обрадовался и решил, что Шишкин, со своей стороны, тоже вышел на «организатора» и сейчас проводит у того обыск. Поэтому, дабы не мешать полковнику колоть «главного преступника», Виригин бросил трубку и с удвоенной энергией накинулся на «подозреваемого», не обращая внимания ни на начавший тут же трезвонить телефон, ни на крики на лестнице, куда по прямому приказу Мусорбаши прибыла группа захвата из местного РУВД и блокировала подъезд, ни на вой сирен и всполохи красно-синих огней на улице, ни на передаваемые через громкоговорители предложения немедленно сдаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Очень рад! — главный районный «убойщик», которого некоторые непочтительные граждане из числа заявителей именовали «мелким убоищем», крепко пожал руку Любимову. — Соловец. Можно просто — Георгич.
— Жора, — хрипато выдохнул небритый партнер Виригина.
— А ты, небось, уже подпол? — начальник ОУРа подмигнул приятелю, семь лет ходившему в майорах.
— Уже капитан, — вздохнул экс-майор Виригин. — Жора — тоже… А ты что, Георгич, ничего не слышал?
— Нет, — сочувственно сказал Соловец. — И давно?
— С месяц…
— Э-эх, жи-и-исть, — протянул Чердынцев и ощупал свой погон, на котором пока еще чудом держалась одна большая звезда между двух просветов.
— Пошли ко мне, — предложил Соловец. — Там всё и расскажете… Кстати, а чё вы у нас делаете?
— Батончик, урод недобитый, отправил, — хриплоголосый, пытавшийся бездарно подражать Жеглову в исполнении Высоцкого, Жора Любимов скривился, когда упомянул начальника «убойного» отдела ГУВД Анатолия Павловича Шишкина по кличке «Едрён батончик», присвоенной ему за привычку закусывать самогон и портвейн «сникерсами», «твиксами» и «баунти». — На новогоднее усиление. Поработайте, грит, на земле, а дальше поглядим, возвращать вас в Главк или нет… Дегенерат усатый. Ненавижу.
— Нам надо какое-нибудь раскрытие организовать. — грустно сказал Виригин. — Или два… Лучше всего — нейтрализацию преступной группы. Тогда хоть майоров обратно дадут. Может быть…
— Организуем, — беспечно пообещал Соловец, ни разу в жизни в глаза не видевший ни одной организованной преступной группы, если не считать сплоченной кучки своих подчиненных в частности и МВД в целом.
ГЛАВА 2
С УТРА ПРИНЯЛ — ВЕСЬ ДЕНЬ СВОБОДЕН
Несмотря на то, что Виригин и Любимов работали в одном отделе и даже считались напарниками, лишение их майорских званий произошло по совершенно различным причинам, хотя и связанным с неумеренным поглощением Максом и Жорой спиртосодержащих жидкостей.
В отделе полковника Шишкина оба оперативника были, в общем то, на хорошем счету.
Раскрытия они давали — разными способами, иногда весьма экзотическими, но давали, — если, конечно, не обращать внимание на то, что в качестве подозреваемых задерживались совершенно посторонние и не имеющие никакого отношения к расследуемым преступлениям люди, из которых потом с переменным успехом выколачивались «чистосердечные признания»; всегда подносили руководству презенты к памятным датам типа дня милиции; вовремя писали отчеты и протоколы, рисовали красивые графики и схемы, и вообще содержали бумаги в относительном порядке; с заявителями вели себя хоть и по-хамски, но не переходя рамок приличия — не били и не выбрасывали из окна своего кабинета на третьем этаже, как некоторые их абсолютно несознательные товарищи; во время осмотров мест происшествия и обысков в квартирах задержанных не наглели, прикарманивая лишь причитающееся им по чину — водочку с портвешком, деньжат немного, курево да приглянувшуюся мелочевку вроде зажигалки или мобильного телефона; со следователями и прокурорскими работниками вели себя почтительно, старались с ними не ссориться и «Едрён батончика» не подставляли; с коллегами по службе часто не дрались, а если и дрались — то тут же мирились…
Но два последовавших один за другим отнюдь не прекрасных ноябрьских дня кардинально изменили жизнь обоих майоров.
* * *
Первым накосорезил обычно спокойный Виригин.
В течение рабочего дня опер принял на грудь в общей сложности примерно литр розового портвейна и триста граммов экзотической самогонки из репы, канистру с которой принес знакомый сотрудник из отдела по борьбе с мошенничествами. Под вечер майор в гордом одиночестве направил свои стопы по одному адресу, где, судя по сообщению стукача, проживала дама, могущая дать ценные показания и пролить свет на обстоятельства давно и трудно расследуемого ГУВД убийства крупного торговца говядиной.
* * *
Бизнесмена замочили в его собственном автомобиле — бронированном по высшей категории «мерседесе» S-класса, — пальнув по нему подкалиберным снарядом из стадвадцатипятимиллиметровой противотанковой пушки, установленной в кустах напротив ворот дома коммерсанта. Куски немецкого седана вперемешку с обрывками костюмов барыги и его шофера потом собирали в радиусе полукилометра от места уничтожения "кабана".
Убийство, конечно же, сразу попало в разряд «заказных», а в качестве основных подозреваемых были взяты под стражу повар и секретарь бизнесмена, и парочка наугад выбранных сотрудников мясоперерабатывающего комбината, принадлежавшего конкуренту убитого предпринимателя.
Дознание шло медленно и напряженно — арестованные отчего-то не хотели облегчить жизнь подчиненным «Едрён батончика» и сознаться в совершении заказухи, требовали адвокатов, орали о каких-то «процессуальных нормах» и вообще вели себя неадекватно по отношению к оперативникам, обзывая тех «козлами».
Повар так просто до того обнаглел, что, когда Любимов попытался его отлупить в своем кабинете, дал Жоре сдачи, приковал нокаутированного опера к батарее его же собственными наручниками, сунул в рот «убойщику» кляп из комка документов со стола, спокойно вышел из кабинета и удрал через окно туалета на первом этаже здания ГУВД, объявившись через месяц аж в Швеции, где получил статус «беженца».
На все запросы России об экстрадиции «беглого преступника» горячие скандинавские парни отвечали отказом и требовали предоставить доказательства его вины. Их, видите ли, не устраивали присланные Генеральной прокуратурой документы, где обвинение повара строилось на «внутреннем убеждении» следователя и оперов.
На эту тему главный законник страны, внешне смахивающий на хряка-производителя, даже поскандалил с невысоким и худощавым шведским послом.
Разговор на повышенных тонах происходил в Кремле, во время одного из многочисленных торжественных приемов, посвященных какой-то очередной экономической инициативе Президента. Генпрокурор наорал на посла, схватил того за грудки, но чуть не описался от испуга, когда в самый разгар выяснения отношений со шведом ему на плечо опустилась рука и голос главы российского государства спросил «Ну, и что у нас здесь происходит?».
Хрякообразный законник залепетал нечто невразумительное в свое оправдание, втянув голову в плечи и не оглядываясь, однако встрепенулся, когда вокруг неожиданно засмеялись.
Позади него стоял отнюдь не Президент, а один из эстрадных пародистов, бывший в то время молоденьким любовником дряхлеющей примы российской попсы.
Генпрокурор раззявил было пасть, дабы высказать актеришке всё, что он думает о таком безответственном поведении эстрадника. Но в последнюю секунду заметил уже настоящего Президента, с доброй улыбкой дедушки Ленина и чекистским прищуром Железного Феликса смотрящего на разворачивающуюся сцену, и перевел всё в шутку, громко поздравив пародиста с удачным розыгрышем и про себя пообещав устроить наглецу веселую жизнь…
Облом Генпрокурора негативно сказался на проводивших расследование операх — по указке из Москвы подчиненных «Едрён батончика» жестоко отымели за «недостаток собранных улик» и пригрозили лишить премиальных, если те за месяц не управятся и не представят «качественных обвиняемых», которые хотя бы не сбегут и которых можно будет довести до суда.
* * *
Дама, к которой поперся Виригин, училась с убитым бизнесменом в одном классе и как-то раз высказалась в том духе, что «не удивлена таким финалом жизни Борюсика».
Случившийся поблизости милицейский осведомитель сию фразочку запомнил и доложил своему куратору Максу, ожидая от последнего скромное вознаграждение в размере трех бутылок водки.
Но не дождался.
Выделяемые на оплату услуг "барабанов" суммы пропивались оперативниками еще в начале года, так что к ноябрю о деньгах оставались лишь смутные воспоминания, и как-то материально поддержать своих добровольных помощников можно было только путем привлечения их в качестве процессуального лица при проведении следственных действий. Что Виригин и сделал, отправив осведомителя понятым на осмотр места двойного убийства, случившегося на складе ликеро-водочного завода и являвшегося обычнейшей бытовухой на почве ссоры после употребления крепкой алкогольной продукции — бригада грузчиков-аборигенов не сошлась во мнении с пришлыми экспедиторами насчет необходимости применения военной силы против Ирака и в качестве последнего аргумента убеждения оппонентов использовала ломы и снятый с пожарного щита топор.
Выгнать следственную бригаду и понятых с завода удалось только через месяц.
Тридцать дней те скрывались на территории, перебегая от одного штуцера к другому и воруя ящики со спиртным прямо из кузовов подготовленных к выезду в магазины грузовиков…
* * *
Путь Макса к однокласснице «Борюсика» был извилист и долог.
Виригин несколько раз останавливался у ларьков и подкреплялся пивом, сел не в тот троллейбус и уехал на другой конец города, храбро бился на станции метрополитена с дебелой дежурной, не желавшей пускать шатавшегося опера на вверенный ей эскалатор, долго травил в конце перрона станции «Достоевская», при подъезде к которой его укачало, час искал нужный дом, приставая на улице к шарахавшимся от него прохожим и, в результате, ошибся квартирой.
Всё было бы ничего, если бы за той дверью, в которую позвонил оперативник, не проживал родной младший брат начальника питерского ГУВД Курицына.
Выглянув на лестничную площадку и узрев там какого-то толстого бухарика в грязной одежде, ожидавший приезда юной любовницы родственник городского Мусорбаши хотел было в грубой форме послать алконавта, но не успел.
Виригин, чьи мозги окончательно заклинило в процессе «лакировки» выпитых водки и портвейна пивом, завопил:
— Попался, гад! От нас не уйдешь! — и ударил визави носком ботинка под коленную чашечку.
Затем опер схватил согнувшегося от боли младшего Курицына за грудки и втолкнул в квартиру.
После чего запер дверь, приставил ошалевшему брату начальника ГУВД пистолет ко лбу и начал требовать признательных показаний в соучастии в убийстве мясоторговца, а также — «добровольной выдачи» запаса снарядов к пушке и адресов подельников.
Курицын-младший вяло посопротивлялся, получил по зубам рукояткой потертого ПМа и дал Максу прямой телефон Мусорбаши, чтобы тот разрулил ситуацию.
Виригин, в предвкушении «блестящего раскрытия», немедленно позвонил.
Как решил перевозбужденный Макс — по номеру главного организатора и заказчика преступления.
На беду «убойщика», генерал-полковник Курицын оказался на рабочем месте и в течение десяти минут ошалело слушал доносящиеся из телефонной трубки угрозы в свой адрес, вскрики брата, которого Виригин обещал пристрелить на месте, если «организатор» не явится с повинной, и цитаты из Уголовного Кодекса, коими опер подкреплял свои многоэтажные матерные сентенции.
Наконец, до Курицына-старшего дошло, что с ним говорит один из работничков отдела полковника Шишкина.
Генерал-полковник, не прерывая соединения с городской линией, по внутренней связи вызвал к себе «Едрён батончика» и молча передал тому трубку, из которой продолжали сыпаться рубленные бессвязные фразы Виригина. Начальник «убойного» отдела ГУВД едва не скончался на месте от ужаса, и попробовал осторожно и мягко вразумить своего подчиненного.
Услышав голос «любимого руководителя», балансирующий на грани потери сознания пьяный Макс страшно обрадовался и решил, что Шишкин, со своей стороны, тоже вышел на «организатора» и сейчас проводит у того обыск. Поэтому, дабы не мешать полковнику колоть «главного преступника», Виригин бросил трубку и с удвоенной энергией накинулся на «подозреваемого», не обращая внимания ни на начавший тут же трезвонить телефон, ни на крики на лестнице, куда по прямому приказу Мусорбаши прибыла группа захвата из местного РУВД и блокировала подъезд, ни на вой сирен и всполохи красно-синих огней на улице, ни на передаваемые через громкоговорители предложения немедленно сдаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40