— Эти ребята вряд ли оставят нас в живых, если догадаются раньше времени. Особенно младший Баринов. Очень опасный парень.
— Чем? — спросила Бетти, и мне тоже было интересно это узнать.
— Он классический «разумный трус». Ощущает опасность нюхом, очень ценит свою шкуру, никогда не лезет на рожон, если нет другого выхода. Если его прижали — тихонький и скромненький, но если чуть-чуть расслабиться — не пощадит. Малейший шанс ухватит. При этом у него нет никаких моральных сдерживающих. Это не рыцарь Круглого Стола. Его нельзя пристыдить, у него нет стыда. Знаешь, как он меня кулаком двинул? Пол-лица потом опухло…
«Ой-ой, какие мы нежные! — обиделся я про себя, слушая эту нелицеприятную характеристику. — А что мне, дожидаться было, пока ты вытащишь „дрель“ и начнешь во мне дырки сверлить? Или ждать, пока Толяновы собаки мне отгрызут кой-чего? Во, стерва-то!»
— Он убивает, не задумываясь, — произнесла Таня с явной ненавистью. — Если кто-то вызывает опасения, — а ему почти все люди кажутся потенциальными врагами, — и эти опасения чем-то подтверждаются, то ему плевать, кто перед ним.
«А ты-то, сучка, много задумываешься? — Я опять не раскрыл рта, но возражения прямо-таки рвались наружу. — Я, что ли, восемь трупов на лежке Джека оставил? А шестерых джамповцев в маковой соломке кто изжарил? А Разводному и Адлербергу в лобешник? А здешним коммандос в спины? Святая нашлась! А в Приднестровье ты сколько зарубок нарезала? Великомученица Татьяна!»
Эухения как-то незаметно вышла, должно быть, не желая меня смущать. Все пакостные речуги Кармелы она могла послушать позже, в записи.
— Странно, странно, — задумчиво сказала на экране Бетти, вертя в руках незажженную сигарету, — он не выглядит таким уж негодяем… Обычный парень, хотя, как мне кажется, немножко скучный.
— Нет, мамочка, скучать он не даст. Ты бы слышала его юмор! Сплошной цинизм и презрение к людям. Чудовище!
«Во ведьма! — Я аж весь кипел. — А ты, паскуда, когда одновременно и с Котом, и с Джеком — не цинично? На глазах у баб? Путанкам и то за тебя стыдно стало…»
— Я тебя очень прошу, Вик, — сказала Бетти, — не делай никаких опрометчивых поступков. И если он к тебе придет… Постарайся, чтобы все было без эксцессов.
— Конечно, конечно… — Ведьма потянулась к своей мамаше губками. — Я постараюсь, чтобы он ничего не заметил.
«Да, — подумалось мне, — ну, ты мне, папаня, и подсуропил! К эдакой змеюке не только в постель лечь, к ней ближе чем на пятьсот метров приближаться опасно, чтоб из „винтореза“ не достала. Жена, мать ее туда же!»
«Теща» расцеловалась с доченькой и пошла покурить на галерею, а Танька уселась причесываться. Смотреть на нее было не очень интересно. Наговорила гадостей про меня и довольна. А я уж думал, что после совместной пробежки по туннелям и перестрелок с «тиграми» у нас отношения потеплее стали…
Поскольку я начал смотреть их диалог не сначала, то решил разобраться в пульте управления всей этой системой слежения (суперзамочной скважиной, так сказать). Мне хотелось перемотать видеокассету в начало разговора, чтобы узнать хотя бы то, о чем эти гнусные бабы собирались помалкивать.
Но тут мое внимание привлек другой светившийся экран. Там до этого просматривалась Лусия, которая вопреки утверждениям Эухении вовсе не молилась, а просто читала книжку, сидя в кресле около настенного бра. Внимание мое привлекло, естественно, то обстоятельство, что Лусия встала с кресла, отложила книжку и начала расхаживать по комнате без какой-то определенной цели. Что-то сильно донимало научную мышку. Сперва я подумал, что у нее в голове родилась какая-то гениальная идея. Это впору было подумать после того, как она сняла очки и, почесывая правой дужкой левую щеку, задумчиво произнесла, как бы полемизируя со своими мыслями:
— Нет… Нет, нет и нет. Это совсем не то. Я не должна этого делать.
Лусия положила очки на стол, еще раз прошлась по комнате, провела рукой по лбу, зачем-то похлопала себя правой ладонью по кисти левой руки, потом левой по кисти правой, затем крепко сцепила пальцы, стукнула ими по столу и сказала:
— Я дура, дура, дура…
Теперь я подумал, что она ругает себя за то, что, несмотря на свою докторскую степень и обширные познания, не смогла расшифровать информацию, записанную в мозгу Сесара Мендеса, а какая-то московская Хавронья с мордой деревенской доярки смогла, и всего за сутки, если не меньше. Честолюбивая, выходит, сеньорита доктор!
Разобравшись в кнопках и переключателях, я перемотал пленку с записью беседы Бетти и Вик в обратном направлении.
Началось, оказывается, с того, что дамы по очереди отправились в душ. К делу это отношения не имело, но посмотреть я не отказался. Потом они уселись за стол, раскупорили ликер и начали беседу. Большая часть этой беседы имела самую отдаленную связь с теми проблемами, которые меня интересовали. Бетти, видимо, уже успела рассказать любимой дочери о том, как ей жилось под крылом у Дэрка и каким образом ее из-под этого крыла вытащили. Со своей стороны, Таня-Кармела-Вик тоже, должно быть, рассказала о своих приключениях еще во время коктейля. Поэтому примерно сорок пять минут они предавались ностальгическим воспоминаниям о каком-то Гордон-вилледж, где они обитали до этого. Меня в этой части разговора поражало только то, насколько неожиданно было видеть Кармелу в ипостаси нежно любящей дочери. И это при том, что Танечка-виртуальная обозвала Бетти Мэллори «матерью своей биологической основы». То ли Чудо-юдо, организовывавший для нас эти откровения, был не в курсе дела, то ли та самая ужасная Кармела, сидевшая в шкуре Вик, была очень хитрой стервой.
Во всяком случае, если бы я не имел сведений о том, чем наполнена телесная оболочка Вик, от виртуальной Тани, я наверняка подумал бы, что уж в этом-то семействе нет проблемы «отцов и детей», точнее — «матери и дочери». Правда, в этом диалоге я нашел несколько косвенных подтверждений, что Кармела О'Брайен, которая, по данным дурацких снов, должна была быть почти ровесницей своей нынешней матушки, возможно, действительно существует. В трех-четырех, а может, в одном-двух местах дочь выглядела слишком рассудочной, не по возрасту, так сказать. Но это замечал я, человек, уже специально настроенный на то, чтобы искать такие нюансы. А кто-либо иной, тем более Бетти Мэллори, наверняка ничего бы не заметил. Мамочка видела то тело, которое родила на свет двадцать с лишним лет назад и привыкла называть своей дочерью, наперечет зная все внешние данные и особые приметы, как-то ямочки, оспинки, шрамики, родинки и прочие детали. В совокупности с фигурой, формой и цветом глаз, волос, звуками голоса и его тембром все это составляло для Бетти понятие «дочь». Мне даже показалось, что для миссис Мэллори самое главное — видеть это тело живым и здоровым, говорящим и пьющим ликер, а не знать, какие мысли прячутся под оболочкой этого тела. Возможно, так оно и было. Есть такие родители, которые рассматривают произведенное ими потомство как некое движимое имущество, частную собственность, которую надо беречь, холить и вовремя реализовать на рынке, пока не утратила потребительной стоимости… (Слава А. Смиту и К. Марксу! Я их помню.) Именно об этом я подумал, когда разговор матери и дочери наконец стал приближаться к интересующей меня теме. Таня-Кармела-Вик припомнила, что у ее школьного друга Мэлвина Робертса был костюм из материала точно такой же расцветки, как у меня. Именно после этого мама заинтересовалась семейством Бариновых.
— Все, что сегодня произошло, кажется мне страшным сном, — призналась Бетти. — Я ожидала чего угодно, только не появления этого русского медведя. Перед ним ходили на цыпочках все хайдийские генералы. Он командовал, как у себя дома, представляешь? Я понимаю, если бы он так вел себя на Кубе, но здесь, в свободной стране? Такое впечатление, что он представляет здесь Мировое Правительство. Я, конечно, как рациональный человек ни в грош не верю в его грандиозные планы, но не знаю, как от него отделаться… Может быть, нам стоит сбежать отсюда?
— Ничего не выйдет. Здесь все просматривается и прослушивается. Поверь мне, я в этих делах понимаю. Вот там, видишь? (Таня показала пальцем чуть ли не прямо в объектив) видна маленькая дырочка, а за ней может быть телекамера. Я уж не говорю, что микрофоны могут быть ввинчены в люстру, под которой мы сидим. Нас обязательно остановят, если мы двинемся к выходу.
— И ты так спокойно говоришь об этом? — ужаснулась Бетти.
— Волноваться незачем. Мы нужны им абсолютно живыми и здоровыми. Без нас они не войдут в «Бронированный труп», не возьмут компьютер и не доберутся до его памяти. Мы можем говорить все что угодно, называть их самыми нехорошими словами и придумывать им самые страшные казни, но нас никто пальцем не тронет. Вот после того, как мы достанем компьютер, мистер Баринов-младший очень быстро, в два счета, овдовеет и потеряет любимую тещу. Он будет законным наследником, потому что я уже написала завещание на его имя.
— Как ты могла? — воскликнула Бетти.
— Я была под воздействием психотропного препарата. Это было давно. Еще в Москве.
— Но теперь мы с тобой обречены! Ты понимаешь это?!
— Ну, не все так плохо… — ответила Таня. — Баринов-старший — это не прежний русский времен коммунизма. Он не экспортирует революции и не меняет социальный строй. Он делает свое дело, лично свое, а не дело своего государства. Почувствуй разницу!
— Не очень я чувствую разницу, — проворчала Бетти.
— Тогда вспомни хотя бы то, что…
— Я помню, но, по-моему, пока надо помалкивать, — опасливо произнесла миссис Мэллори, и дальше уже пошло известное мне заочное перемывание моих костей.
Пока я прослушивал и просматривал то, о чем говорилось полчаса назад, обстановка на экране изменилась. Таня залезла на кровать и потушила свет.
В общем, та версия дальнейшего развития событий, которую изложила Кармела-Вик, была вполне правдоподобной, и наш разговор с Чудо-юдом на галерее кое-какие намеки на подобный исход давал. Вполне по-чудо-юдовски: «Кашку — слопал, чашку — об пол!» Зачем они нужны, эти бабы, к тому же американские…
Ничего необыкновенного для нашего семейства не будет. Все по старой традиции, заведенной еще прапрапра… в энной степени дедом — капитаном Майклом О'Брайеном. А там девиз известный: «Все надо делать вовремя». Вроде бы и нейтральный, и безопасный, и неоспоримый, но вот поди ж ты, немалому числу народа стоил жизни. И хотя начинался русский род Бариновых с бунтовского отродья, даже не ведавшего, к какой нации принадлежал Шон-Иван, они выслужили себе и чины, и дворянство. Перемахнули вовремя к большевикам — и не пропали на том, давнишнем, переломе. И на этом, нынешнем, тоже не опоздали. Правда, цену этого не подсчитать. Турки в Измаиле и поляки в Праге, французы, наверно, немцы и прочие на иных войнах умирали, чтобы Бариновы выжили и потомство дать успели. Но это как у всех. А вот насчет «выявления врагов народа в тылу», подставки «афганцев», кочегарочки моей родной — как? Не совестно?
А все эта стерва. Танечка-Кармелочка-Викуся или как ее там. Она все это зацепила когтями. Может, даже надеясь на то, что я все это услышу. Прямо в рожу сказала то, что я о себе сам давно знаю. Когда все это о себе знаешь, но другие тебе об этом не говорят — это ничего, вроде все в порядке. А скажут — отчего-то обидно.
Ну и ладно. Как говорил в подобном случае один царь: «Буду таким, каким вы меня нарекаете! Грозным буду!» У меня, если поглядеть трезво, других шансов жить не имеется. Только по команде, только под мудрым руководством товарища Баринова Сергея Сергеевича! (Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают.) А куда денешься? Разве что на тот свет, да и то найдет он меня и там.
Сейчас все будет по железному графику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Чем? — спросила Бетти, и мне тоже было интересно это узнать.
— Он классический «разумный трус». Ощущает опасность нюхом, очень ценит свою шкуру, никогда не лезет на рожон, если нет другого выхода. Если его прижали — тихонький и скромненький, но если чуть-чуть расслабиться — не пощадит. Малейший шанс ухватит. При этом у него нет никаких моральных сдерживающих. Это не рыцарь Круглого Стола. Его нельзя пристыдить, у него нет стыда. Знаешь, как он меня кулаком двинул? Пол-лица потом опухло…
«Ой-ой, какие мы нежные! — обиделся я про себя, слушая эту нелицеприятную характеристику. — А что мне, дожидаться было, пока ты вытащишь „дрель“ и начнешь во мне дырки сверлить? Или ждать, пока Толяновы собаки мне отгрызут кой-чего? Во, стерва-то!»
— Он убивает, не задумываясь, — произнесла Таня с явной ненавистью. — Если кто-то вызывает опасения, — а ему почти все люди кажутся потенциальными врагами, — и эти опасения чем-то подтверждаются, то ему плевать, кто перед ним.
«А ты-то, сучка, много задумываешься? — Я опять не раскрыл рта, но возражения прямо-таки рвались наружу. — Я, что ли, восемь трупов на лежке Джека оставил? А шестерых джамповцев в маковой соломке кто изжарил? А Разводному и Адлербергу в лобешник? А здешним коммандос в спины? Святая нашлась! А в Приднестровье ты сколько зарубок нарезала? Великомученица Татьяна!»
Эухения как-то незаметно вышла, должно быть, не желая меня смущать. Все пакостные речуги Кармелы она могла послушать позже, в записи.
— Странно, странно, — задумчиво сказала на экране Бетти, вертя в руках незажженную сигарету, — он не выглядит таким уж негодяем… Обычный парень, хотя, как мне кажется, немножко скучный.
— Нет, мамочка, скучать он не даст. Ты бы слышала его юмор! Сплошной цинизм и презрение к людям. Чудовище!
«Во ведьма! — Я аж весь кипел. — А ты, паскуда, когда одновременно и с Котом, и с Джеком — не цинично? На глазах у баб? Путанкам и то за тебя стыдно стало…»
— Я тебя очень прошу, Вик, — сказала Бетти, — не делай никаких опрометчивых поступков. И если он к тебе придет… Постарайся, чтобы все было без эксцессов.
— Конечно, конечно… — Ведьма потянулась к своей мамаше губками. — Я постараюсь, чтобы он ничего не заметил.
«Да, — подумалось мне, — ну, ты мне, папаня, и подсуропил! К эдакой змеюке не только в постель лечь, к ней ближе чем на пятьсот метров приближаться опасно, чтоб из „винтореза“ не достала. Жена, мать ее туда же!»
«Теща» расцеловалась с доченькой и пошла покурить на галерею, а Танька уселась причесываться. Смотреть на нее было не очень интересно. Наговорила гадостей про меня и довольна. А я уж думал, что после совместной пробежки по туннелям и перестрелок с «тиграми» у нас отношения потеплее стали…
Поскольку я начал смотреть их диалог не сначала, то решил разобраться в пульте управления всей этой системой слежения (суперзамочной скважиной, так сказать). Мне хотелось перемотать видеокассету в начало разговора, чтобы узнать хотя бы то, о чем эти гнусные бабы собирались помалкивать.
Но тут мое внимание привлек другой светившийся экран. Там до этого просматривалась Лусия, которая вопреки утверждениям Эухении вовсе не молилась, а просто читала книжку, сидя в кресле около настенного бра. Внимание мое привлекло, естественно, то обстоятельство, что Лусия встала с кресла, отложила книжку и начала расхаживать по комнате без какой-то определенной цели. Что-то сильно донимало научную мышку. Сперва я подумал, что у нее в голове родилась какая-то гениальная идея. Это впору было подумать после того, как она сняла очки и, почесывая правой дужкой левую щеку, задумчиво произнесла, как бы полемизируя со своими мыслями:
— Нет… Нет, нет и нет. Это совсем не то. Я не должна этого делать.
Лусия положила очки на стол, еще раз прошлась по комнате, провела рукой по лбу, зачем-то похлопала себя правой ладонью по кисти левой руки, потом левой по кисти правой, затем крепко сцепила пальцы, стукнула ими по столу и сказала:
— Я дура, дура, дура…
Теперь я подумал, что она ругает себя за то, что, несмотря на свою докторскую степень и обширные познания, не смогла расшифровать информацию, записанную в мозгу Сесара Мендеса, а какая-то московская Хавронья с мордой деревенской доярки смогла, и всего за сутки, если не меньше. Честолюбивая, выходит, сеньорита доктор!
Разобравшись в кнопках и переключателях, я перемотал пленку с записью беседы Бетти и Вик в обратном направлении.
Началось, оказывается, с того, что дамы по очереди отправились в душ. К делу это отношения не имело, но посмотреть я не отказался. Потом они уселись за стол, раскупорили ликер и начали беседу. Большая часть этой беседы имела самую отдаленную связь с теми проблемами, которые меня интересовали. Бетти, видимо, уже успела рассказать любимой дочери о том, как ей жилось под крылом у Дэрка и каким образом ее из-под этого крыла вытащили. Со своей стороны, Таня-Кармела-Вик тоже, должно быть, рассказала о своих приключениях еще во время коктейля. Поэтому примерно сорок пять минут они предавались ностальгическим воспоминаниям о каком-то Гордон-вилледж, где они обитали до этого. Меня в этой части разговора поражало только то, насколько неожиданно было видеть Кармелу в ипостаси нежно любящей дочери. И это при том, что Танечка-виртуальная обозвала Бетти Мэллори «матерью своей биологической основы». То ли Чудо-юдо, организовывавший для нас эти откровения, был не в курсе дела, то ли та самая ужасная Кармела, сидевшая в шкуре Вик, была очень хитрой стервой.
Во всяком случае, если бы я не имел сведений о том, чем наполнена телесная оболочка Вик, от виртуальной Тани, я наверняка подумал бы, что уж в этом-то семействе нет проблемы «отцов и детей», точнее — «матери и дочери». Правда, в этом диалоге я нашел несколько косвенных подтверждений, что Кармела О'Брайен, которая, по данным дурацких снов, должна была быть почти ровесницей своей нынешней матушки, возможно, действительно существует. В трех-четырех, а может, в одном-двух местах дочь выглядела слишком рассудочной, не по возрасту, так сказать. Но это замечал я, человек, уже специально настроенный на то, чтобы искать такие нюансы. А кто-либо иной, тем более Бетти Мэллори, наверняка ничего бы не заметил. Мамочка видела то тело, которое родила на свет двадцать с лишним лет назад и привыкла называть своей дочерью, наперечет зная все внешние данные и особые приметы, как-то ямочки, оспинки, шрамики, родинки и прочие детали. В совокупности с фигурой, формой и цветом глаз, волос, звуками голоса и его тембром все это составляло для Бетти понятие «дочь». Мне даже показалось, что для миссис Мэллори самое главное — видеть это тело живым и здоровым, говорящим и пьющим ликер, а не знать, какие мысли прячутся под оболочкой этого тела. Возможно, так оно и было. Есть такие родители, которые рассматривают произведенное ими потомство как некое движимое имущество, частную собственность, которую надо беречь, холить и вовремя реализовать на рынке, пока не утратила потребительной стоимости… (Слава А. Смиту и К. Марксу! Я их помню.) Именно об этом я подумал, когда разговор матери и дочери наконец стал приближаться к интересующей меня теме. Таня-Кармела-Вик припомнила, что у ее школьного друга Мэлвина Робертса был костюм из материала точно такой же расцветки, как у меня. Именно после этого мама заинтересовалась семейством Бариновых.
— Все, что сегодня произошло, кажется мне страшным сном, — призналась Бетти. — Я ожидала чего угодно, только не появления этого русского медведя. Перед ним ходили на цыпочках все хайдийские генералы. Он командовал, как у себя дома, представляешь? Я понимаю, если бы он так вел себя на Кубе, но здесь, в свободной стране? Такое впечатление, что он представляет здесь Мировое Правительство. Я, конечно, как рациональный человек ни в грош не верю в его грандиозные планы, но не знаю, как от него отделаться… Может быть, нам стоит сбежать отсюда?
— Ничего не выйдет. Здесь все просматривается и прослушивается. Поверь мне, я в этих делах понимаю. Вот там, видишь? (Таня показала пальцем чуть ли не прямо в объектив) видна маленькая дырочка, а за ней может быть телекамера. Я уж не говорю, что микрофоны могут быть ввинчены в люстру, под которой мы сидим. Нас обязательно остановят, если мы двинемся к выходу.
— И ты так спокойно говоришь об этом? — ужаснулась Бетти.
— Волноваться незачем. Мы нужны им абсолютно живыми и здоровыми. Без нас они не войдут в «Бронированный труп», не возьмут компьютер и не доберутся до его памяти. Мы можем говорить все что угодно, называть их самыми нехорошими словами и придумывать им самые страшные казни, но нас никто пальцем не тронет. Вот после того, как мы достанем компьютер, мистер Баринов-младший очень быстро, в два счета, овдовеет и потеряет любимую тещу. Он будет законным наследником, потому что я уже написала завещание на его имя.
— Как ты могла? — воскликнула Бетти.
— Я была под воздействием психотропного препарата. Это было давно. Еще в Москве.
— Но теперь мы с тобой обречены! Ты понимаешь это?!
— Ну, не все так плохо… — ответила Таня. — Баринов-старший — это не прежний русский времен коммунизма. Он не экспортирует революции и не меняет социальный строй. Он делает свое дело, лично свое, а не дело своего государства. Почувствуй разницу!
— Не очень я чувствую разницу, — проворчала Бетти.
— Тогда вспомни хотя бы то, что…
— Я помню, но, по-моему, пока надо помалкивать, — опасливо произнесла миссис Мэллори, и дальше уже пошло известное мне заочное перемывание моих костей.
Пока я прослушивал и просматривал то, о чем говорилось полчаса назад, обстановка на экране изменилась. Таня залезла на кровать и потушила свет.
В общем, та версия дальнейшего развития событий, которую изложила Кармела-Вик, была вполне правдоподобной, и наш разговор с Чудо-юдом на галерее кое-какие намеки на подобный исход давал. Вполне по-чудо-юдовски: «Кашку — слопал, чашку — об пол!» Зачем они нужны, эти бабы, к тому же американские…
Ничего необыкновенного для нашего семейства не будет. Все по старой традиции, заведенной еще прапрапра… в энной степени дедом — капитаном Майклом О'Брайеном. А там девиз известный: «Все надо делать вовремя». Вроде бы и нейтральный, и безопасный, и неоспоримый, но вот поди ж ты, немалому числу народа стоил жизни. И хотя начинался русский род Бариновых с бунтовского отродья, даже не ведавшего, к какой нации принадлежал Шон-Иван, они выслужили себе и чины, и дворянство. Перемахнули вовремя к большевикам — и не пропали на том, давнишнем, переломе. И на этом, нынешнем, тоже не опоздали. Правда, цену этого не подсчитать. Турки в Измаиле и поляки в Праге, французы, наверно, немцы и прочие на иных войнах умирали, чтобы Бариновы выжили и потомство дать успели. Но это как у всех. А вот насчет «выявления врагов народа в тылу», подставки «афганцев», кочегарочки моей родной — как? Не совестно?
А все эта стерва. Танечка-Кармелочка-Викуся или как ее там. Она все это зацепила когтями. Может, даже надеясь на то, что я все это услышу. Прямо в рожу сказала то, что я о себе сам давно знаю. Когда все это о себе знаешь, но другие тебе об этом не говорят — это ничего, вроде все в порядке. А скажут — отчего-то обидно.
Ну и ладно. Как говорил в подобном случае один царь: «Буду таким, каким вы меня нарекаете! Грозным буду!» У меня, если поглядеть трезво, других шансов жить не имеется. Только по команде, только под мудрым руководством товарища Баринова Сергея Сергеевича! (Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают.) А куда денешься? Разве что на тот свет, да и то найдет он меня и там.
Сейчас все будет по железному графику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91