Вадим Борисович обернулся. Исчезающий из машины Кассир дал последние указания:
— Посчитай до десяти и мчись на всех парах к гостинице.
Голова Кассира исчезла под днищем. Вадим Борисович услышал лязг железного люка. Несколько раз им повозили по асфальту, и, наконец, с глухим звуком он улегся на место в свой паз. Считать до десяти Вадим Борисович не собирался. Он мгновенно вырулил и быстро набрал скорость. Нужно успеть сообщить ожидающим в гостинице ментам, где спрятался Кассир. Возможно, его успеют схватить. Если бы бизнесмен обернулся, он еще заметил бы, как на то место, откуда он отъехал, припарковался зеленый рафик. Но Вадиму Борисовичу не до того было. Вот уже справа появились мачты фонарей над стадионом «Динамо». «Мерседес» мчался на красный свет. Только бы успеть! Голова бизнесмена пылала, в груди билась радость освобождения и жажда мести. Даже непонятно, как в таком состоянии он умудрился услышать тиканье часов. Сначала решил, что Кассир потерял их, когда вылезал из машины. Хорошая улика! Потом вдруг похолодел. Он не спрашивал себя, почему тикают часы, он отчетливо понял — сейчас взорвется!
Изо всех сил давя на гудок, он въехал на пустынную аллею расположенного посреди шоссе бульвара. «Мерседес» замер. Вадим Борисович открыл дверцу, но выйти не смог. Наручники не пускали. В неистовом напряжении он принялся выламывать руль.
Из двух машин, устремившихся за «мерседесом», по бульвару бежали парни в спортивных куртках. Вадим Борисович уперся ногой в сиденье и из последних сил дергал на себя стояк руля. Что-то там у основания треснуло. Нужно было еще поднапрячься. Но не успел…
Взрыв прогремел сухо и коротко. Куски машины полетели не вверх, а в стороны. Крыша оторвалась от опор и пролетела сквозь застывшего бизнесмена, отсекла голову и левое предплечье с рукой. Остатки «мерседеса» тут же запылали.
Приблизительно в это же время из зеленого рафика спокойно вышел Лимон с сумкой в руке. Не оглядываясь, он направился под мост ко входу в метро. Через пару минут из этого же рафика вылез молодой парень в кожаной куртке. Захлопнул дверь и скрылся в переулке. А еще через несколько минут рафик запылал.
На широкой, занесенной снегом террасе, венчающей один из выступов помпезного желтого дома сталинской эпохи, стояла женщина в зеленой шелковой кружевной комбинации, почти не скрывающей ее наготу. Длинные породистые ноги были сомкнуты. Снег слегка подтаивал вокруг точеных ступней, подчеркивая элегантность маленьких пяток, красивый овал трогательно-утонченных пальцев с отсвечивающими перламутровыми ногтями. Руки женщины были подняты над головой и казались двумя грациозными животными. Все ее тело серебрилось от налетевших снежинок. Недлинные золотисто-пегие тонкие волосы волновались при каждом порыве ветра. Внизу под террасой гремело, лязгало, хрипело Садовое кольцо. Мокрая грязь из-под колес машин расплескивалась на суетливо снующих прохожих. А наверху в бело-сером свете полудня-полусумрака в объятиях пушистой метели царствовала женщина. Из большой гипсовой вазы, украшающей широкие перила, выглядывала маленькая елочка, позвякивая серебряными безделушками. Женщина почти не дышала, потому что пар не клубился возле ее полуоткрытых тонких почти одного цвета со щеками губ. Снежинки цеплялись за длинные накрашенные ресницы и занавешивали большие темные глаза. Вокруг женщины, не обращая внимания на метель, разгуливал рыжий с лиловым оттенком петух. Он гордо нес свою большую голову с массивным клювом и склонившимся от собственной тяжести бордовым гребнем. На снегу отпечатывались крупные четырехпалые следы. На противоположных от гипсовой вазы перилах сидел и меланхолически наблюдал за полетом снежинок пушистый мордастый сибирский кот.
На террасе появился Лимон, держа манто из голубого песца. Набросил его на плечи женщины. Она не шелохнулась. Длинные меховые полы разметали снег у ее ног. Петух покосился на пришедшего и бочком отступил в сторону. Кот никак не отреагировал.
— Снова надеешься улететь? — без всякого любопытства поинтересовался Лимон.
— Накликала эту метель, чтобы она помогла тебе, — чуть слышно низким грубоватым голосом ответила женщина.
— Помогла.
— Знаю.
— Тогда пошли.
Лимон обнял ее и увлек за собой в раскрытые двустворчатые двери.
Кот, весь в искрах разлетающихся снежинок, прошмыгнул перед ними. Петух остался на террасе ждать особого приглашения. Женщина устало опустилась в широкое низкое кресло, обитое розовым бархатом. Утопая в нем и в мехах, она зябко протянула голые ноги к огню. Узкий камин был сооружен на месте бездействовавшего дымохода.
— Ганс, — строго произнесла женщина. Петух, важно выкидывая вперед ногу, приблизился к креслу. Хлопнул отведенными крыльями и взлетел на бархатную пологую спинку. Кот, не дожидаясь окрика, разлегся у ног хозяйки. Лимон передал ей дымящуюся сигарету. Женщина молча взяла и глубоко затянулась.
— Принес подарок, — все так же неопределенно сказал Лимон.
— Знаю. Перстень. Странно. Серебро и бриллиант? Покажи.
Лимон достал из кармана перстень Те Тень Гу и передал женщине. Она взяла его длинными тонкими пальцами и протянула руки к огню.
— Понятно. Это не серебро, а белое золото. Редкая вещь. Наверное, принимали за серебряную. Ценный перстень. Возможно, из коллекции Фаберже. Я давно хотела нечто подобное. Спасибо, милый.
Перстень легко скользнул по ее безымянному пальцу. Бриллиант заиграл, бросая вызов пламени камина.
— Инга, я устал, — Лимон не пожаловался, скорее проинформировал.
— Сядь на ковер. Положи голову мне на колени.
Лимон безропотно подчинился. Ее колени были холодными и гладкими, точно колени мраморной греческой богини.
— Игнатий, согрей мне ноги.
Кот лениво поднялся, выгнул спину и стал тереться о бескровные лодыжки Инги.
— Все хорошо. Ты вернулся. Мне трудно давался этот пасьянс. Но ошибка была исключена. Несколько раз меняла карты, и провидение вело тебя. А о бизнесмене не сожалей. Сколько ни разбрасывала на него, шла пустая карта. Для него смерть — достойный выход из игры.
— Денег оказалось немного, — сонным голосом сообщил Лимон.
Инга простерла ладонь над его головой.
— Мне деньги не нужны. Деньги нужны тебе. Мне нужен зеленый остров в далеком океане. Ослепительно белый дом с мраморной террасой, тень от пальмы, покой и ты.
Некоторое время она молчала, делая пассы вокруг головы Лимона, потом продолжила:
— Вспомни, когда я встретила тебя, ты собирался ехать воевать куда-то на Кавказ. С трудом удалось убедить, что война идет вокруг нас. Стоит выглянуть в окно — она везде. Сегодня ты вернулся из очередного боя. Как и обещала — победителем.
— Невелика победа.
— Чем их больше, тем ближе твоя мечта. Ведь ты стремишься обрести свободу. В мире свободны единицы. «И пряников вечно всегда не хватает на всех», — вдруг мелодично пропела Инга. — Пройдет много лет, те, кто сегодня ворует, станут хозяевами, а обворованные будут им прислуживать. Я не смогла бы полюбить вора. Даже если он в дальнейшем станет почтенным гражданином. А уж тем более взяточника, спекулянта, мошенника. Свободный человек — вот идеал. А свободный человек не унижается до воровства. Он просто берет свое.
Ганс резко вскинул голову, шумно захлопал крыльями и закукарекал.
Инга отстранила голову Лимона:
— Мне пора. Зажги свечи.
Лимон с трудом сбросил с себя сонное состояние, подошел к старинному ломберному столику, обтянутому зеленым сукном. По углам стояли бронзовые канделябры. Четыре дюжины свечей возбужденно запылали. Лимон стоял в нерешительности. Лучше всего упасть на огромный розовый диван с мягкими валиками и низкой овальной спинкой. Развалиться на его ласковом бархате и, не думая ни о чем, смотреть на потолок, дивясь причудливым теням, блуждающим по нему при каждом колебании огней. Он подкатил к дивану столик на больших деревянных, похожих на штурвалы колесах. Нижняя часть его была заставлена всевозможными бутылками. На столешнице, инкрустированной серебряными треугольниками, стояли высокие хрустальные фужеры, массивные стаканы из синего стекла, пузатые рюмки для коньяка, граненые стопки. Гарднеровское расписанное мелкими сиреневыми цветочками блюдо оказалось пустым. Кот, должно быть, еще утром сожрал остатки рагу. Лимон налил себе фужер водки, залпом выпил и опустился на мягкие подушки.
Инга не спешила. Продолжала кутаться в меха. Неясные предчувствия, связанные с Лимоном, витали вокруг нее. Во время ее молчаливого диалога с небом она впервые уловила щемящие звуки, заплетенные в общий сумбурно-плаксивый мотив сырой метели. Показалось, что услышала случайно что-то чужое, к ней не относящееся. Инга сделала вид, будто пропустила мимо ушей. Безуспешно. Ганс своим криком подтвердил опасения. Сегодняшний пасьянс таит много новых откровений. Время неумолимо приближалось к трем часам пополудни. Инга, пристально глядя на попыхивающие искрами угольки, впала в транс. Вся ушла в огонь. Оттягивала момент проникновения в небытие. Потом ей для чего-то потребовалось долго изучать свое лицо в глубоком, несколько размытом по краям зеркале, которое стояло в углу на собственных массивных львиных лапах. У каждого, кто хоть однажды в него заглядывал, появлялось непреодолимое желание в него войти. Некоторые даже разбивали лбы. Инга никогда не пыталась. За зеркалом начиналась тьма. Блуждать в ней позволено только душам умерших. Иногда они подходят к зеркальной поверхности и подолгу смотрят на огонь камина. Инга научилась их не тревожить. Постепенно они привыкли. Их немного. Все они умерли давно.
Больше других Ингу привлекал молодой граф. Его бледное лицо обрамляли белоснежные кудри. Тонкие черты трепетали. Ингу поражали его глаза.
Они были голубые, даже скорее — василькового цвета. На графе был линялый лиловый фрак и разорванная по вороту батистовая рубашка с черной запекшейся кровью. Он грустно наблюдал за Ингой. Не мог оторвать взгляд от ее ног. Инге самой нравилась их нагота. Она не скрывала красоту, данную ей природой. Иногда граф улыбался. Но улыбка получалась вымученной. Сейчас во мраке зеркала никого не было. На Ингу смотрело только ее отражение. Лицо представляло довольно странное сочетание неравномерных частей. Но то, что в отдельности может испортить женскую внешность, в лице Инги приобретало новое смелое сочетание, делая его живым, подвижным и каким-то нездешним. Большой лоб со светлой, почти матовой кожей и под ним — небольшие карие глаза. Казалось, лоб должен нависать и давить, но элегантные, сексуально-утонченные линии бровей необъяснимым образом делали ее глаза выразительными. Интеллектуальная ширина лба пропадала в чувственном, притягивающем свете ее взгляда. Под глазами были довольно большие коричневые круги. Но они незаметно растворялись в смуглости щек и скул.
Природа, кажется, специально сделала все, чтобы, глядя на Ингу, хотелось заглянуть в ее глаза. Короткий нос, задранный по-простонародному, делался пикантным, благодаря нервным пульсирующим ноздрям. Губы у Инги были тонкие. Они как бы специально не нарушали изысканную удлиненность линий рта. Инга улыбнулась сама себе. Собственная улыбка напомнила ей улыбку графа. Оставив лежать у зеркала соскользнувшее манто, Инга направилась к приготовленному для пасьянса столу. Недобрая энергия шла от зеленого сукна. Пламя свечей тревожно колебалось. Инга взяла наброшенное на высокую резную спинку дубового стула черное пончо с серебряными кистями. Надела и решительно села к столу. Уверенным жестом разорвала новую колоду и быстро разложила карты в четыре ряда по тринадцать листов. После этого откинулась на спинку стула и закрыла глаза.
Мельком взглянув на карты, она поняла исключительность события.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Посчитай до десяти и мчись на всех парах к гостинице.
Голова Кассира исчезла под днищем. Вадим Борисович услышал лязг железного люка. Несколько раз им повозили по асфальту, и, наконец, с глухим звуком он улегся на место в свой паз. Считать до десяти Вадим Борисович не собирался. Он мгновенно вырулил и быстро набрал скорость. Нужно успеть сообщить ожидающим в гостинице ментам, где спрятался Кассир. Возможно, его успеют схватить. Если бы бизнесмен обернулся, он еще заметил бы, как на то место, откуда он отъехал, припарковался зеленый рафик. Но Вадиму Борисовичу не до того было. Вот уже справа появились мачты фонарей над стадионом «Динамо». «Мерседес» мчался на красный свет. Только бы успеть! Голова бизнесмена пылала, в груди билась радость освобождения и жажда мести. Даже непонятно, как в таком состоянии он умудрился услышать тиканье часов. Сначала решил, что Кассир потерял их, когда вылезал из машины. Хорошая улика! Потом вдруг похолодел. Он не спрашивал себя, почему тикают часы, он отчетливо понял — сейчас взорвется!
Изо всех сил давя на гудок, он въехал на пустынную аллею расположенного посреди шоссе бульвара. «Мерседес» замер. Вадим Борисович открыл дверцу, но выйти не смог. Наручники не пускали. В неистовом напряжении он принялся выламывать руль.
Из двух машин, устремившихся за «мерседесом», по бульвару бежали парни в спортивных куртках. Вадим Борисович уперся ногой в сиденье и из последних сил дергал на себя стояк руля. Что-то там у основания треснуло. Нужно было еще поднапрячься. Но не успел…
Взрыв прогремел сухо и коротко. Куски машины полетели не вверх, а в стороны. Крыша оторвалась от опор и пролетела сквозь застывшего бизнесмена, отсекла голову и левое предплечье с рукой. Остатки «мерседеса» тут же запылали.
Приблизительно в это же время из зеленого рафика спокойно вышел Лимон с сумкой в руке. Не оглядываясь, он направился под мост ко входу в метро. Через пару минут из этого же рафика вылез молодой парень в кожаной куртке. Захлопнул дверь и скрылся в переулке. А еще через несколько минут рафик запылал.
На широкой, занесенной снегом террасе, венчающей один из выступов помпезного желтого дома сталинской эпохи, стояла женщина в зеленой шелковой кружевной комбинации, почти не скрывающей ее наготу. Длинные породистые ноги были сомкнуты. Снег слегка подтаивал вокруг точеных ступней, подчеркивая элегантность маленьких пяток, красивый овал трогательно-утонченных пальцев с отсвечивающими перламутровыми ногтями. Руки женщины были подняты над головой и казались двумя грациозными животными. Все ее тело серебрилось от налетевших снежинок. Недлинные золотисто-пегие тонкие волосы волновались при каждом порыве ветра. Внизу под террасой гремело, лязгало, хрипело Садовое кольцо. Мокрая грязь из-под колес машин расплескивалась на суетливо снующих прохожих. А наверху в бело-сером свете полудня-полусумрака в объятиях пушистой метели царствовала женщина. Из большой гипсовой вазы, украшающей широкие перила, выглядывала маленькая елочка, позвякивая серебряными безделушками. Женщина почти не дышала, потому что пар не клубился возле ее полуоткрытых тонких почти одного цвета со щеками губ. Снежинки цеплялись за длинные накрашенные ресницы и занавешивали большие темные глаза. Вокруг женщины, не обращая внимания на метель, разгуливал рыжий с лиловым оттенком петух. Он гордо нес свою большую голову с массивным клювом и склонившимся от собственной тяжести бордовым гребнем. На снегу отпечатывались крупные четырехпалые следы. На противоположных от гипсовой вазы перилах сидел и меланхолически наблюдал за полетом снежинок пушистый мордастый сибирский кот.
На террасе появился Лимон, держа манто из голубого песца. Набросил его на плечи женщины. Она не шелохнулась. Длинные меховые полы разметали снег у ее ног. Петух покосился на пришедшего и бочком отступил в сторону. Кот никак не отреагировал.
— Снова надеешься улететь? — без всякого любопытства поинтересовался Лимон.
— Накликала эту метель, чтобы она помогла тебе, — чуть слышно низким грубоватым голосом ответила женщина.
— Помогла.
— Знаю.
— Тогда пошли.
Лимон обнял ее и увлек за собой в раскрытые двустворчатые двери.
Кот, весь в искрах разлетающихся снежинок, прошмыгнул перед ними. Петух остался на террасе ждать особого приглашения. Женщина устало опустилась в широкое низкое кресло, обитое розовым бархатом. Утопая в нем и в мехах, она зябко протянула голые ноги к огню. Узкий камин был сооружен на месте бездействовавшего дымохода.
— Ганс, — строго произнесла женщина. Петух, важно выкидывая вперед ногу, приблизился к креслу. Хлопнул отведенными крыльями и взлетел на бархатную пологую спинку. Кот, не дожидаясь окрика, разлегся у ног хозяйки. Лимон передал ей дымящуюся сигарету. Женщина молча взяла и глубоко затянулась.
— Принес подарок, — все так же неопределенно сказал Лимон.
— Знаю. Перстень. Странно. Серебро и бриллиант? Покажи.
Лимон достал из кармана перстень Те Тень Гу и передал женщине. Она взяла его длинными тонкими пальцами и протянула руки к огню.
— Понятно. Это не серебро, а белое золото. Редкая вещь. Наверное, принимали за серебряную. Ценный перстень. Возможно, из коллекции Фаберже. Я давно хотела нечто подобное. Спасибо, милый.
Перстень легко скользнул по ее безымянному пальцу. Бриллиант заиграл, бросая вызов пламени камина.
— Инга, я устал, — Лимон не пожаловался, скорее проинформировал.
— Сядь на ковер. Положи голову мне на колени.
Лимон безропотно подчинился. Ее колени были холодными и гладкими, точно колени мраморной греческой богини.
— Игнатий, согрей мне ноги.
Кот лениво поднялся, выгнул спину и стал тереться о бескровные лодыжки Инги.
— Все хорошо. Ты вернулся. Мне трудно давался этот пасьянс. Но ошибка была исключена. Несколько раз меняла карты, и провидение вело тебя. А о бизнесмене не сожалей. Сколько ни разбрасывала на него, шла пустая карта. Для него смерть — достойный выход из игры.
— Денег оказалось немного, — сонным голосом сообщил Лимон.
Инга простерла ладонь над его головой.
— Мне деньги не нужны. Деньги нужны тебе. Мне нужен зеленый остров в далеком океане. Ослепительно белый дом с мраморной террасой, тень от пальмы, покой и ты.
Некоторое время она молчала, делая пассы вокруг головы Лимона, потом продолжила:
— Вспомни, когда я встретила тебя, ты собирался ехать воевать куда-то на Кавказ. С трудом удалось убедить, что война идет вокруг нас. Стоит выглянуть в окно — она везде. Сегодня ты вернулся из очередного боя. Как и обещала — победителем.
— Невелика победа.
— Чем их больше, тем ближе твоя мечта. Ведь ты стремишься обрести свободу. В мире свободны единицы. «И пряников вечно всегда не хватает на всех», — вдруг мелодично пропела Инга. — Пройдет много лет, те, кто сегодня ворует, станут хозяевами, а обворованные будут им прислуживать. Я не смогла бы полюбить вора. Даже если он в дальнейшем станет почтенным гражданином. А уж тем более взяточника, спекулянта, мошенника. Свободный человек — вот идеал. А свободный человек не унижается до воровства. Он просто берет свое.
Ганс резко вскинул голову, шумно захлопал крыльями и закукарекал.
Инга отстранила голову Лимона:
— Мне пора. Зажги свечи.
Лимон с трудом сбросил с себя сонное состояние, подошел к старинному ломберному столику, обтянутому зеленым сукном. По углам стояли бронзовые канделябры. Четыре дюжины свечей возбужденно запылали. Лимон стоял в нерешительности. Лучше всего упасть на огромный розовый диван с мягкими валиками и низкой овальной спинкой. Развалиться на его ласковом бархате и, не думая ни о чем, смотреть на потолок, дивясь причудливым теням, блуждающим по нему при каждом колебании огней. Он подкатил к дивану столик на больших деревянных, похожих на штурвалы колесах. Нижняя часть его была заставлена всевозможными бутылками. На столешнице, инкрустированной серебряными треугольниками, стояли высокие хрустальные фужеры, массивные стаканы из синего стекла, пузатые рюмки для коньяка, граненые стопки. Гарднеровское расписанное мелкими сиреневыми цветочками блюдо оказалось пустым. Кот, должно быть, еще утром сожрал остатки рагу. Лимон налил себе фужер водки, залпом выпил и опустился на мягкие подушки.
Инга не спешила. Продолжала кутаться в меха. Неясные предчувствия, связанные с Лимоном, витали вокруг нее. Во время ее молчаливого диалога с небом она впервые уловила щемящие звуки, заплетенные в общий сумбурно-плаксивый мотив сырой метели. Показалось, что услышала случайно что-то чужое, к ней не относящееся. Инга сделала вид, будто пропустила мимо ушей. Безуспешно. Ганс своим криком подтвердил опасения. Сегодняшний пасьянс таит много новых откровений. Время неумолимо приближалось к трем часам пополудни. Инга, пристально глядя на попыхивающие искрами угольки, впала в транс. Вся ушла в огонь. Оттягивала момент проникновения в небытие. Потом ей для чего-то потребовалось долго изучать свое лицо в глубоком, несколько размытом по краям зеркале, которое стояло в углу на собственных массивных львиных лапах. У каждого, кто хоть однажды в него заглядывал, появлялось непреодолимое желание в него войти. Некоторые даже разбивали лбы. Инга никогда не пыталась. За зеркалом начиналась тьма. Блуждать в ней позволено только душам умерших. Иногда они подходят к зеркальной поверхности и подолгу смотрят на огонь камина. Инга научилась их не тревожить. Постепенно они привыкли. Их немного. Все они умерли давно.
Больше других Ингу привлекал молодой граф. Его бледное лицо обрамляли белоснежные кудри. Тонкие черты трепетали. Ингу поражали его глаза.
Они были голубые, даже скорее — василькового цвета. На графе был линялый лиловый фрак и разорванная по вороту батистовая рубашка с черной запекшейся кровью. Он грустно наблюдал за Ингой. Не мог оторвать взгляд от ее ног. Инге самой нравилась их нагота. Она не скрывала красоту, данную ей природой. Иногда граф улыбался. Но улыбка получалась вымученной. Сейчас во мраке зеркала никого не было. На Ингу смотрело только ее отражение. Лицо представляло довольно странное сочетание неравномерных частей. Но то, что в отдельности может испортить женскую внешность, в лице Инги приобретало новое смелое сочетание, делая его живым, подвижным и каким-то нездешним. Большой лоб со светлой, почти матовой кожей и под ним — небольшие карие глаза. Казалось, лоб должен нависать и давить, но элегантные, сексуально-утонченные линии бровей необъяснимым образом делали ее глаза выразительными. Интеллектуальная ширина лба пропадала в чувственном, притягивающем свете ее взгляда. Под глазами были довольно большие коричневые круги. Но они незаметно растворялись в смуглости щек и скул.
Природа, кажется, специально сделала все, чтобы, глядя на Ингу, хотелось заглянуть в ее глаза. Короткий нос, задранный по-простонародному, делался пикантным, благодаря нервным пульсирующим ноздрям. Губы у Инги были тонкие. Они как бы специально не нарушали изысканную удлиненность линий рта. Инга улыбнулась сама себе. Собственная улыбка напомнила ей улыбку графа. Оставив лежать у зеркала соскользнувшее манто, Инга направилась к приготовленному для пасьянса столу. Недобрая энергия шла от зеленого сукна. Пламя свечей тревожно колебалось. Инга взяла наброшенное на высокую резную спинку дубового стула черное пончо с серебряными кистями. Надела и решительно села к столу. Уверенным жестом разорвала новую колоду и быстро разложила карты в четыре ряда по тринадцать листов. После этого откинулась на спинку стула и закрыла глаза.
Мельком взглянув на карты, она поняла исключительность события.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36