— Я с ними познакомился, когда ты в училище еще плац подметал, — успокоил его Карбан.
— Георгиевич надо мной с лейтенантской поры шефствует, — пояснил Анатолий некоторую фамильярность своего подчиненного.
— Кстати, как тебе мясо? Что молчишь, не понравилось? — вдруг спросил хозяин.
— Вкусное, да вообще все просто здорово приготовлено, — недоуменно пожал плечами Давыдов, — а что?
Мясо было обыкновенным, вроде бы говядина, может, чуть жестковата. Остальные загадочно заулыбались.
— То, что это — медвежатина!
— А-а, вкусно.
— Молодец! Бывают неженки такие, что сразу начинают харчи метать.
— Чего метать-то, я ж его уже съел? Лишние заморочки, — сообщил Анатолий тоном античного философа.
— Ладно, мужики, прекращайте моего шефа испытывать, — сказал Карбан, — он у нас парень тоже не простой. Про заваруху на Северном посту слыхали?..
Беседа снова свернула в «милитаристское» русло, теперь уже бесповоротно. Хозяин и врач вспоминали Отечественную, Карбан — службу в Африке, Давыдов только слушал, рассказчиками все были отменными. Когда пошли спать, было уже далеко за полночь. Анатолий пошел к флигелю, в котором разместили на ночлег его воинство. У входа его громко окликнули:
— Стой, кто идет?
— Я иду, майор Давыдов.
Из темноты обозначилась длинная тощая фигура, в которой Анатолий безошибочно определил Соколовского. Тот взял оружие в положение «на ремень» и доложил:
— Товарищ майор, за время несения дежурства происшествий не случилось, патрульный по позиции рядовой Соколовский.
— По чему патрульный?
— По позиции. А как это все назвать? — он оглядел двор и прилегающие окрестности.
— Пусть будет позиция, — согласился Анатолий, — а это что?
Он показал рукой на черную тень.
— Это усиление, собака местная. Она не мешает.
— Дежурьте, раз не мешает, — разрешил Анатолий и шагнул в дверь. Стараясь не греметь впотьмах, Давыдов забрался в спальный мешок и тут же уснул.
Растолкал его Карбан. Спать хотелось неимоверно. В окнах было темно.
— Вставайте, сир! Вас ждет завтрак, личный состав уже на кухне.
— Спасибо, — зевнул Анатолий, — доброе утро, а который час?
— Полшестого, в шесть выступаем.
Участников вчерашнего «банкета» Давыдов обнаружил за столом. Он поздоровался и сел на свободное место. Есть не хотелось. Заметив это, врач посоветовал:
— Ешь как следует, первый привал сделаем еще нескоро.
После того как допили кофе, собрались и подготовили снаряжение, Микко принес Анатолию унты.
— Надевай вместо ботинок, там снега по пояс. В этой городской обувке много не навоюешь.
— Да я чулки от ОЗК, с валенками…
— Обувай, кому говорю! Ты уж поверь моему опыту…
Выступили сразу после завтрака. Каждому достался увесистый вещевой мешок, кому с провизией, кому со снаряжением. Старики оказались при оружии. Врач — с тульской вертикалкой, а егерь — с карабином с длинным стволом и прикрепленной к нему трубой оптического прицела. Первым пошел егерь, за его лыжами оставался широкий след. Как только они отошли от дома метров на двести, их окружил дремучий темный лес. Сразу возникло какое-то странное ощущение тревоги. Свет бледного месяца почти не пробивался сквозь полог, сотканный из переплетавшихся друг с другом разлапистых ветвей гигантских елей. В лесу царила тягостная тишина, нарушаемая только бряканьем оружия и скрипом лыж. Тропа лишь смутно угадывалась, и если бы не егерь, сам Анатолий ее никогда бы не нашел. Уж не известно, какими ориентирами или чутьем руководствовался Микко, быть может, он полагался на чутье бегущей впереди лайки. Для своего возраста шел он довольно резво. Давыдов еще с училищных времен помнил простую истину, что на марше обычно больше изматываются замыкающие: им приходится то догонять, то плестись мелким шагом, это сбивает ритм движения и человек устает. Сразу выяснилось, что Русин и Соколовский стоят на лыжах впервые. Пришлось сделать остановку.
— Черт бы вас побрал, — ругался Давыдов, — спрашивал же еще в части, кто не умеет ходить на лыжах? Теперь привыкайте.
Виновники угрюмо сопели.
— Балбесы! Романтики им в службе не хватает! Что теперь прикажете с вами делать?
Делать было нечего. Чтобы не замедлять движение, пришлось их поклажу распределить между остальными. Карбану и Давыдову досталось по автомату, Федюшину — рация, Чернову — вещмешок.
Первый привал они сделали часа через три. Осмотрели снаряжение, перекурили, немного отдохнули и пошли дальше. Условия для отдыха были не очень, с лыжни не сойти. Попытавшийся это сделать Русин тут же увяз по пояс, хрупкий наст не держал вес человека, только большеголовая лайка резвилась на нем как хотела. Подмерзший верхний слой держал ее хорошо. Настоящий отдых организовали, когда уже отмахали километров пятнадцать. Время шло к обеду, но рассвело всего часа два назад. А низкое северное солнце терялось где-то за деревьями. Под их темно-зеленым шатром царил полумрак. На костре разогрели тушенку из пайка, натопили снега (на это ушло достаточно много времени), заварили чай и пили его с карамелью вприкуску. Потом двинулись дальше. Лес по-прежнему хранил тишину. На удивление, им не попалось ни одной пичуги, ни белки. Только раз услышали барабанную дробь дятла, но саму птицу увидеть не удалось. Северный лес давил своим величием. Давыдову, не раз бывавшему в нем и зимой, и летом, и то было неуютно, а бойцы, оказавшиеся в такой обстановке впервые, вообще поминутно оглядывались. Только прапорщику и местным все было нипочем. На следующей остановке Соколовский подошел к егерю и спросил:
— Извините, а здесь звери водятся?
— Сколько угодно, — подтвердил Микко.
— А почему их не видно?
— Нас много, мы с оружием, зверь это понимает и к нам не идет. Если бы ты один шел и без оружия…
Старик не стал развивать мысль дальше. На лице у бойца появилось выражение тихого ужаса. Соколовский был горожанином в хроническом смысле этого понятия. Лес его просто пугал. На остальных физиономиях улыбок тоже не наблюдалось.
— Не дрейфить, все нормально! Только от группы отходить никому не советую. Съесть вас, может, никто и не съест, но заблудитесь запросто, — объяснил ситуацию егерь, — а до ближайшего жилья, если не считать мою хибару, отсюда километров тридцать.
Ухудшение погоды началось ближе к вечеру. Сначала ветер, скользящий между колючими лапами, завел свою заунывную песню. Потом нагнало хмурые облака, из-за которых сразу стало темно и неуютно, а потом с неба повалил густой, сыпучий, как манка, снег. Видимость упала до практически нулевой. Положение было паршивым — прятаться негде, площадку для лагеря они расчистить не успевали. По насту начали струиться змейки поземки.
— Хреново. Синоптики с прогнозом подгадили, — посетовал Волков. Хютенен его поддержал:
— Дальше идти мы не можем, придется берлогу строить, пока хоть что-нибудь видно.
Для начала они сняли лыжи и, барахтаясь в снегу по пояс, расчистили небольшой пятачок. Бойцы начали было рыть под мохнатой елкой, но егерь их остановил.
— Классику читать нужно было в школе, а не за девками шастать. Джека Лондона! У него рассказ есть, как человек в лесу замерз. Старатель. Развел костер под деревом, подтаял снег на ветках и костер засыпал, а новый он развести не смог. Ройте вон там!
Знание егерем мировой классики Анатолия удивило, еще больше его бы удивило, если б ему стало известно, что читал ее егерь во время отсидки. Тогда Микко старательно учил русский и прошерстил все книги из тамошней библиотеки. Но сейчас удивляться было некогда. Ветер пробивался даже сквозь дремучие заросли. На десятиградусном морозе, при влажности процентов девяносто, холод становился нестерпимым.
Место для «берлоги» выбрали с подветренной стороны упавшей вековой ели. Потом из лыж и палок сделали каркас будущего шалаша, его накрыли палатками, пол убежища выстлали лапником. Карбан и Федюшин натаскали веток для костра. Костер на севере — не только источник тепла и защита от хищников, это уют и уверенность в своих силах. Именно владение огнем окончательно сделало из человекообразной обезьяны человека. Егерь обстругал несколько веточек так, чтобы стружка образовала венчик, сложил над ними из веточек потолще шалашик и чиркнул охотничьей спичкой. Обычную бы сразу же задуло. Огонек разгорался неохотно, постепенно набирая силу, а потом принялся весело лизать сухие сучья и лапник.
— Ну, прошу устраиваться, — сказал егерь. И все, пригнувшись, забрались в шалаш. Сначала в нем было холодно, потом от костра и дыхания стало теплее. Метель намела на крышу снег, пушистое одеяло становилось все толще, сквозь него с трудом пробивался шум ветра, заглушаемый веселым треском костра. Карбан принялся назначать смены, но врач его остановил.
— Отдыхать будем по двое. Остальные должны каждые полчаса шевелиться. Спящих нужно заставлять переворачиваться, чтобы никто не простыл и не обморозился.
Выспаться таким образом было практически невозможно, но необходимость принятых Волковым мер Анатолий понял после того, как полчаса просидел неподвижно. Ноги затекли, поясницу ломило. Тепла от костра все-таки не хватало. Пришлось греться по очереди и чаще работать руками и ногами, чтобы восстановилось кровообращение. Майор понял, насколько правы были покорители севера, писавшие в своих мемуарах о том, что никакая одежда не может уберечь человека от замерзания. От этого спасают только оптимизм и активные действия. Пассивный, подавленный путешественник в подобных условиях был бы просто обречен. В назначенное время попробовали выйти на связь. Давыдов и Соколовский несколько минут вызывали корреспондента, но ничего не вышло. В телефонах станции был слышен только ровный шелест. Как будто снежные вихри бурлили и под кожухом радиостанции.
— Связи не будет из-за пурги, — уверенно сказал Волков, — у нас такое в войну часто бывало.
— Представляю, каково было в таких условиях воевать, — вздохнул Анатолий.
— Не просто, очень не просто. Холод иногда был опаснее противника. Потери от мороза и боев были даже соизмеримы.
— Расскажите что-нибудь, — попросил кто-то из бойцов.
Под убаюкивающие звуки голоса рассказчика Анатолий задремал. Проснулся от того, что его сосед слева принялся разминать замерзшие конечности. Ветер стих, а снег повалил сплошной пеленой. Зато стало немного теплее. Если бы не часы, отследить бег времени было бы совсем невозможно. Так прошла ночь. Выбрались из шалаша, разобрали его, развели большой огонь и позавтракали. Анатолий решил устроить проверку связи, включили и настроили станцию. Давыдов сдвинул шапку, поднес к уху телефон гарнитуры и, держа микрофон ко рту ребром, чтобы не запотел угольный капсюль, принялся вызывать корреспондента. Перебрал все позывные, пока не отозвался оператор станции, установленной в леспромхозе.
— Я «Иволга-шесть», кто меня слышит?
— «Иволга-шесть», я «Охота-десять», как меня слышите? Вас слышу на троечку.
«Охоту» было слышно более или менее разборчиво. Бывает и хуже, особливо на Севере.
— Слышу хорошо, — подтвердил Анатолий.
— Как у вас дела?
— Следую по маршруту, без происшествий, — сообщил майор.
— Куда пропадали? Мы тут волноваться стали.
— Пробовал докричаться до вас раньше, но не смог из-за метели. Следуем дальше, — доложил он корреспонденту, по голосу узнал начальника тыла.
— До связи, мы постоянно на приеме!
— До связи, — ответил Анатолий и выключил питание, аккумуляторы нужно было беречь. К тому времени, когда над верхушками деревьев забрезжил рассвет, они прошли еще километров семь. Лес неуловимо менялся. Он стал реже, на смену елкам пришли сосны, местами стали попадаться поляны. И наконец за стволами деревьев показалась серая гладь поверхности озера.
— Почти дошли, — крикнул, обернувшись, егерь — еще совсем немного осталось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40