— Ее там нет.
— А где ж она?
Княгиня подошла к нему и оттянула жесткий лиф. Лимон увидел выжженную даму пик.
— Она сама выпала на пол, а потом вцепилась в меня. Бред какой-то, но чистая правда.
Лимон вспомнил, как обжег руку, когда, сунув ее в карман, случайно прикоснулся к карте. Он не сомневался, что это та самая карта, которая исчезла из пасьянса Инги. Значит, удача перекочевала к княгине. Эта новость обрадовала его, но он сдержался, чтобы не обнять Ольгу. Вместо этого спросил Ику:
— Кто звонил?
— Человек Федороса., Нас приглашают в бузу ки. Заедут в восемь.
— Нас, но без тебя, — возразил Лимон. — Ты поедешь к вилле Инги, найдешь укромное местечко и будешь внимательно наблюдать за всеми приходящими. А утром дашь мне полный отчет. Думаю, она так просто не успокоится. Нужно удержать ее от глупостей.
Ику перспектива провести ночь в кустах не слишком обрадовала, но противиться было бессмысленно.
— А я? — не выдержала Ольга.
— А тебя ни на минуту нельзя оставлять одну, уже более мягко ответил Лимон. — Поэтому твое место — рядом со мой.
Федорос сам заехал за ними. Он был в приподнятом настроении. Сразу сунул Лимону пачку газет с фотографиями убитого Ходжи на первых страницах.
— Чувствуется, профессионал приехал! Теперь этот город мы возьмем в ласковые объятия.
Обладая удивительным самомнением, он и убийство конкурента считал чуть ли не собственноручно исполненным. Во всяком случае, гордился им, как ему казалось, по праву. Лимон не возражал. Более того, с удовольствием отдавал ему пальму первенства в этом деле.
Они, оставив машину из Манастыраки, поднялись на Плаку, где в многочисленных ресторанчиках и тавернах уже вовсю веселились туристы. Федорос торжественно провел их в укромное местечко под самой горой, закрытое от посторонних лиц пышным забором из кустов азалии, ярко цветущей малиновым цветом. Там, перед столиками с маленькими лампами в виде греческих амфор, возвышалась увитая дикой розой небольшая раковина эстрады, казавшаяся перламутровой. Немногочисленные посетители, в основном мужчины, сидевшие за столиками, почтительно встали, приветствуя гостей.
— Мои, — небрежно кивнул в их сторону Федорос. — Все кормятся с рук.
Несколько официантов в национальных костюмах, состоявших из приталенных, отделанных золотым шитьем курточек, белых рубах с широченными рукавами, коротких, в складку, белых юбок и обтягивающих ноги вязаных белых рейтуз, склонили перед ними головы в красных шапочках с черными кистями.
— Обычно здесь только пьют, но мы поужинаем, — объяснил Федорос и сделал заказ, не заглядывая в предложенное меню.
На лице княгини сияла улыбка. Лимон ее простил, а значит, жизнь только начинается! Ее, спутник вел себя с должным достоинством. Десятки глаз с восхищением наблюдали за ним. Слава русского рэкетира уже распространилась по Афинам.
От него ждали чего-то невероятного. Даже Федорос не скрывал своего удовлетворения от общения с дорогим гостем.
Официанты, не мешая их беседе, ловко сервировали столы и на серебряных блюдах принесли еду. Федорос оживился и широкими жестами радушного хозяина стал предлагать:
— Прошу отведать непременно: эта вот ярко-розовая масса — икра из тарамы, ну тут же, разумеется, жареные баклажанчики, там белый с зеленью салат из творога с чесноком — цацики, рядышком долма — голубцы с виноградными листьями, а на горячее принесут псари плакию — запеченную морскую рыбу. Если кто желает, подадут фирменный суп из лимона с рисом и спагетти! — Потом повернулся к Ольге и поинтересовался:
— Что у нас пьет дама?
— Водку с томатным соком! Только пусть не смешивают, я сама сделаю.
Ответ княгини его несколько озадачил. Он взглянул на Лимона.
— А вы?
— Мне «Узо».
— Тогда я ударю по шампанскому! — заключил Федорос и отпустил официантов. — Объясняю, куда мы пришли. Бузуки — самые престижные заведения в Греции. Здесь — исключительно национальная еда и исполняются народные греческие песни. Сегодня будет петь мой протеже. Вообще-то он — цыган из театра «Ромэн», но быстро освоился. Благодарен мне по гроб жизни.
Тем временем официанты принесли стопки пустых глиняных тарелок и поставили перед каждым сидящим за столиками.
— Это зачем? — удивилась Ольга.
— А вот зачем! — Федорос схватил одну тарелку и грохнул ее о мраморный пол. Все присутствовавшие сделали то же самое. Рассмеявшись, он объяснил:
— Такая традиция. Заказываешь тарелки, слушаешь песни, пьешь и от восторга вместо аплодисментов бьешь их о пол. Кто больше разобьет, тот и самый почетный гость.
— А тарелки дорогие? — не отставала княгиня.
— Не дешевые, — гордо ответил Федорос.
Вечер начался с тоста за Лимона и его очаровательную спутницу.
Пили много, тарелки начали бить еще до начала выступления певца, а уж когда он появился на сцене, бой расколотой посуды заглушил первые аккорды. Ольга с восхищением наблюдала за всем происходящим.
Лимон к пению остался равнодушен и, пододвинувшись к Федоросу, спросил:
— Ты разобрался с долями в наркобизнесе?
— Ну, разберемся. Времени впереди много, — уклончиво пробормотал тот.
— Не так много. Я сегодня вместе с Икой навел кой-какие справки. Корабль прибывает завтра, — решил не откладывать разговор Лимон.
— Какой корабль?
— Сухогруз из Одессы.
Лицо Федороса помрачнело. Он не рассчитывал на такую прыть. После убийства Ходжи надеялся партию наркотиков прибрать в свои руки. Но, пожалуй, дружки Ходжи, боясь, как бы этого не произошло, намеренно организовали утечку информации.
— Да там маленькая партия, не стоит мараться, — стараясь казаться незаинтересованным, отмахнулся он.
— Сто килограммов героина? Немного? — возразил удивленно Лимон. — Я прикинул — по сорок тысяч за килограмм составит четыре миллиона.
— Кто же тебе даст по сорок-то тысяч долларов? — вяло возразил Федорос.
— Как кто? Твой покупатель из Майями, — жестко ответил Лимон, давая понять, что ему достаточно известно обо всей структуре греческого наркобизнеса.
Федорос явно расстроился. Выпил подряд несколько бокалов вина, не притронулся к закуске и с досады расколотил о пол несколько тарелок.
— Ну ты и жук… — покачал он головой. — Хочешь сразу взять за горло. Нельзя же так. Бери вон Глифаду и дои ее потихоньку.
— Это не в моих правилах. Не хочешь делиться, обойдусь без тебя, — пригрозил Лимон.
— Пойми. Контейнер находится в тайнике, приваренном ко дну судна. Ребята Ходжи, очень натренированные аквалангисты, подплывают к кораблю, когда он стоит на рейде, и вытаскивают содержимое. Я получаю товар уже на хазе. В этот раз, уверен, они просто его не принесут. Ходжи нет — кого бояться. Присвоят себе и помаленьку начнут распродавать. Не за сорок тысяч, но свои деньги возьмут. Так что, считай, мы оба в пролете. Давай-ка лучше вернемся к Глифаде.
Лимон понял, что хитрый Федорос, пользуясь испытанным приемом, сказал ему только часть правды, а вторую оставил при себе. Старик, как его величали за глаза, конечно, приготовился к разговору о наркотиках и сговорился с аквалангистами.
А проверить это практически невозможно. Но кусочек правды, которой он все же поделился, вполне устраивал Лимона.
— Черт с ней, с Глифадой, разберемся. Послушаем парня, он, кажется, здорово поет.
Цыган старался вовсю. Восторженные слушатели забрасывали его цветами, но не букетами, как принято везде, а гирляндами из магнолий и цветками орхидеи, которыми бойко торговали девушки в национальных костюмах.
Больше о делах ни Лимон, ни Федорос не заикались. Они весело били тарелки и ухаживали за опьяневшей от счастья княгиней. Однако вечер закончился раньше, чем планировалось, из-за налетевшего с моря ураганного ветра, принесшего с собой почти тропический ливень.
Федорос простился с Лимоном и Ольгой, поручив своим телохранителям доставить их в гостиницу.
* * *
Этот ветер уже давно хозяйничал над виллами Кифисьи. Инга, в пурпурной плащанице, сидела на ретере, курила и не собиралась ее покидать, хотя песок, поднятый ветром, попадал в глаза и на зубы.
Ей было наплевать. После испытанного унижения она была не в состоянии реагировать на капризы природы. Вчера она переступила через свою гордыню и ради Лимона грязно отдалась какому-то мерзавцу. А вместо благодарности Лимон переступил через нее и ушел с дешевой проституткой, мечтавшей об огромном члене Ходжи…
Ингой, созданной для поклонения, пренебрег человек, который до нее был полным ничтожеством. Она презирала всех мужчин и, очевидно, поэтому решилась сделать из него сильную, властную личность. Дала ему в руки удачу, помогла добиться богатства. Столько лет отводила от него все напасти. Не раз воровала его у смерти. И в результате безжалостно брошена. Люди не способны ценить то, что им дается, они умеют любить только тогда, когда у них ничего нет. Мир для Инги обесценился навсегда — одним поступком Лимона. Больше ей ждать было нечего.
Она спустилась вниз, зажгла свечи, поставила их на пол возле зеркала, поддерживаемого крокодилом, и опустилась на колени. Ждала долго, мерно раскачиваясь в такт своим мольбам. Но, когда зеркало осветилось внутренним светом, вместо привычных образов показался согнутый в три погибели Пат, в грязном синем халате. Его коротко остриженная седая голова с глубоко посаженными глазами и лошадиными зубами заставила Ингу отпрянуть от зеркала.
— Куда?! — завопил он. — Не ждала?! А больше никто не придет! Не надейся! Знаешь ли ты, ведьма, что дама пик, сбежавшая от тебя, теперь запечатлена на груди твоей соперницы? Да, да! На левой груди, у самого соска! Так что карты больше не подвластны тебе. Ты стала бесплодной смоковницей. Сама отдала Ольге свое превосходство. Не сумела с глупой девкой разобраться. Отдай мой перстень! Тебе мой черный агат не к лицу!
Инга тихо стонала. Еще один удар свалился на ее истоптанную душу. Дама пик — у княгини! Даже карты предпочли эту девчонку! Никакого просвета впереди не было.
— Верну, когда встретимся… — выдохнула она.
— Значит, недолго мне маяться. — Пат изобразил на обтянутом серой кожей лице подобие улыбки.
С замиранием сердца Инга молила о прощении, которое ей могла дать только одна великая тень — графа, сенатора, генерал-фельдмаршала Якова Вилимовича Брюса.
Старик, как всегда, возвестил о своем явлении шаркающей походкой. В этот раз он даже не взглянул на Ингу, а близоруко щурился в сторону. Шумно нюхнул табаку и, кряхтя, принялся чихать. Достал из рукава пожелтевший от времени кружевной платок, промокнул под носом и скрипучим голосом объявил:
— Дура девка! Тебе вручили в руки великую силу, а ты ее извела — разбазарила на полюбовника да на всякие ревности. Потому и отнимаю от тебя свое поручительство. И не гневай нас более истошностью своих причитаний. Не будет у тебя такого права смущать покой вечности…
Он по-старчески раздраженно махнул платком и отправился в свое Зазеркалье, унося на сутулых плечах потертого камзола пыль восемнадцатого века. Свет в зеркале погас. Оно почернело, вздулось и лопнуло, как созревший нарыв, осыпав мраморный пол мельчайшими осколками, больно врезавшимися в распластанные руки Инги и запутавшимися в ее волосах.
Инга с трудом поднялась с колен. Словно слепая, выставив вперед руки, прошла по комнате.
Наткнулась на клетку с Христофором. Тот важно крикнул:
— Паракало!
Она не обратила внимания на него и поднялась по лестнице вверх. Не заходя в свою спальню, вышла на крышу. Ветер захлопал подолом ее плащаницы. На море бушевал шторм. Соленые брызги упали ей на губы. Она их слизнула и вдруг почувствовала неодолимую тягу к полету. На земле ее больше ничто не задерживало. Униженная и раздавленная собственной ненужностью, она вся сжалась для последнего прыжка в небо. Ноги легко ощутили под собой мокрую плоскость перил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— А где ж она?
Княгиня подошла к нему и оттянула жесткий лиф. Лимон увидел выжженную даму пик.
— Она сама выпала на пол, а потом вцепилась в меня. Бред какой-то, но чистая правда.
Лимон вспомнил, как обжег руку, когда, сунув ее в карман, случайно прикоснулся к карте. Он не сомневался, что это та самая карта, которая исчезла из пасьянса Инги. Значит, удача перекочевала к княгине. Эта новость обрадовала его, но он сдержался, чтобы не обнять Ольгу. Вместо этого спросил Ику:
— Кто звонил?
— Человек Федороса., Нас приглашают в бузу ки. Заедут в восемь.
— Нас, но без тебя, — возразил Лимон. — Ты поедешь к вилле Инги, найдешь укромное местечко и будешь внимательно наблюдать за всеми приходящими. А утром дашь мне полный отчет. Думаю, она так просто не успокоится. Нужно удержать ее от глупостей.
Ику перспектива провести ночь в кустах не слишком обрадовала, но противиться было бессмысленно.
— А я? — не выдержала Ольга.
— А тебя ни на минуту нельзя оставлять одну, уже более мягко ответил Лимон. — Поэтому твое место — рядом со мой.
Федорос сам заехал за ними. Он был в приподнятом настроении. Сразу сунул Лимону пачку газет с фотографиями убитого Ходжи на первых страницах.
— Чувствуется, профессионал приехал! Теперь этот город мы возьмем в ласковые объятия.
Обладая удивительным самомнением, он и убийство конкурента считал чуть ли не собственноручно исполненным. Во всяком случае, гордился им, как ему казалось, по праву. Лимон не возражал. Более того, с удовольствием отдавал ему пальму первенства в этом деле.
Они, оставив машину из Манастыраки, поднялись на Плаку, где в многочисленных ресторанчиках и тавернах уже вовсю веселились туристы. Федорос торжественно провел их в укромное местечко под самой горой, закрытое от посторонних лиц пышным забором из кустов азалии, ярко цветущей малиновым цветом. Там, перед столиками с маленькими лампами в виде греческих амфор, возвышалась увитая дикой розой небольшая раковина эстрады, казавшаяся перламутровой. Немногочисленные посетители, в основном мужчины, сидевшие за столиками, почтительно встали, приветствуя гостей.
— Мои, — небрежно кивнул в их сторону Федорос. — Все кормятся с рук.
Несколько официантов в национальных костюмах, состоявших из приталенных, отделанных золотым шитьем курточек, белых рубах с широченными рукавами, коротких, в складку, белых юбок и обтягивающих ноги вязаных белых рейтуз, склонили перед ними головы в красных шапочках с черными кистями.
— Обычно здесь только пьют, но мы поужинаем, — объяснил Федорос и сделал заказ, не заглядывая в предложенное меню.
На лице княгини сияла улыбка. Лимон ее простил, а значит, жизнь только начинается! Ее, спутник вел себя с должным достоинством. Десятки глаз с восхищением наблюдали за ним. Слава русского рэкетира уже распространилась по Афинам.
От него ждали чего-то невероятного. Даже Федорос не скрывал своего удовлетворения от общения с дорогим гостем.
Официанты, не мешая их беседе, ловко сервировали столы и на серебряных блюдах принесли еду. Федорос оживился и широкими жестами радушного хозяина стал предлагать:
— Прошу отведать непременно: эта вот ярко-розовая масса — икра из тарамы, ну тут же, разумеется, жареные баклажанчики, там белый с зеленью салат из творога с чесноком — цацики, рядышком долма — голубцы с виноградными листьями, а на горячее принесут псари плакию — запеченную морскую рыбу. Если кто желает, подадут фирменный суп из лимона с рисом и спагетти! — Потом повернулся к Ольге и поинтересовался:
— Что у нас пьет дама?
— Водку с томатным соком! Только пусть не смешивают, я сама сделаю.
Ответ княгини его несколько озадачил. Он взглянул на Лимона.
— А вы?
— Мне «Узо».
— Тогда я ударю по шампанскому! — заключил Федорос и отпустил официантов. — Объясняю, куда мы пришли. Бузуки — самые престижные заведения в Греции. Здесь — исключительно национальная еда и исполняются народные греческие песни. Сегодня будет петь мой протеже. Вообще-то он — цыган из театра «Ромэн», но быстро освоился. Благодарен мне по гроб жизни.
Тем временем официанты принесли стопки пустых глиняных тарелок и поставили перед каждым сидящим за столиками.
— Это зачем? — удивилась Ольга.
— А вот зачем! — Федорос схватил одну тарелку и грохнул ее о мраморный пол. Все присутствовавшие сделали то же самое. Рассмеявшись, он объяснил:
— Такая традиция. Заказываешь тарелки, слушаешь песни, пьешь и от восторга вместо аплодисментов бьешь их о пол. Кто больше разобьет, тот и самый почетный гость.
— А тарелки дорогие? — не отставала княгиня.
— Не дешевые, — гордо ответил Федорос.
Вечер начался с тоста за Лимона и его очаровательную спутницу.
Пили много, тарелки начали бить еще до начала выступления певца, а уж когда он появился на сцене, бой расколотой посуды заглушил первые аккорды. Ольга с восхищением наблюдала за всем происходящим.
Лимон к пению остался равнодушен и, пододвинувшись к Федоросу, спросил:
— Ты разобрался с долями в наркобизнесе?
— Ну, разберемся. Времени впереди много, — уклончиво пробормотал тот.
— Не так много. Я сегодня вместе с Икой навел кой-какие справки. Корабль прибывает завтра, — решил не откладывать разговор Лимон.
— Какой корабль?
— Сухогруз из Одессы.
Лицо Федороса помрачнело. Он не рассчитывал на такую прыть. После убийства Ходжи надеялся партию наркотиков прибрать в свои руки. Но, пожалуй, дружки Ходжи, боясь, как бы этого не произошло, намеренно организовали утечку информации.
— Да там маленькая партия, не стоит мараться, — стараясь казаться незаинтересованным, отмахнулся он.
— Сто килограммов героина? Немного? — возразил удивленно Лимон. — Я прикинул — по сорок тысяч за килограмм составит четыре миллиона.
— Кто же тебе даст по сорок-то тысяч долларов? — вяло возразил Федорос.
— Как кто? Твой покупатель из Майями, — жестко ответил Лимон, давая понять, что ему достаточно известно обо всей структуре греческого наркобизнеса.
Федорос явно расстроился. Выпил подряд несколько бокалов вина, не притронулся к закуске и с досады расколотил о пол несколько тарелок.
— Ну ты и жук… — покачал он головой. — Хочешь сразу взять за горло. Нельзя же так. Бери вон Глифаду и дои ее потихоньку.
— Это не в моих правилах. Не хочешь делиться, обойдусь без тебя, — пригрозил Лимон.
— Пойми. Контейнер находится в тайнике, приваренном ко дну судна. Ребята Ходжи, очень натренированные аквалангисты, подплывают к кораблю, когда он стоит на рейде, и вытаскивают содержимое. Я получаю товар уже на хазе. В этот раз, уверен, они просто его не принесут. Ходжи нет — кого бояться. Присвоят себе и помаленьку начнут распродавать. Не за сорок тысяч, но свои деньги возьмут. Так что, считай, мы оба в пролете. Давай-ка лучше вернемся к Глифаде.
Лимон понял, что хитрый Федорос, пользуясь испытанным приемом, сказал ему только часть правды, а вторую оставил при себе. Старик, как его величали за глаза, конечно, приготовился к разговору о наркотиках и сговорился с аквалангистами.
А проверить это практически невозможно. Но кусочек правды, которой он все же поделился, вполне устраивал Лимона.
— Черт с ней, с Глифадой, разберемся. Послушаем парня, он, кажется, здорово поет.
Цыган старался вовсю. Восторженные слушатели забрасывали его цветами, но не букетами, как принято везде, а гирляндами из магнолий и цветками орхидеи, которыми бойко торговали девушки в национальных костюмах.
Больше о делах ни Лимон, ни Федорос не заикались. Они весело били тарелки и ухаживали за опьяневшей от счастья княгиней. Однако вечер закончился раньше, чем планировалось, из-за налетевшего с моря ураганного ветра, принесшего с собой почти тропический ливень.
Федорос простился с Лимоном и Ольгой, поручив своим телохранителям доставить их в гостиницу.
* * *
Этот ветер уже давно хозяйничал над виллами Кифисьи. Инга, в пурпурной плащанице, сидела на ретере, курила и не собиралась ее покидать, хотя песок, поднятый ветром, попадал в глаза и на зубы.
Ей было наплевать. После испытанного унижения она была не в состоянии реагировать на капризы природы. Вчера она переступила через свою гордыню и ради Лимона грязно отдалась какому-то мерзавцу. А вместо благодарности Лимон переступил через нее и ушел с дешевой проституткой, мечтавшей об огромном члене Ходжи…
Ингой, созданной для поклонения, пренебрег человек, который до нее был полным ничтожеством. Она презирала всех мужчин и, очевидно, поэтому решилась сделать из него сильную, властную личность. Дала ему в руки удачу, помогла добиться богатства. Столько лет отводила от него все напасти. Не раз воровала его у смерти. И в результате безжалостно брошена. Люди не способны ценить то, что им дается, они умеют любить только тогда, когда у них ничего нет. Мир для Инги обесценился навсегда — одним поступком Лимона. Больше ей ждать было нечего.
Она спустилась вниз, зажгла свечи, поставила их на пол возле зеркала, поддерживаемого крокодилом, и опустилась на колени. Ждала долго, мерно раскачиваясь в такт своим мольбам. Но, когда зеркало осветилось внутренним светом, вместо привычных образов показался согнутый в три погибели Пат, в грязном синем халате. Его коротко остриженная седая голова с глубоко посаженными глазами и лошадиными зубами заставила Ингу отпрянуть от зеркала.
— Куда?! — завопил он. — Не ждала?! А больше никто не придет! Не надейся! Знаешь ли ты, ведьма, что дама пик, сбежавшая от тебя, теперь запечатлена на груди твоей соперницы? Да, да! На левой груди, у самого соска! Так что карты больше не подвластны тебе. Ты стала бесплодной смоковницей. Сама отдала Ольге свое превосходство. Не сумела с глупой девкой разобраться. Отдай мой перстень! Тебе мой черный агат не к лицу!
Инга тихо стонала. Еще один удар свалился на ее истоптанную душу. Дама пик — у княгини! Даже карты предпочли эту девчонку! Никакого просвета впереди не было.
— Верну, когда встретимся… — выдохнула она.
— Значит, недолго мне маяться. — Пат изобразил на обтянутом серой кожей лице подобие улыбки.
С замиранием сердца Инга молила о прощении, которое ей могла дать только одна великая тень — графа, сенатора, генерал-фельдмаршала Якова Вилимовича Брюса.
Старик, как всегда, возвестил о своем явлении шаркающей походкой. В этот раз он даже не взглянул на Ингу, а близоруко щурился в сторону. Шумно нюхнул табаку и, кряхтя, принялся чихать. Достал из рукава пожелтевший от времени кружевной платок, промокнул под носом и скрипучим голосом объявил:
— Дура девка! Тебе вручили в руки великую силу, а ты ее извела — разбазарила на полюбовника да на всякие ревности. Потому и отнимаю от тебя свое поручительство. И не гневай нас более истошностью своих причитаний. Не будет у тебя такого права смущать покой вечности…
Он по-старчески раздраженно махнул платком и отправился в свое Зазеркалье, унося на сутулых плечах потертого камзола пыль восемнадцатого века. Свет в зеркале погас. Оно почернело, вздулось и лопнуло, как созревший нарыв, осыпав мраморный пол мельчайшими осколками, больно врезавшимися в распластанные руки Инги и запутавшимися в ее волосах.
Инга с трудом поднялась с колен. Словно слепая, выставив вперед руки, прошла по комнате.
Наткнулась на клетку с Христофором. Тот важно крикнул:
— Паракало!
Она не обратила внимания на него и поднялась по лестнице вверх. Не заходя в свою спальню, вышла на крышу. Ветер захлопал подолом ее плащаницы. На море бушевал шторм. Соленые брызги упали ей на губы. Она их слизнула и вдруг почувствовала неодолимую тягу к полету. На земле ее больше ничто не задерживало. Униженная и раздавленная собственной ненужностью, она вся сжалась для последнего прыжка в небо. Ноги легко ощутили под собой мокрую плоскость перил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40