два бокала, из которых мы пили, были там, где их оставили.
На следующее, а точнее сказать, в то же самое утро я проснулся в своей кровати, на которую, по-видимому, свалился полураздетым во время своих бесплодных ночных бдений. В доме уже началась утренняя уборка, и я встал с намерением начать все заново и посмотреть, что из всего этого выйдет.
Побрившись и одевшись, я спустился к завтраку, но не мог сосредоточиться даже на газетах: мысли мои витали далеко. Я вспомнил, что прошлой ночью считал Холмсу пульс и осматривал зрачки. И вновь задался тем же вопросом: действительно ли я это делал или это всего лишь плод моего воображения?
Вопрос был слишком безумным, чтобы я был в состоянии над ним размышлять. Поспешно закончив завтрак, я пошел к Кэллингуорту и попросил подменить меня в это утро. Он был рад оказать мне услугу (я сам часто откликался на подобные просьбы с его стороны). Затем, не теряя времени, я нанял кэб и поехал на Бейкер-стрит.
Было еще рано, когда я ступил на знакомый тротуар перед домом 221 Б и расплатился с возчиком. Глубоко вдохнув утренний воздух (хотя было еще очень сыро), я позвонил. Наша квартирная хозяйка миссис Хадсон открыла дверь тотчас же. По всему было видно, что она несказанно рада видеть меня.
— О, дорогой Ватсон, слава Богу, что вы зашли, — воскликнула она, схватила меня за рукав и без лишних слов буквально затащила в прихожую, чему я немало удивился.
— Что случилось? — начал я, но она остановила меня, приложив палец к губам, и с беспокойством посмотрела наверх. Холмс, однако, обладал острым слухом и, как скоро выяснилось, услышал какие-то звуки из нашего короткого разговора.
— Миссис Хадсон, если этот господин назовется профессором Мориарти, — голос, доносившийся сверху, был резким, но все же узнаваемым, — то проводите его ко мне — я им займусь! Миссис Хадсон, вы слышите меня?
— Вот видите, доктор, что происходит, — зашептала мне на ухо наша несчастная хозяйка. — Он заперся у себя, ничего не ест, целыми днями сидит с закрытыми ставнями, а ночью, после того как я запираю дверь и прислуга ложится спать, исчезает...
— Миссис Хадсон...
— Я поднимусь и поговорю с ним, — сказал я, обнадеживающе пожав ей руку, хотя, по правде сказать, не очень-то был уверен в успехе.
Итак, профессор Мориарти все-таки существует, по крайней мере в воспаленном воображении Холмса. Я поднялся по знакомой лестнице из семнадцати ступенек в мои бывшие апартаменты с тяжелым сердцем. Какой замечательный ум погибает здесь!
— Кто там? — спросил Холмс за дверью, когда я постучал. — Это ты, Мориарти?
— Это я, Ватсон, — ответил я, и лишь после того, как повторил это несколько раз, Холмс согласился приоткрыть дверь и стал со странным видом разглядывать меня через щелку. — Вы же видите, Холмс, это всего лишь я. Пустите меня.
— Не спешите. — Он уперся ногой в низ двери. — Мориарти мог принять ваш облик. Докажите, что вы Ватсон.
— Как? — изумился я, потому что не знал, по правде говоря, что может послужить для Холмса убедительным доказательством того, что я — это я.
Он немного подумал.
— Где я держу табак? — скороговоркой спросил он.
— В носке персидской туфли, — столь точный ответ слегка рассеял подозрения Холмса, и голос его потеплел.
— А почту?
— Она приколота кинжалом к каминной доске.
Холмс удовлетворенно хмыкнул.
— А какие первые слова я произнес при знакомстве с вами?
— «Вы служили в Афганистане, я полагаю». Ради всего святого, Холмс, довольно, — взмолился я.
— Ну хорошо, можете войти, — ответил он наконец.
Убрав ногу от двери, он открыл ее пошире и с силой затащил меня внутрь. Едва я переступил порог, он захлопнул за мной дверь и запер ее на несколько засовов и замков, ни один из которых не существовал в то время, когда я жил здесь.
С изумлением взирал я на все эти предосторожности и на то, как мой друг, приложив ухо к двери, прислушивался неизвестно к чему. Наконец он выпрямился и, повернувшись ко мне, протянул руку.
— Простите мне мои сомнения, Ватсон, — сказал он с улыбкой, так хорошо мне знакомой, — но я должен был удостовериться. Они не остановятся ни перед чем.
— Профессор и его шайка?
— Именно.
Он провел меня в комнату и предложил выпить чаю, который, очевидно, заварил здесь сам, используя для этой цели бунзеновскую горелку, стоявшую среди химических приборов на столе для опытов, и большую мензурку. Я согласился выпить чашку и сел, оглядывая комнату, пока Холмс готовил чай. Все было почти так же, как и тогда, когда мы вместе снимали эту квартиру, — везде такой же беспорядок, с той лишь разницей, что окна теперь были закрыты, а ставни — другие, сделанные, насколько я мог судить, из толстого листа железа. Эти ставни, как и многочисленные запоры на двери, составляли единственную перемену.
— Ну вот, старина, угощайтесь.
Не вставая с кресла у камина, Холмс протянул мне чашку с чаем. Рукав его халата мышиного цвета задрался, обнажив руку.
Она была испещрена следами уколов.
Не буду описывать содержание нашей грустной беседы, обо всем можно легко догадаться; мне не хотелось бы омрачать память об этом великом человеке, описывая в подробностях то действие, которое возымел на него ужасный наркотик.
Час спустя я покинул Бейкер-стрит — меня выпустили в окружающий мир почти с теми же предосторожностями, с какими впустили, — сел в другой кэб и вернулся домой.
Не успел я прийти в себя от потрясения, испытанного при виде недуга, поразившего Холмса, как меня уже подстерегала новая неожиданность. Едва я вошел, служанка сообщила, что меня хочет видеть один джентльмен.
— Разве вы не передали ему, что доктор Кэллингуорт согласился принять моих пациентов сегодня утром?
— Да, конечно, я говорила ему, сэр, — ответила девушка, — но этот джентльмен настаивал, что должен видеть именно вас. Мне было не очень-то удобно захлопнуть дверь у него перед носом, и я провела его в приемную.
— Ну это уж слишком, — подумал я с растущим раздражением и уже был готов устроить выговор служанке, но тут она робко протянула мне поднос.
— Вот его визитная карточка, сэр.
Я перевернул кусочек белого картона и вздрогнул, почувствовав, как кровь стынет у меня в жилах. Это была карточка профессора Мориарти.
Биографическое
С минуту я тупо смотрел на визитку, а потом, вспомнив, что служанка все еще стоит передо мной, сунул карточку в карман, вернул девушке поднос и прошел в кабинет.
Я боялся думать. Я не хотел думать. Я вообще на это не был способен. Пусть сей господин, кто бы он ни был и как бы себя ни называл, все мне объяснит, если сможет. В ту минуту я не имел ни малейшего намерения и дальше строить догадки.
Посетитель встал, как только я открыл дверь. Это был человек невысокого роста, лет шестидесяти, стеснительный. В руках он держал шляпу, а на лице было выражение испуга и удивления, которые сменила робкая улыбка, после того как я назвал себя. Он протянул мне худую руку, и мы обменялись коротким рукопожатием. Одет он был хорошо, хотя и недорого. В нем чувствовался человек образованный, который тем не менее совершенно неопытен в житейских делах. Я мог бы легко представить себе его в монастырской келье, где его близорукие голубые глаза имели бы лишь одно предназначение: разбирать древние пергаменты. Лысина лишь усиливала его сходство с монахом. На голове не было никаких признаков растительности, за исключением седого венчика на затылке и висках.
— Я надеюсь, что не слишком обеспокоил вас, — сказал он тихо и озабоченно, — но дело мое весьма срочное и сугубо личное, так что именно с вами, а не с доктором Кэллингуортом я хотел бы...
— Да-да, конечно, — перебил я его с резкостью, которая, насколько я мог заметить, его изумила. — Прошу вас, объясните мне, в чем дело, — продолжал я более спокойным тоном и жестом пригласил его сесть, а сам пододвинул кресло и расположился напротив.
— Даже не знаю, как и начать. — У него была неприятная привычка все время вертеть в руках шляпу во время разговора. Я попытался представить его таким, каким описал мне Холмс: коварным злодеем, дьяволом, неподвижно сидящим в центре паутины заговоров — самой зловещей из тех, что когда-либо сплетал человек. Однако его внешность и манера держаться не помогали воображению.
— Я пришел к вам, — заговорил профессор с удвоенной энергией и решимостью, — потому что знаю из ваших записок, что вы самый близкий друг мистера Шерлока Холмса.
— Имею честь быть таковым, — с достоинством подтвердил я, сдержанно кивнув. Я дал себе слово быть настороже; хотя внешность его и не показалась мне подозрительной, я не хотел, чтобы меня обвели вокруг пальца.
— Как бы это сказать, — продолжал он, завертев шляпой еще сильнее, — но мистер Холмс, он, мне кажется, преследует меня, по-другому не скажешь.
— Он преследует вас ? — воскликнул я.
— Да, — поспешно подтвердил он, вздрогнув от неожиданности и словно не понимая вопроса. — Я знаю, что это выгладит глупо, но у меня просто нет слов. Понимаете, он простаивает ночи напролет перед моим домом.
Мориарти украдкой взглянул на меня. Ободренный тем, что я не взорвался от возмущения, он продолжал:
— Так вот, он стоит ночами перед моим домом — не каждую ночь, конечно, но несколько раз в неделю — это точно. Днем он ходит за мной по пятам. Мне кажется, ему нет дела до того, что я знаю об этом. Да, вот еще что: он шлет мне письма.
— Письма?
— Да-да, точнее, телеграммы: строку-другую, не более. «Мориарти, берегись! Твои дни сочтены». Или что-нибудь в таком роде. Он даже говорил обо мне с моим директором.
— С директором? Какого директора вы имеете в виду?
— Мистера Прайса-Джонса — директора школы Ройлотт, где я служу учителем математики.
Это была маленькая частная школа в западной части Лондона.
— Директор вызвал меня и потребовал объяснения по поводу обвинений Холмса.
— Ну и что вы ему сказали?
— Я заявил, что затрудняюсь ответить на них, хотя бы потому, что не знаю, о чем идет речь. Тут директор мне все и выложил. — Мориарти повернулся в кресле и устремил на меня свой голубой взор. — Дорогой Ватсон, ваш друг убежден, что я в некотором роде — он никак не мог подыскать нужное слово — глава преступного мира. Причем самый распоследний негодяй, — добавил он, беспомощно всплеснув руками. — А теперь скажите по чести, сэр, — разве я хоть капельку похож на такого человека?
Не пришлось даже совершать над собой усилий, чтобы сказать, что ничего похожего я не вижу.
— Что же мне делать? — жалобно заныл коротышка. — Я знаю, ваш друг — хороший человек, вся Англия воздает ему хвалу. Однако по отношению ко мне он совершил ужасную ошибку, и я стал невинной жертвой.
Я пребывал в глубокой задумчивости и промолчал.
— Доктор, меньше всего на свете я хотел бы причинить ему беспокойство, — продолжал жаловаться Мориарти. — Но я отказываюсь что-либо понимать. Если не предпринять что-то немедленно, чтобы положить конец этому... этому преследованию, мне не останется ничего другого, как обратиться к своему адвокату.
— Я думаю, до этого не дойдет, — тотчас ответил я, хотя, должен признаться, не имел ни малейшего представления, что делать дальше.
— Искренне надеюсь, что это так, — согласился он. — Именно поэтому я здесь.
— Мой друг неважно себя чувствует, — ответил я, пытаясь нащупать верный путь. — То, как он себя ведет, ни в коей мере не соответствует его обычной манере. Если бы вы знали, какой он, когда здоровье его в порядке...
— Но я знаю, какой он бывает тогда, — перебил меня профессор, к моему глубокому удивлению.
— Вот как?
— Именно так, и, должен вам заметить, Шерлок был весьма обаятельным молодым человеком.
— Вы знали Шерлока в юности?
— Ну да, конечно. Я учил его математике.
Я смотрел на профессора не отрываясь и даже приоткрыв рот от удивления. По тому, как менялось выражение его лица, я понял, что он-то предполагал, что все это мне давно известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30