Веселье в этом злачном месте начиналось, наверное, гораздо позже, потому что пока посетителей было совсем немного. В самом дальнем темном углу мрачно беседовали два пожилых мужика, по виду – рабочие, разбавляя свою печаль светлым пивом с подозрительно быстро оседающим венчиком пены.
А почти у входа сидела она – положив ногу на ногу и нервно разминая в тонких пальцах сигарету. Перед ней на столике стояла открытая пивная бутылка и высокий стакан, до половины наполненный прозрачным золотистым напитком. В стакане пена была что надо.
Черные глаза Малиновской были направлены на меня в упор. Не скажу, что я углядел в них вопрос, недоумение или страх. Ничего подобного в них не было. Я бы, скорее, сказал, что взгляд ее был холоден, хотя этим бархатным, неистовым и бессовестным глазам холодность была вовсе не свойственна. Одним словом, это был взгляд человека, который видит вас насквозь.
Поняв, что ходить вокруг да около не имеет смысла, я решил действовать напролом. Бесцеремонно усевшись за ее столик, я сказал:
– Вы не возражаете?
Малиновская медленно повернула точеную шейку и уставилась на меня, как на дебила.
– Чего вы хотите? – спросила она. Голос у нее был мелодичный, но испорченный деловитостью тона. С таким голосом трудно вести диалог о любви.
– О, единственное, чего я хочу, это посидеть рядом с вами! – миролюбиво сказал я. – Вы мне не поверите, но как только я увидел вас первый раз, так навсегда потерял покой. Мне хотелось бы многое сказать вам, но я не знаю, как начать…
– Не валяйте дурака! – резко оборвала меня Малиновская. – Я не собираюсь торчать в этой помойке и выслушивать ваши любезности… Вы, кажется, из тех, что норовят и рыбку съесть, и… Так, что ли? Ничего не выйдет! Я не общаюсь с голодранцами! Выкладывайте, что вам нужно, – вы знаете, о чем я…
Во время своей отповеди она все время поглядывала на дверь, будто ждала кого-то.
Я не придал этому значения. Слишком был ошеломлен ее напористым тоном.
– Ну, что рот открыл? – зло спросила она, переходя внезапно на «ты». – Я спрашиваю, что тебе нужно? Зачем ты следишь за мной?
– Ну хорошо, сдаюсь! – сказал я примирительно. – Стоит ли так сердиться? Конечно, такая женщина, как вы, может выбирать… Но мне-то, скажите, что делать? Ведь сердцу не прикажешь… – Я лепетал этот бред, чувствуя, что Малиновская не верит ни одному моему слову.
– Ты мне надоел! – прошипела она, делаясь похожей на разгневанную фурию. – Кончай плести байки про свою безнадежную любовь! Я знаю, что твоя баба лежит у нас в клинике… Я все равно не позволю тебе следить за собой, поэтому говори, что у тебя на уме!
Я делано рассмеялся и более-менее нормальным голосом сказал:
– А вас не проведешь! Каюсь, хотел сыграть на женском тщеславии, но не вышло. Теперь-то я вижу, что вы обладаете не только редкостной красотой, но и поистине мужским аналитическим умом. Что ж, буду откровенен – мне хотелось бы разыскать пациента Краснова, который лежал у вас в тридцатой палате. Он так неожиданно выписался! Мне кажется, вы знаете, где его можно найти…
Малиновская раздавила в пепельнице незажженную сигарету и раздраженно сказала:
– Вам надо провериться у психиатра! У вас навязчивые идеи. Сначала плетете про свое сердце, потом просите разыскать какого-то пациента…
Раздавленная в сердцах сигарета и обратный переход на «вы» дали мне понять, что пантера в бешенстве. Я уже пожалел, что ляпнул о Краснове. Ничего не добившись, я заставил Малиновскую насторожиться и уйти в глухую оборону.
За моей спиной вдруг хлопнула дверь. Медсестра тут же встала, нервно сжимая в пальцах сумочку, и уничтожающе произнесла:
– Не люблю, когда суют нос в мои дела! Нос у тебя длинный, но его недолго и укоротить. Когда будешь лежать в реанимации, поразмысли о том, как следует себя вести! – Выпалив это, она парадным шагом направилась к выходу, обдав меня ароматом тонких духов.
Мне только и оставалось, что проводить ее взглядом до самых дверей. Но, обернувшись, я не на шутку испугался – у порога стояли трое незнакомых мне молодцов весьма внушительного вида. Они расступились перед Малиновской, давая ей пройти, и дружно кивнули, когда она, проходя, ткнула в мою сторону большим пальцем.
Значит, эти ребята появились здесь не случайно. Что ж, этого следовало ожидать – нужно было действовать поаккуратнее. Видимо, пока мы наседали Малиновской на пятки, она связалась по мобильному телефону со своими приятелями. Обычное теперь дело – в техническом оснащении преступный мир неизменно выигрывает.
Малиновская уже ушла, а мрачная троица все еще толклась возле дверей. Видимо, они пока не решили, каким способом отправить меня в реанимацию, и присматривались издали. Снисхождения я не ждал: все трое были людьми новой формации, предпочитающими целесообразность и действенность всем остальным добродетелям – это было написано на их сосредоточенных несимпатичных лицах. Двое были в хороших костюмах, ниспадающих роскошными складками на их бычьи фигуры, а третий – самый шустрый – придерживался спортивного стиля. На нем была тонкая курточка с закатанными рукавами и просторные белесые джинсы. Их появление насторожило не одного меня – парочка официантов, дремавших у стойки, немедленно проснулась и заняла напряженно-выжидательную позицию.
Парень в куртке отделился от своей группы и танцующим шагом приблизился к столику. Беспардонно опершись на мое плечо ладонью, он негромко и почти безразлично сказал:
– Давай пошли! Насиделся уже… Поговорить надо.
Я отчетливо понимал – если мне придет в голову придерживаться общепринятых норм поведения, если я попытаюсь уладить дело миром, начну объяснять, из меня просто сделают отбивную. Выручить меня могла только запредельная наглость и полное забвение всяческих норм.
Парень продолжал висеть на моем плече, постепенно усиливая давление. Вероятно, он ловил в этом кураж, полагая, что парализует мою волю. На самом деле он довольно непредусмотрительно занял не слишком устойчивую позицию, сместив центр своей тяжести за пределы разумного. Он здорово просчитался.
Мгновенно развернувшись, я поймал его тяжелую десницу и рванул вниз – туда, куда она и без того стремилась. Он словно провалился в пустоту и грохнулся грудью о край грубо сколоченного стола, выпучив глаза и издав крик боли. На секунду он выключился. Но я понимал, что для такого бычка нужны дополнительные меры воздействия, – и, едва парень попытался подняться, рубанул по его голове пивной бутылкой со всем остервенением, на которое был способен.
Последствия оказались такими, что впору было испугаться. Бутылка раскололась, а мой противник рухнул как подкошенный, забрызгав все вокруг кровью, обильно струившейся из его пробитой головы.
– Уходите немедленно! – надорванным голосом выкрикнул от стойки кудрявый официант. – Я сейчас же вызову милицию!
– Молчи, сучок! – оборвал его один из тех двоих, что стояли у входа.
Они оба, как по команде, надели на пальцы никелированные кастеты и стремительно бросились на меня. Именно в такие минуты и ставятся самые удивительные рекорды. Почти без усилий, как птица, я перепорхнул через стол и выиграл этим какую-то долю секунды.
Один из нападавших чуть-чуть замешкался, и я, не раздумывая, бросился на того, что был ближе. В правом кулаке я еще сжимал «розочку», оставшуюся мне на память от разбитой бутылки.
Не помню, как мне удалось уклониться от страшного удара, летящего прямо в переносицу. Видимо, удалось полностью переложить всю ответственность на дремучие звериные инстинкты. Кастет просвистел у меня над ухом, и я тут же полоснул «розочкой» по раскормленной злобной физиономии.
Нечеловеческий вопль разорвал тишину – раненый хаотически заметался по погребку, натыкаясь на столы и пытаясь зажать руками порезанное лицо. Но ему это плохо удавалось, потому что мешал кастет.
В этот момент в нашей потасовке возникла пауза. Последний из нападавших явно растерялся, увидев, как быстро растаяло их большое преимущество. По его угрюмому лицу было видно, что ему уже не хочется искушать судьбу, сокрушительная сила простой пивной бутылки произвела на него большое впечатление. Отступив назад, он буркнул:
– Ладно, проваливай! Но наш разговор еще не окончен! – При этом он угрожающе хмурил брови и играл желваками, желая хотя бы хорошей миной скрасить свою слабую игру.
Может быть, мне нужно было бы довести до конца расправу с этими подонками, но до моего сознания уже дошло, что я натворил, и вид пролитой крови ужаснул меня.
Продолжая сжимать в кулаке свое варварское оружие, я бочком пробрался к двери и выскочил на улицу. Меня трясло – видимо, адреналин в крови искал выхода. Мне хотелось немедленно бежать куда-то, не разбирая дороги, но я заставил себя успокоиться и внимательно осмотрелся.
Прохожих в переулке было немного. Во всяком случае, пока я не привлек к себе внимания. Голубой «Тойоты» уже не было, зато возле пивбара стоял темно-синий джип. Я прикинул, сколько времени понадобится ребятам, чтобы загрузиться в свою тачку, и решил, что успею уйти на соседнюю улицу.
«Розочку» я выбросил в урну и, заложив руки в карманы, пошел потихоньку в сторону ближайшего перекрестка – там я надеялся смешаться с толпой прохожих. Вмешательства милиции я не боялся – вряд ли эти люди в трудную минуту обращаются в милицию, а хозяевам погребка тоже не нужна подобная реклама.
Никто меня не преследовал, и, постепенно успокоившись, я попытался проанализировать итоги сегодняшней операции. Она оказалась на удивление скоропалительной и бурной, однако физического ущерба я практически не понес. Учитывая первоначальное намерение незнакомцев отправить меня в реанимацию, результат можно было считать резко положительным.
В моральном плане дело обстояло куда хуже. Я совершенно бездарно раскрылся перед подозрительной красоткой и заставил ее насторожиться. Впрочем, насторожиться – это звучало слишком мягко. Она перешла в активное наступление. Сегодняшняя акция, несомненно, была направлена на то, чтобы закрыть рты мне и Марине. И нужно признать, при всей примитивности замысла в нем было рациональное зерно. Если бы жизнь моя висела на волоске, Марина, не раздумывая, вышла бы из игры. Просто, но действенно.
Я припомнил больных с тяжелыми черепно-мозговыми травмами, полученными в результате избиений. Многие из них становились впоследствии инвалидами, и мыслительный процесс у них осуществлялся с большим трудом. То есть, как говорят в народе, они становились дураками. Меня ожидала такая же участь.
Добравшись до автобусной остановки, я сел в первый попавшийся автобус и поехал куда глаза глядят. Мне было важно побыстрее убраться подальше от злосчастного погребка. Очнулся я на шоссе Энтузиастов и, пересев на метро, отправился домой. Мне нужно было отдохнуть и собраться с мыслями. Захочет ли Малиновская повторить попытку укорочения моего носа – или она придумает что-то более изощренное? Этот вопрос сейчас волновал меня больше всего.
Дома я внимательно исследовал себя и снова немало удивился – на мне не было ни единой царапины, и на одежде не отпечаталось ни капли крови. Мой ангел-хранитель поработал сегодня на славу.
Однако психологическое потрясение оказалось все-таки слишком большим. Я впервые почувствовал страшную усталость, завалился в постель и проспал мертвым сном до самого вечера.
Сон вернул мне силы. Проснулся я в девять часов вечера – необыкновенно бодрым и свежим. Мне хотелось действовать, и душа моя жаждала мщения. Я принял душ, поужинал, переоделся во все чистое и принялся метаться по квартире, не зная, чем себя занять. Чехов все еще не появлялся.
За окнами уже ожила глухая чернота, пронизанная сверканием городских огней. Ночь еще не наступила, еще был слышен шум движения, гул лифта в подъезде, шаги на лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44