Полковник не стал устраивать сцен и уж тем более разводиться, что крайне негативно отразилось бы на его карьере. Он предоставил жене полную свободу и переехал к матери, которая была уже при смерти. Мать не заставила себя долго ждать и через два месяца по возвращении сына из пятилетней командировки оставила его одного.
Но одиночество продлилось недолго. Очередную весточку от отца сын получил в конце апреля. Тот умолял помочь ему в одном деле здесь, в Союзе, и затем ждал сына с распростертыми объятиями и миллионами долларов там — в свободном мире, из которого Дорожкину-младшему так не хотелось уезжать.
Так получилось, что интересы отца совпали с интересами руководства его сына — полковника ГРУ.
…Появление Никифорова оторвало его от воспоминаний. Он сильно провел по лицу руками и встряхнулся. Гэбисты тоже навострились и первыми поехали за «Жигулями» профессора. Как и во все предыдущие дни, прямо из института Никифоров направлялся на дачу.
Дорожкин не стал сворачивать в дачный поселок, а проехав с полкилометра, остановился в небольшой сосновой роще и дальше пошел пешком. Роща сменилась непроходимым кустарником и, продравшись сквозь заросли, Алексей наконец выбрался на небольшую поляну, от которой шла проселочная дорога к ближайшей деревне. На поляне стоял салатного цвета «Москвич». Полковник внимательно осмотрел машину и запомнил номер. Раньше ее тут не было, и вряд ли «Москвич», тем более стоящий в двухстах метрах от дачи профессора, принадлежал грибникам.
Став еще более осторожным, Дорожкин нырнул с дороги в осиновую рощицу и вышел с тыльной стороны профессорской дачи. Где-то впереди, а также на чердаках соседских дач засели коллеги из КГБ, но они никогда особо не волновали Дорожкина.
Судя по данным, полученным вчера от группы наружного наблюдения ГРУ, Богомолов активизировал действия. Теперь в любую минуту следовало ждать заключительной фазы операции. В настоящий момент человек Дорожкина наблюдал за Богомоловым и поддерживал радиосвязь со своим боссом. Богомолов пока был дома, но еще вчера он позвонил Никифорову и назначил встречу. Причем весь стиль их беседы говорил об одном — время действий настало. Да и сам профессор вчера явно прощался со своей женой.
Естественно, что КГБ также было известно о телефонном звонке Богомолова и записанном на магнитофон прощании супругов Никифоровых. Ни о каком переводе профессора за Урал руководство института и не помышляло.
Теперь вопрос заключался в том, кто окажется хитрее и проворнее: КГБ, ГРУ или ЦРУ. Или все будут на высоте и сдохнут в одночасье…
Богомолов вышел из электрички и свернул на дорожку, ведущую к дачному поселку. Он не скрывался и не пытался обмануть ребят из группы наблюдения. Он уже знал, что его должны «вести» и лишь ждал, когда же «наружка» засветится.
Что ж, теперь начиналась настоящая игра — кто кого. Однообразная жизнь советского электромонтера уже осточертела ему, организм требовал адреналина, засыхающие извилины — работы.
Станислав Евгеньевич Богомолов, а точнее, лорд Бэтфорд был отпрыском древнего благородного английского рода. Но в его в родословной имелся один неприятный нюанс. У него был брат-близнец. Причем брат был точной копией отца — лорда Бэтфорда, а вот Бэтфорд-Богомолов оказался точной копией друга семьи. Подобная пикантная ситуация объяснялась поразительно просто. Молодая жена лорда и будущая мать братьев утром занялась любовью с законным мужем и зачала от него ребенка. А после обеда, когда муж отбыл по делам службы и внезапно приехал друг семьи, занялась любовью с другом и зачала еще одного ребенка. Через девять месяцев на свет появились два малыша, каждый из которых как две капли воды походил на своего родного отца.
Окончательно внешние признаки родства проявились в детях к трем годам. Понятно, что при визитах друга семьи лорд Бэтфорд стал все более подозрительно коситься и на него, и на своего сына. Явное сходство так бросалось в глаза, что друг постепенно перестал посещать этот дом. После весьма эмоционального разговора с женой лорд Бэтфорд наконец-то все понял. Он был взбешен. В итоге лорд принял решение: наследником всего состояния Бэтфордов стал тот из сыновей, кто внешне походил на главу рода.
Тем не менее второй сын все-таки получил прекрасное университетское образование, но дальше должен был пробиваться исключительно своими силами. Кроме того, его родной отец, то есть бывший друг семьи, к тому времени был уже мертв и также не оставил своему отпрыску хоть какое-нибудь начальное состояние.
После университета судьба свела Бэтфорда с Моррисоном, курировавшим в то время «английский» отдел и вплотную, насколько это возможно в условиях работы разведок двух стран, официально сотрудничал с МИ-6. Моррисон предложил молодому человеку увлекательную карьеру разведчика, и тот, не имея других более достойных его персоны предложений, а также будучи, как и его родной отец, в душе авантюристом, согласился.
После окончания еще одного специализированного учебного заведения Бэтфорд снова попал к Моррисону, который к этому времени уже перебрался в Штаты и работал в «русском» отделе ЦРУ.
Через год Бэтфорд был уже в России. Еще в Америке его стерилизовали, дабы не обременять возможными детьми от будущей русской жены. Первоначальная легенда Бэтфорда отличалась от настоящей: Моррисон и не собирался выдавать потомственного лорда за крестьянского сына. «Пролетарское» прикрытие возникло неожиданно и, по стечению обстоятельств, очень кстати. После недолгих дискуссий в «Центре» решили рискнуть.
Первое время риск оправдал себя: благородные манеры Богомолова помогли ему сблизиться с Никифоровым и войти в доверие. Но они же сыграли и злую шутку. По новой легенде разведчик должен был работать под простого сельского парня, но, видно, гены многих поколений друга семьи, который также был исключительно благородных кровей, не желали с этим мириться. А тут еще не совсем удачная женитьба. Нет, женщиной она была хорошей, любящей. Он специально выбирал простушку без лишних комплексов, но не ожидал, что она окажется настолько простой. Порою Бэтфорда бросало в дрожь от «изысканных» манер жены. Бывший крестьянин Богомолов еще мог с этим мириться, но лорд Бэтфорд — никогда. Но что было делать? Легенда обязывала.
Жена обожала своего Стасика и, видя в нем острый ум и прекрасное воспитание, преклонялась перед ним. Но она все-таки была женщиной и чисто по-женски чувствовала некий дискомфорт, который испытывал любимый.
По-настоящему простота жены забеспокоила Богомолова после ее недавнего визита к врачу — доктору Кенексбергу. Уже в это время разведчик вплотную подошел к осуществлению последней стадии в операции ЦРУ под кодовым названием «Жаркое лето», и лишние, пусть даже семейные, проблемы были не только нежелательны, но и опасны.
Струхнул Стас и после неожиданной смерти уборщицы, когда в институт приехал капитан Корнеев. Вряд ли КГБ так обеспокоила смерть старой женщины, тут дело было в другом, и Богомолов догадывался, в чем именно. Тогда-то в «Центре» и приняли решение срочно форсировать операцию с профессором Никифоровым…
…Богомолов открыл калитку и, не оглядываясь по сторонам, уверенно прошел по дорожке, ведущей через яблоневый сад к дому. Входная дверь была открыта — его ждали. Тем не менее он негромко постучал и тут же вошел внутрь.
Услышав стук, профессор вышел навстречу. Мужчины обменялись коротким приветствием. Стае с первого же взгляда на Никифорова понял, как сильно тот волнуется. Казалось, каждая клетка его тела находится в движении, а сам он никак не мог найти себе места и наматывал круги по комнате.
— Не волнуйся, Анатолий, скоро это все закончится, — попытался успокоить его Богомолов и вдруг ясно увидел, как Никифоров сдал за последний месяц.
От шика, который всегда был присущ профессору, не осталось и следа. Теперь перед Богомоловым стоял опустошенный, постаревший минимум на десять лет, сгорбившийся под тяжестью непомерной ноши человек. Впервые за годы дружбы Бэтфорду стало жаль его.
— А по-моему, все еще только начинается, — глухо ответил Никифоров. — У меня плохие предчувствия.
— Возьми себя в руки. В девяносто девяти процентах всех неудач человек сам настраивает себя на худшее. Все будет о'кей.
— Да, пожалуй, ты прав. Ты прав.
Никифоров быстро подошел к лежавшей на диване небольшой спортивной сумке «адидас» и, ткнув в нее пальцем, сказал:
— Здесь полная документация по моей последней разработке «НАС-74», а также контейнер с десятью кубиками вещества. Но чтобы соединить все записи в единое целое, необходим пароль, который знаю только я. Так что береги меня.
Профессор лукавил, чтобы казаться незаменимым. У него не было гарантии, что, заполучив записи, американцы не бросят его на произвол судьбы.
Богомолов все понял и улыбнулся. Видно, Никифоров далеко не так наивен, как кажется на первый взгляд, и хорошо подстраховался. Но Стае и не собирался его устранять. Хотя… По большому счету, ученый в нем погиб. Он был морально сломлен и уже не способен на творчество, как не способны сломленные поэты или художники создавать настоящие шедевры. Рисовать — да, но не творить.
— Все будет хорошо, — еще раз заверил разведчик. — Скажи, а «НАС-74» расшифровывается как «Никифоров Анатолий Сергеевич»?
Профессор словно не расслышал его вопроса и продолжил:
— Это новое вещество, разработанное на основе «ЭОР-2», но рассчитано оно только на европеоидную расу. Полевые испытания еще не проходило, только стендовые. Если вещество попадет в руки военных маньяков, оно сможет изменить генотип в странах Европы и США. Все человеческие особи обоих полов подвергнутся необратимой мутации. Это будет новая раса непредсказуемых монстров. Теперь ты понимаешь всю ответственность, лежащую на нас?
— Да, — твердо ответил Богомолов.
— Вся эта документация — в единственном экземпляре. Остальные материалы и черновики я уничтожил.
— А как насчет твоих коллег — Саржева и Бережной?
— Кое во что они посвящены, но не настолько, чтобы продолжить исследования самостоятельно.
Никифоров опять соврал. Может быть, Бережная и не могла принять эстафетную палочку, так как была новичком, но вот Саржев владел полной информацией, а после смерти Агапитова был основным сподвижником в исследованиях.
Богомолов всех этих нюансов знать не мог, а потому одобрительно сказал:
— Это правильно. Нельзя, чтобы русские продолжили работать над веществом.
Разведчик кивнул в сторону сумки. Никифоров удивленно посмотрел на друга:
— Как ты сказал? Русские?..
Стас понял свою оплошность. Слишком рано он расслабился с этим профессором, и тот сразу же заметил это.
— Кто ты? — спросил Анатолий Сергеевич, испытующе глядя на Богомолова и пугаясь собственных догадок.
— Не волнуйся, я твой друг, и желаю тебе только добра.
Профессор вздохнул:
— Все это нервы. Надо выпить.
— Только чуть-чуть, чтобы снять напряжение. Нам сейчас нужны светлые головы.
— Светлые головы всегда нужны, — возразил Никифоров и достал из барчика, который сделал собственными руками из огромного соснового полена, бутылку русской водки.
— Теплая же, — скривился Стае.
Никифоров махнул рукой и опрокинул рюмку. Встряхнувшись и выдавив из себя отрыжку, он в упор посмотрел на друга и произнес:
— Теперь можно начинать. Я готов.
Богомолов посмотрел на часы. До начала операции оставалось еще пятнадцать минут.
— У нас еще есть время. Пожалуй, выпью и я. Холодная есть?
— В холодильнике.
Стас поднялся с кресла и прошел на кухню. В холодильнике кроме бутылки с институтским спиртом было полно еды, словно профессор сделал запасы на все лето и никуда не собирался уезжать. Основательность во всем была одной из его черт, и разведчик об этом знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Но одиночество продлилось недолго. Очередную весточку от отца сын получил в конце апреля. Тот умолял помочь ему в одном деле здесь, в Союзе, и затем ждал сына с распростертыми объятиями и миллионами долларов там — в свободном мире, из которого Дорожкину-младшему так не хотелось уезжать.
Так получилось, что интересы отца совпали с интересами руководства его сына — полковника ГРУ.
…Появление Никифорова оторвало его от воспоминаний. Он сильно провел по лицу руками и встряхнулся. Гэбисты тоже навострились и первыми поехали за «Жигулями» профессора. Как и во все предыдущие дни, прямо из института Никифоров направлялся на дачу.
Дорожкин не стал сворачивать в дачный поселок, а проехав с полкилометра, остановился в небольшой сосновой роще и дальше пошел пешком. Роща сменилась непроходимым кустарником и, продравшись сквозь заросли, Алексей наконец выбрался на небольшую поляну, от которой шла проселочная дорога к ближайшей деревне. На поляне стоял салатного цвета «Москвич». Полковник внимательно осмотрел машину и запомнил номер. Раньше ее тут не было, и вряд ли «Москвич», тем более стоящий в двухстах метрах от дачи профессора, принадлежал грибникам.
Став еще более осторожным, Дорожкин нырнул с дороги в осиновую рощицу и вышел с тыльной стороны профессорской дачи. Где-то впереди, а также на чердаках соседских дач засели коллеги из КГБ, но они никогда особо не волновали Дорожкина.
Судя по данным, полученным вчера от группы наружного наблюдения ГРУ, Богомолов активизировал действия. Теперь в любую минуту следовало ждать заключительной фазы операции. В настоящий момент человек Дорожкина наблюдал за Богомоловым и поддерживал радиосвязь со своим боссом. Богомолов пока был дома, но еще вчера он позвонил Никифорову и назначил встречу. Причем весь стиль их беседы говорил об одном — время действий настало. Да и сам профессор вчера явно прощался со своей женой.
Естественно, что КГБ также было известно о телефонном звонке Богомолова и записанном на магнитофон прощании супругов Никифоровых. Ни о каком переводе профессора за Урал руководство института и не помышляло.
Теперь вопрос заключался в том, кто окажется хитрее и проворнее: КГБ, ГРУ или ЦРУ. Или все будут на высоте и сдохнут в одночасье…
Богомолов вышел из электрички и свернул на дорожку, ведущую к дачному поселку. Он не скрывался и не пытался обмануть ребят из группы наблюдения. Он уже знал, что его должны «вести» и лишь ждал, когда же «наружка» засветится.
Что ж, теперь начиналась настоящая игра — кто кого. Однообразная жизнь советского электромонтера уже осточертела ему, организм требовал адреналина, засыхающие извилины — работы.
Станислав Евгеньевич Богомолов, а точнее, лорд Бэтфорд был отпрыском древнего благородного английского рода. Но в его в родословной имелся один неприятный нюанс. У него был брат-близнец. Причем брат был точной копией отца — лорда Бэтфорда, а вот Бэтфорд-Богомолов оказался точной копией друга семьи. Подобная пикантная ситуация объяснялась поразительно просто. Молодая жена лорда и будущая мать братьев утром занялась любовью с законным мужем и зачала от него ребенка. А после обеда, когда муж отбыл по делам службы и внезапно приехал друг семьи, занялась любовью с другом и зачала еще одного ребенка. Через девять месяцев на свет появились два малыша, каждый из которых как две капли воды походил на своего родного отца.
Окончательно внешние признаки родства проявились в детях к трем годам. Понятно, что при визитах друга семьи лорд Бэтфорд стал все более подозрительно коситься и на него, и на своего сына. Явное сходство так бросалось в глаза, что друг постепенно перестал посещать этот дом. После весьма эмоционального разговора с женой лорд Бэтфорд наконец-то все понял. Он был взбешен. В итоге лорд принял решение: наследником всего состояния Бэтфордов стал тот из сыновей, кто внешне походил на главу рода.
Тем не менее второй сын все-таки получил прекрасное университетское образование, но дальше должен был пробиваться исключительно своими силами. Кроме того, его родной отец, то есть бывший друг семьи, к тому времени был уже мертв и также не оставил своему отпрыску хоть какое-нибудь начальное состояние.
После университета судьба свела Бэтфорда с Моррисоном, курировавшим в то время «английский» отдел и вплотную, насколько это возможно в условиях работы разведок двух стран, официально сотрудничал с МИ-6. Моррисон предложил молодому человеку увлекательную карьеру разведчика, и тот, не имея других более достойных его персоны предложений, а также будучи, как и его родной отец, в душе авантюристом, согласился.
После окончания еще одного специализированного учебного заведения Бэтфорд снова попал к Моррисону, который к этому времени уже перебрался в Штаты и работал в «русском» отделе ЦРУ.
Через год Бэтфорд был уже в России. Еще в Америке его стерилизовали, дабы не обременять возможными детьми от будущей русской жены. Первоначальная легенда Бэтфорда отличалась от настоящей: Моррисон и не собирался выдавать потомственного лорда за крестьянского сына. «Пролетарское» прикрытие возникло неожиданно и, по стечению обстоятельств, очень кстати. После недолгих дискуссий в «Центре» решили рискнуть.
Первое время риск оправдал себя: благородные манеры Богомолова помогли ему сблизиться с Никифоровым и войти в доверие. Но они же сыграли и злую шутку. По новой легенде разведчик должен был работать под простого сельского парня, но, видно, гены многих поколений друга семьи, который также был исключительно благородных кровей, не желали с этим мириться. А тут еще не совсем удачная женитьба. Нет, женщиной она была хорошей, любящей. Он специально выбирал простушку без лишних комплексов, но не ожидал, что она окажется настолько простой. Порою Бэтфорда бросало в дрожь от «изысканных» манер жены. Бывший крестьянин Богомолов еще мог с этим мириться, но лорд Бэтфорд — никогда. Но что было делать? Легенда обязывала.
Жена обожала своего Стасика и, видя в нем острый ум и прекрасное воспитание, преклонялась перед ним. Но она все-таки была женщиной и чисто по-женски чувствовала некий дискомфорт, который испытывал любимый.
По-настоящему простота жены забеспокоила Богомолова после ее недавнего визита к врачу — доктору Кенексбергу. Уже в это время разведчик вплотную подошел к осуществлению последней стадии в операции ЦРУ под кодовым названием «Жаркое лето», и лишние, пусть даже семейные, проблемы были не только нежелательны, но и опасны.
Струхнул Стас и после неожиданной смерти уборщицы, когда в институт приехал капитан Корнеев. Вряд ли КГБ так обеспокоила смерть старой женщины, тут дело было в другом, и Богомолов догадывался, в чем именно. Тогда-то в «Центре» и приняли решение срочно форсировать операцию с профессором Никифоровым…
…Богомолов открыл калитку и, не оглядываясь по сторонам, уверенно прошел по дорожке, ведущей через яблоневый сад к дому. Входная дверь была открыта — его ждали. Тем не менее он негромко постучал и тут же вошел внутрь.
Услышав стук, профессор вышел навстречу. Мужчины обменялись коротким приветствием. Стае с первого же взгляда на Никифорова понял, как сильно тот волнуется. Казалось, каждая клетка его тела находится в движении, а сам он никак не мог найти себе места и наматывал круги по комнате.
— Не волнуйся, Анатолий, скоро это все закончится, — попытался успокоить его Богомолов и вдруг ясно увидел, как Никифоров сдал за последний месяц.
От шика, который всегда был присущ профессору, не осталось и следа. Теперь перед Богомоловым стоял опустошенный, постаревший минимум на десять лет, сгорбившийся под тяжестью непомерной ноши человек. Впервые за годы дружбы Бэтфорду стало жаль его.
— А по-моему, все еще только начинается, — глухо ответил Никифоров. — У меня плохие предчувствия.
— Возьми себя в руки. В девяносто девяти процентах всех неудач человек сам настраивает себя на худшее. Все будет о'кей.
— Да, пожалуй, ты прав. Ты прав.
Никифоров быстро подошел к лежавшей на диване небольшой спортивной сумке «адидас» и, ткнув в нее пальцем, сказал:
— Здесь полная документация по моей последней разработке «НАС-74», а также контейнер с десятью кубиками вещества. Но чтобы соединить все записи в единое целое, необходим пароль, который знаю только я. Так что береги меня.
Профессор лукавил, чтобы казаться незаменимым. У него не было гарантии, что, заполучив записи, американцы не бросят его на произвол судьбы.
Богомолов все понял и улыбнулся. Видно, Никифоров далеко не так наивен, как кажется на первый взгляд, и хорошо подстраховался. Но Стае и не собирался его устранять. Хотя… По большому счету, ученый в нем погиб. Он был морально сломлен и уже не способен на творчество, как не способны сломленные поэты или художники создавать настоящие шедевры. Рисовать — да, но не творить.
— Все будет хорошо, — еще раз заверил разведчик. — Скажи, а «НАС-74» расшифровывается как «Никифоров Анатолий Сергеевич»?
Профессор словно не расслышал его вопроса и продолжил:
— Это новое вещество, разработанное на основе «ЭОР-2», но рассчитано оно только на европеоидную расу. Полевые испытания еще не проходило, только стендовые. Если вещество попадет в руки военных маньяков, оно сможет изменить генотип в странах Европы и США. Все человеческие особи обоих полов подвергнутся необратимой мутации. Это будет новая раса непредсказуемых монстров. Теперь ты понимаешь всю ответственность, лежащую на нас?
— Да, — твердо ответил Богомолов.
— Вся эта документация — в единственном экземпляре. Остальные материалы и черновики я уничтожил.
— А как насчет твоих коллег — Саржева и Бережной?
— Кое во что они посвящены, но не настолько, чтобы продолжить исследования самостоятельно.
Никифоров опять соврал. Может быть, Бережная и не могла принять эстафетную палочку, так как была новичком, но вот Саржев владел полной информацией, а после смерти Агапитова был основным сподвижником в исследованиях.
Богомолов всех этих нюансов знать не мог, а потому одобрительно сказал:
— Это правильно. Нельзя, чтобы русские продолжили работать над веществом.
Разведчик кивнул в сторону сумки. Никифоров удивленно посмотрел на друга:
— Как ты сказал? Русские?..
Стас понял свою оплошность. Слишком рано он расслабился с этим профессором, и тот сразу же заметил это.
— Кто ты? — спросил Анатолий Сергеевич, испытующе глядя на Богомолова и пугаясь собственных догадок.
— Не волнуйся, я твой друг, и желаю тебе только добра.
Профессор вздохнул:
— Все это нервы. Надо выпить.
— Только чуть-чуть, чтобы снять напряжение. Нам сейчас нужны светлые головы.
— Светлые головы всегда нужны, — возразил Никифоров и достал из барчика, который сделал собственными руками из огромного соснового полена, бутылку русской водки.
— Теплая же, — скривился Стае.
Никифоров махнул рукой и опрокинул рюмку. Встряхнувшись и выдавив из себя отрыжку, он в упор посмотрел на друга и произнес:
— Теперь можно начинать. Я готов.
Богомолов посмотрел на часы. До начала операции оставалось еще пятнадцать минут.
— У нас еще есть время. Пожалуй, выпью и я. Холодная есть?
— В холодильнике.
Стас поднялся с кресла и прошел на кухню. В холодильнике кроме бутылки с институтским спиртом было полно еды, словно профессор сделал запасы на все лето и никуда не собирался уезжать. Основательность во всем была одной из его черт, и разведчик об этом знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62