Мишка занялся имитацией бизнеса, прикрывавшего помаленьку очень и очень крутые дела, проворачиваемые бывшим генерал-майором КГБ Сергеем Сергеевичем Бариновым, которого близкие друзья с моей легкой руки именовали Чудо-юдом. А мне достались не шибко приятные дела: похищения людей, допросы с пристрастием, а затем «утилизация» с помощью подходящей для того кочегарки…
Обо всем этом я вспоминал не больше тех пяти секунд, которые понадобились Кеведо на то, чтобы ответить Марселе:
— На томограмме мозга, сеньора Браун, просматривается небольшое новообразование, природу которого мы пока не знаем. В течение тех двух лет, которые ваш супруг провел у нас в клинике, это новообразование не увеличивалось, но нет никаких гарантий, что оно не проявит себя в ближайшее время.
— Мне все ясно, — решительно произнесла Марсела. — Могу я сегодня же забрать моего мужа из вашего заведения?
— Я бы не рекомендовал вам этого делать, — вступил в разговор Херардо Энрикес. — Как лечащий врач, я настаиваю на том, чтобы сеньор Браун находился у нас в клинике.
Да уж, испугался молодой лекарь, что его диссер накроется медным тазом.
— Я плохо осведомлена о вашем законодательстве, — произнесла Марсела с такой важностью, какой в юности не проявляла, несмотря на свою близость к высшей элите Хайдийской хунты, — но в цивилизованных странах родственники могут забрать пациента из больницы, если считают, что смогут обеспечить ему более квалифицированную медицинскую помощь.
Ух ты, моя цыпочка! Какая умненькая и сурьезненькая! А самое главное, за тринадцать лет проживания в Штатах, в Оклахомской области и прочих субъектах ихней Федерации, успела набраться такого понта, что диву даешься. Ведь родилась ты, можно сказать, в соседней деревне — в Сан-Исидро, на Боливаро-Норте в припортовом районе Мануэль-Костелло. И братцем у тебя был крутой докер Анхель Родригес, успешно сочетавший в себе качества профсоюзного лидера и «лейтенанта» мафии, доброго друга старого пирата Бернардо Вальекаса, по кличке Сифилитик… Да и сама ты начинала, извини меня, с «девушки по вызову». А теперь леди, да и только.
Самое ужасное, что в этот самый момент я подумал о ней как о своей жене. То есть о той гражданке, с которой связан брачными узами. Сразу после этого я начал по аналогии припоминать все подобные случаи. Первый раз я женился, как позже выяснилось, на милашке Соледад, королеве хайдийских пиратов, которой патронировал сам Хорхе дель Браво и даже не запрещал ей готовить кушанья из человечины по старым караибским рецептам. От этого брака родилась колумбийская компания «Rodriguez AnSo incorporated», которая благодаря мудрому руководству генерального менеджера товарища Даниэля Перальты и примкнувшего к нему Бернардо-Сифилитика схавала на корню семь восьмых хайдийской недвижимости, а потом продала по сходной цене, но, видимо, с наваром какому-то эмиратскому шейху. Во всяком случае, что-то такое на эту тему мне помнилось. Поскольку Соледад исчезла вместе с «Боингом-737», Элизабет Стил по прозвищу Киска, Биргит Андерсон по кличке Сан, Луизой Чанг по кличке Мун, Элеонорой Мвамбо по кличке Стар, Джерри Купером-младшим, Мэри Грин и Синди Уайт, а также еще кучей пассажиров, этот брак был признан недействительным. Потом я вполне нормальным образом женился на Хрюшке Чебаковой (еще не зная, что до того был женат и вполне официально был зарегистрирован в мэрии Лос-Панчоса). Как ни странно, моя память не сохранила номера свидетельства о браке с гражданкой Чебаковой, а вот серию и номер хайдийского документа, оформлявшего мои отношения с Соледад, я помнил прекрасно: AD-X-R-7 N012390. Не помнил я и реквизитов свидетельства о разводе с гражданкой Бариновой Е.И., но то, что таковое было и мне его показывал Чудо-юдо, — знал. Наконец, я сохранил в памяти еще один брак, в значительной степени фиктивный, но зато с большим приданым. Он был зарегистрирован опять же на Хайди, но уже в мэрии Сан-Исидро, между хайдийцем Анхелем Родригесом и американкой Викторией Мэллори. А эта самая мисс Мэллори являлась по совместительству носителем двух «я»: беспутной бабы Кармелы О'Брайен, угробленной по ходу экспериментов доктором Джоном Брайтом, а затем пересаженной в пустопорожнюю башку наследницы тридцати семи миллиардов долларов и железной спецназовки Танечки Кармелюк, которая в свое время застрелилась по старым советским рецептам, дабы не сдаться живой, и тем напакостила неприятелю. Но застрелилась плохо, некачественно, пожалела свою чернявую головку и личико, жутко похожее на лицо беспробудной дурочки Вик Мэллори. В результате ее «я» было списано и помещено на новый носитель. Так мне это помнилось, по крайней мере, хотя в вопросе о содержании мозгов Тани-Кармелы-Вик и ее биографии у меня была только та информация, которую мне продиктовал Чудо-юдо устами «виртуальной Тани» через три «дурацких сна», да то немногое, что я узнал при прямых контактах с этой невероятной дамой.
Итак, судя по всему, я был четырежды женат. При этом одна жена была официально признана умершей (Соледад), с одной я был официально разведен (Ленка). О том, как могли развиваться события в плане семейных уз с сеньорой или миссис Викторией Родригес (Таней), я мог только догадываться. А вот Марсела, которая доводилась покойному Анхелю Родригесу родной сестрой и законной женой мистеру Брауну, была тут, рядышком.
Мои мысли опять поплыли вокруг того, как же это Марсела сумела так обознаться? Я хорошо помнил физиономию нового Брауна, с которым виделся на Хайди два года назад. Нет, нет и нет! Мы были ни чуточки не похожи. К тому же я видел фотографию, по которой меня опознавала в клинике сеньора Вальдес. Да, на ней был изображен двадцатилетний сопляк Колька Коротков, всецело убежденный в том, что является тридцатилетним, немало понюхавшим пороху профессиональным наемником, бывшим фермерским сыном Ричардом Стенли Брауном, давным-давно пославшим свое католическое семейство к едрене фене и добровольно отправившимся во Вьетнам на поиски приключений. Конечно, это фото относилось уже не к Вьетнаму, а к Хайди. Точнее, снято оно было на яхте «Дороти», где милашка Соледад дурачила Джералда Купера-старшего, демонстрируя ему «таинственного мафиози» Анхеля Родригеса в белом костюме, с приклеенными усами и в темных очках. Но шрамик от осколка стекла на щеке оставался. Его я заполучил в перестрелке с дорожной полицией Лопеса, когда мы с Марселой — вот этой самой толстушечкой, которая тогда была очаровательной и гибкой, как лоза! — спасались с асиенды «Лопес-23». Тогда нам пришлось по уши искупаться в канализационной трубе, угнать розовую «Тойоту», перебить кучу полицейских, захватить вертолет и увернуться от атак хайдийских истребителей. Конечно, все эти подвиги совершал Браун, который имел и опыт, и хладнокровие, и выучку, не чета срочнику Короткову. Но Браун, строго говоря, был лишь американским «программным обеспечением», которое приводило в действие советский мозг, приказы которого, в свою очередь, исполняли руки-ноги и прочие органы десантника Кольки.
Морда-то была моя. Она и сейчас более-менее похожа, хотя последующие тринадцать лет жизни произвели на ней кое-какие перемены. Получается, что Марсела, знавшая меня с мозгами Брауна, затем с легкостью признала Брауна в шкуре Атвуда, а теперь опять увидела мою морду и завопила от радости: «Дикки!»
Разгадкой этого непостоянства одной из «законных» супруг я занимался те несколько минут, когда продолжалась полемика вокруг вопроса о моем изъятии из клиники Гран-Кальмарского университета. К сути ее я не прислушивался, если и слышал что-то, то краем уха. Базар вели в основном Марсела и Энрикес, а сеньора Вальдес и профессор Кеведо лишь изредка вякали кое-что в поддержку аргументов сторон. Само собой, что благотворительница заступалась за клиентку, а директор клиники за своего ординатора или кем он там ему доводился. Марсела вопила, что уровень развития медицины на Гран-Кальмаро в подметки не годится североамериканскому, и обеспечить мне правильное лечение и уход в условиях какого-то задрипанного островишки здешние лекари не смогут. Что же касается Энрикеса, то тот утверждал, будто новым врачам, даже суперспециалистам, ни хрена не разобраться в том, что со мной происходит, и без консультаций с ним, лечащим врачом, который два года жизни угробил на возню с коматозником и изучил меня до последнего винтика в черепной коробке, штатовские мудрецы меня просто угробят. Конечно, мужичок напрашивался на долгосрочную, причем оплаченную Марселой командировку в США, и профессор Кеведо его вполне поддерживал. Сеньора Вальдес не очень к месту, но очень вовремя вспомнила о том, как при одном из прошлогодних посещений клиники, в геронтологическом отделении — тут, видать, и такое было — на нее свалился крупнокалиберный таракан, рассказала о том, как лишь благодаря ее энергичным действиям удалось ликвидировать грандиозную помойку на заднем дворе клиники, где, как она утверждала, даже отпиленные руки-ноги валялись, само собой, не забыла и истории с вывозом бесхозных тел на Акулью отмель — словом, вылила на Айболита-Кеведо и его подчиненного пару тонн первосортного дерьма. Повторяю, все эти вопли и ругань я слушал краем уха.
Мне все-таки удалось ухватить за хвост верное направление размышлений. Этим хвостиком оказалось слово «опознаватель», всплывшее из замшелых глубин памяти. Сначала я вспомнил один из «дурацких снов», который увидел, уже превратившись в Баринова. «Видеозапись» этого сна, как выяснилось, чуть-чуть поблекла, но вполне сохранилась. Именно из этого «сна», который хранился в моем мозговом архиве под названием «Хеппи-энд для Брауна», я узнал о некоторых обстоятельствах исчезновения самолета с Киской & Сё, о гипотезе профессора Милтона Роджерса насчет образования «особой цепи» из Сан, Мун и Стар, которая прокрутила какую-то «дыру» в пространстве и времени, наконец, о самых обычных обстоятельствах жизни мистера Брауна в шкуре Атвуда и его законной супруги. В этом «дурацком сне» я-Баринов на какое-то время опять стал Брауном. Там было много всякого, но самым интересным на данный момент оказался отрывок, где прозвучало следующее, не то высказанное, не то подуманное Брауном:
«Я сперва немного удивился тому, что Марсела так легко признала меня. Ведь я был совсем не похож на того, которого она знала. Однако некоторое время спустя я вспомнил об „опознавателе“, с помощью которого меня — таким, как я был на Хайди, — признали бы даже родители. Вероятно, его перепрограммировали в обратном направлении, и у Марселы не было никаких сомнений…»
Тут же припомнился и другой источник, где тоже упоминалось об «опознавателе». Это был диалог между господами Джонатаном Хорсфилдом и Грэгом Чалмерсом. Надо сказать, что я лично ни сам по себе, ни в качестве Брауна разговора этого не слышал. Откуда он вообще взялся в моей памяти, я понятия не имел. Знал только примерное время появления: лето 1983 года, клиника доктора Брайта, куда я угодил после «Атлантической премьеры» и где всего лишь месяц провалялся в коме. Тогда мы с Брауном мирно сосуществовали в одной черепушке, вели дружеские беседы, а тело толком не знало, кто им управляет, и соблюдало нейтралитет, пребывая в подобии паралича. Кто подсунул в нашу общую голову «фонограмму» этого диалога, можно было только догадываться. Либо это был Сарториус-Сорокин, он же Главный камуфляжник, либо две медсестры из клиники Брайта, которые, как впоследствии выяснилось, работали на Сарториуса. А может, был и еще какой-либо товарищ, решивший нас «просветить», но из скромности пожелавший остаться неизвестным. Был даже такой, вполне допустимый вариант, что это была акция Чудо-юда. Но в принципе
особо доверять этому источнику не следовало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Обо всем этом я вспоминал не больше тех пяти секунд, которые понадобились Кеведо на то, чтобы ответить Марселе:
— На томограмме мозга, сеньора Браун, просматривается небольшое новообразование, природу которого мы пока не знаем. В течение тех двух лет, которые ваш супруг провел у нас в клинике, это новообразование не увеличивалось, но нет никаких гарантий, что оно не проявит себя в ближайшее время.
— Мне все ясно, — решительно произнесла Марсела. — Могу я сегодня же забрать моего мужа из вашего заведения?
— Я бы не рекомендовал вам этого делать, — вступил в разговор Херардо Энрикес. — Как лечащий врач, я настаиваю на том, чтобы сеньор Браун находился у нас в клинике.
Да уж, испугался молодой лекарь, что его диссер накроется медным тазом.
— Я плохо осведомлена о вашем законодательстве, — произнесла Марсела с такой важностью, какой в юности не проявляла, несмотря на свою близость к высшей элите Хайдийской хунты, — но в цивилизованных странах родственники могут забрать пациента из больницы, если считают, что смогут обеспечить ему более квалифицированную медицинскую помощь.
Ух ты, моя цыпочка! Какая умненькая и сурьезненькая! А самое главное, за тринадцать лет проживания в Штатах, в Оклахомской области и прочих субъектах ихней Федерации, успела набраться такого понта, что диву даешься. Ведь родилась ты, можно сказать, в соседней деревне — в Сан-Исидро, на Боливаро-Норте в припортовом районе Мануэль-Костелло. И братцем у тебя был крутой докер Анхель Родригес, успешно сочетавший в себе качества профсоюзного лидера и «лейтенанта» мафии, доброго друга старого пирата Бернардо Вальекаса, по кличке Сифилитик… Да и сама ты начинала, извини меня, с «девушки по вызову». А теперь леди, да и только.
Самое ужасное, что в этот самый момент я подумал о ней как о своей жене. То есть о той гражданке, с которой связан брачными узами. Сразу после этого я начал по аналогии припоминать все подобные случаи. Первый раз я женился, как позже выяснилось, на милашке Соледад, королеве хайдийских пиратов, которой патронировал сам Хорхе дель Браво и даже не запрещал ей готовить кушанья из человечины по старым караибским рецептам. От этого брака родилась колумбийская компания «Rodriguez AnSo incorporated», которая благодаря мудрому руководству генерального менеджера товарища Даниэля Перальты и примкнувшего к нему Бернардо-Сифилитика схавала на корню семь восьмых хайдийской недвижимости, а потом продала по сходной цене, но, видимо, с наваром какому-то эмиратскому шейху. Во всяком случае, что-то такое на эту тему мне помнилось. Поскольку Соледад исчезла вместе с «Боингом-737», Элизабет Стил по прозвищу Киска, Биргит Андерсон по кличке Сан, Луизой Чанг по кличке Мун, Элеонорой Мвамбо по кличке Стар, Джерри Купером-младшим, Мэри Грин и Синди Уайт, а также еще кучей пассажиров, этот брак был признан недействительным. Потом я вполне нормальным образом женился на Хрюшке Чебаковой (еще не зная, что до того был женат и вполне официально был зарегистрирован в мэрии Лос-Панчоса). Как ни странно, моя память не сохранила номера свидетельства о браке с гражданкой Чебаковой, а вот серию и номер хайдийского документа, оформлявшего мои отношения с Соледад, я помнил прекрасно: AD-X-R-7 N012390. Не помнил я и реквизитов свидетельства о разводе с гражданкой Бариновой Е.И., но то, что таковое было и мне его показывал Чудо-юдо, — знал. Наконец, я сохранил в памяти еще один брак, в значительной степени фиктивный, но зато с большим приданым. Он был зарегистрирован опять же на Хайди, но уже в мэрии Сан-Исидро, между хайдийцем Анхелем Родригесом и американкой Викторией Мэллори. А эта самая мисс Мэллори являлась по совместительству носителем двух «я»: беспутной бабы Кармелы О'Брайен, угробленной по ходу экспериментов доктором Джоном Брайтом, а затем пересаженной в пустопорожнюю башку наследницы тридцати семи миллиардов долларов и железной спецназовки Танечки Кармелюк, которая в свое время застрелилась по старым советским рецептам, дабы не сдаться живой, и тем напакостила неприятелю. Но застрелилась плохо, некачественно, пожалела свою чернявую головку и личико, жутко похожее на лицо беспробудной дурочки Вик Мэллори. В результате ее «я» было списано и помещено на новый носитель. Так мне это помнилось, по крайней мере, хотя в вопросе о содержании мозгов Тани-Кармелы-Вик и ее биографии у меня была только та информация, которую мне продиктовал Чудо-юдо устами «виртуальной Тани» через три «дурацких сна», да то немногое, что я узнал при прямых контактах с этой невероятной дамой.
Итак, судя по всему, я был четырежды женат. При этом одна жена была официально признана умершей (Соледад), с одной я был официально разведен (Ленка). О том, как могли развиваться события в плане семейных уз с сеньорой или миссис Викторией Родригес (Таней), я мог только догадываться. А вот Марсела, которая доводилась покойному Анхелю Родригесу родной сестрой и законной женой мистеру Брауну, была тут, рядышком.
Мои мысли опять поплыли вокруг того, как же это Марсела сумела так обознаться? Я хорошо помнил физиономию нового Брауна, с которым виделся на Хайди два года назад. Нет, нет и нет! Мы были ни чуточки не похожи. К тому же я видел фотографию, по которой меня опознавала в клинике сеньора Вальдес. Да, на ней был изображен двадцатилетний сопляк Колька Коротков, всецело убежденный в том, что является тридцатилетним, немало понюхавшим пороху профессиональным наемником, бывшим фермерским сыном Ричардом Стенли Брауном, давным-давно пославшим свое католическое семейство к едрене фене и добровольно отправившимся во Вьетнам на поиски приключений. Конечно, это фото относилось уже не к Вьетнаму, а к Хайди. Точнее, снято оно было на яхте «Дороти», где милашка Соледад дурачила Джералда Купера-старшего, демонстрируя ему «таинственного мафиози» Анхеля Родригеса в белом костюме, с приклеенными усами и в темных очках. Но шрамик от осколка стекла на щеке оставался. Его я заполучил в перестрелке с дорожной полицией Лопеса, когда мы с Марселой — вот этой самой толстушечкой, которая тогда была очаровательной и гибкой, как лоза! — спасались с асиенды «Лопес-23». Тогда нам пришлось по уши искупаться в канализационной трубе, угнать розовую «Тойоту», перебить кучу полицейских, захватить вертолет и увернуться от атак хайдийских истребителей. Конечно, все эти подвиги совершал Браун, который имел и опыт, и хладнокровие, и выучку, не чета срочнику Короткову. Но Браун, строго говоря, был лишь американским «программным обеспечением», которое приводило в действие советский мозг, приказы которого, в свою очередь, исполняли руки-ноги и прочие органы десантника Кольки.
Морда-то была моя. Она и сейчас более-менее похожа, хотя последующие тринадцать лет жизни произвели на ней кое-какие перемены. Получается, что Марсела, знавшая меня с мозгами Брауна, затем с легкостью признала Брауна в шкуре Атвуда, а теперь опять увидела мою морду и завопила от радости: «Дикки!»
Разгадкой этого непостоянства одной из «законных» супруг я занимался те несколько минут, когда продолжалась полемика вокруг вопроса о моем изъятии из клиники Гран-Кальмарского университета. К сути ее я не прислушивался, если и слышал что-то, то краем уха. Базар вели в основном Марсела и Энрикес, а сеньора Вальдес и профессор Кеведо лишь изредка вякали кое-что в поддержку аргументов сторон. Само собой, что благотворительница заступалась за клиентку, а директор клиники за своего ординатора или кем он там ему доводился. Марсела вопила, что уровень развития медицины на Гран-Кальмаро в подметки не годится североамериканскому, и обеспечить мне правильное лечение и уход в условиях какого-то задрипанного островишки здешние лекари не смогут. Что же касается Энрикеса, то тот утверждал, будто новым врачам, даже суперспециалистам, ни хрена не разобраться в том, что со мной происходит, и без консультаций с ним, лечащим врачом, который два года жизни угробил на возню с коматозником и изучил меня до последнего винтика в черепной коробке, штатовские мудрецы меня просто угробят. Конечно, мужичок напрашивался на долгосрочную, причем оплаченную Марселой командировку в США, и профессор Кеведо его вполне поддерживал. Сеньора Вальдес не очень к месту, но очень вовремя вспомнила о том, как при одном из прошлогодних посещений клиники, в геронтологическом отделении — тут, видать, и такое было — на нее свалился крупнокалиберный таракан, рассказала о том, как лишь благодаря ее энергичным действиям удалось ликвидировать грандиозную помойку на заднем дворе клиники, где, как она утверждала, даже отпиленные руки-ноги валялись, само собой, не забыла и истории с вывозом бесхозных тел на Акулью отмель — словом, вылила на Айболита-Кеведо и его подчиненного пару тонн первосортного дерьма. Повторяю, все эти вопли и ругань я слушал краем уха.
Мне все-таки удалось ухватить за хвост верное направление размышлений. Этим хвостиком оказалось слово «опознаватель», всплывшее из замшелых глубин памяти. Сначала я вспомнил один из «дурацких снов», который увидел, уже превратившись в Баринова. «Видеозапись» этого сна, как выяснилось, чуть-чуть поблекла, но вполне сохранилась. Именно из этого «сна», который хранился в моем мозговом архиве под названием «Хеппи-энд для Брауна», я узнал о некоторых обстоятельствах исчезновения самолета с Киской & Сё, о гипотезе профессора Милтона Роджерса насчет образования «особой цепи» из Сан, Мун и Стар, которая прокрутила какую-то «дыру» в пространстве и времени, наконец, о самых обычных обстоятельствах жизни мистера Брауна в шкуре Атвуда и его законной супруги. В этом «дурацком сне» я-Баринов на какое-то время опять стал Брауном. Там было много всякого, но самым интересным на данный момент оказался отрывок, где прозвучало следующее, не то высказанное, не то подуманное Брауном:
«Я сперва немного удивился тому, что Марсела так легко признала меня. Ведь я был совсем не похож на того, которого она знала. Однако некоторое время спустя я вспомнил об „опознавателе“, с помощью которого меня — таким, как я был на Хайди, — признали бы даже родители. Вероятно, его перепрограммировали в обратном направлении, и у Марселы не было никаких сомнений…»
Тут же припомнился и другой источник, где тоже упоминалось об «опознавателе». Это был диалог между господами Джонатаном Хорсфилдом и Грэгом Чалмерсом. Надо сказать, что я лично ни сам по себе, ни в качестве Брауна разговора этого не слышал. Откуда он вообще взялся в моей памяти, я понятия не имел. Знал только примерное время появления: лето 1983 года, клиника доктора Брайта, куда я угодил после «Атлантической премьеры» и где всего лишь месяц провалялся в коме. Тогда мы с Брауном мирно сосуществовали в одной черепушке, вели дружеские беседы, а тело толком не знало, кто им управляет, и соблюдало нейтралитет, пребывая в подобии паралича. Кто подсунул в нашу общую голову «фонограмму» этого диалога, можно было только догадываться. Либо это был Сарториус-Сорокин, он же Главный камуфляжник, либо две медсестры из клиники Брайта, которые, как впоследствии выяснилось, работали на Сарториуса. А может, был и еще какой-либо товарищ, решивший нас «просветить», но из скромности пожелавший остаться неизвестным. Был даже такой, вполне допустимый вариант, что это была акция Чудо-юда. Но в принципе
особо доверять этому источнику не следовало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80