Те попросту глядели с высоты, как чего-то трепещутся под ними первые люди города. Первые в почёте — первые в пороке.
Несколько часов назад они узнали — в придачу к тому, что покушение не удалось и серый куда-то исчез, — ещё и то, что мужицкое войско во главе с лже-Христом выступило на Гродно и идти ему, самое большее, два дня. Они не ожидали, что самозванец может двигаться так быстро. А всё было очень просто, как объяснил очередной гонец.
Люди Христа по дороге покупали коней у местных жителей. Дёшево покупали, ибо каждый, предвидя зимнюю бескормицу, рад был продать лишнего коня, если его имел. Кроме того, люди спешили. Лихорадочно спешили. Надрывались, лишь бы только прийти скорей. Август перевалил на вторую половину. Жадно ждала земля. Изнемогала по тому часу, когда прикроет зерно пуховым, чёрным одеялом. Надо было скорее дать кое-кому по когтям, взять награбленное и торопиться.
При этом известии Босяцкий и Лотр, как наиболее дальновидные, переглянулись. Это их утешало. Одно только это и было утешительным. Город словно подменили. Никто не кланялся Лотру и его кавалькаде, все мрачно глядели вбок и вниз, какие-то люди шныряли окрест Мечной улицы. Шпионы и доносчики сбивались с ног и ничего не могли поделать. «В каждую годину жди удара в спину». Единое спасение заключалось в том, чтобы встретить врага подальше от стен и раздавить железом, но и на это теперь не было времени.
Целые дни на Росстани, на Старом и Рыбном рынках кипели страсти. Кричали, спорили, затевали какие-то диспуты. Школяры ругали монахов, монахи — школяров. Даже Бекеш с присными шлялись по городу с подозрительным видом: того и жди, что начнут обличать. Под вечер Лотр с Босяцким решили проехать городом и самим послушать, что и как. В глубине души они знали: если Гродно забурлит, его придётся покинуть. Они знали, даже не сговариваясь, кто должен в этом крайнем случае остаться в городе. Понятно, тот, кто всегда был в тени, чьё истинное лицо люди видели слишком поздно, когда уже оставалось лишь два выхода — плаха или каменный мешок.
И всё же в глубине души они не верили, что дело зайдёт так далеко. Войско Христово обрастало людьми, как лавина снегом, это так. Сейчас под его началом, по доносам, состояло что-то около тьмы людей. Но это же были мужики. Не обученные владению оружием, неловкие на своих крестьянских конях, косолапые зипунники, чёрная кость. Даже идя на разбой, они оказывались бессильны против конного человека в латах, если у того меч, а у оруженосца аркебуза или пулгак. Разве не отбился однажды на охоте Мартел Хребтович от сорока этаких? Один, ибо оруженосца оглушили в драке.
Так что двух с половиной тысяч конных латников да двадцать канонов хватит выше головы, чтобы раздавить хамское войско. Славный Бертран пел правду:
И любо видеть мне, как раб,
Что сдуру бросился в бои,
Кидает на бегу свой скарб,
А войско гонится за ним.
И ничего, что это подобно нападению на мирную деревню с целью грабежа. Так и выйдет. Тем и закончится.
Раздражала несговорчивость сильных. Словно не понимали всей опасности, тянули каждый в свою сторону. Сейчас пугали, как всегда, то ли пьяного, то ли просто дурного (поди догадайся) войта. Цыкмун Жаба не хотел уступать Корниле свою стражу и своих отрядных:
— Не дам. Себе охрана нужна. У короля проси.
— Много ты у этого... — доминиканец обозвал Жигмонта стыдным для мужчины словом, — выпросишь.
— Ты что это? — ворчливо бросил Комар.
— А что? Недаром княгиня Миланская, кажется, и замуж не успела выйти, а несколько месяцев в Рогачёве сидела и тамошнего дворянина, Гервасия Выливаху, в вере переубеждала. — Доминиканец был зол до несдержанности. — Упорно переубеждала, даже по ночам. А еретик Гервасий так еретиком и остался. Неизвестно ещё, чей и сын.
— Замолчи, — попросил Лотр.
Но монах от злости на это быдло, не понимающее, какой обух занесен у него над головой, не унимался:
— У них у всех так. Преимущественно их жёны, женщины о династии заботятся. Супруга Александра не позаботилась, так трон и достался деверю.
— Замолчи, — ещё тише сказал кардинал и вдруг рявкнул на Жабу: — Веди людей, иначе...
— Книжник ты! — ошалев от страха, заголосил Жаба. — Фарисей! На головах ваших имена богохульные!
— ...Иначе, святой седмицею клянусь и животворящим крестом, мы раньше, чем его, обезоружим твоих молодцов, а тебя выставим одного навстречу хамам.
Жаба понял, что шутки плохи.
— Ладно, — лязгая зубами, согласился он.
— Давно бы так, — похвалил Лотр. — Приложи к приказу сикгнет. Вот так. А теперь попробуем, благодаря дару, данному нам Богом, предусмотреть все возможные последствия.
«Ты уже раз предусматривал», — подумал Босяцкий, но промолчал. Глаза Лотра остановились на нём.
— Ты, капеллан, поскачешь сегодня под вечер в стан этого дьявола. Не мне тебя учить. Но скажи: войско королевское идёт.
— А оно идёт? — спросил Жаба.
Теперь на него можно было не обращать внимания: оттиск сикгнета стоял под приказом. И кардинал оборвал:
— Глупости плетёшь... Так вот, если не испугается, предложи выкуп.
— Да. — Комар поднял грозные брови. — Сто тысяч золотых. Скажи: больше, чем татарам. А силы у него меньше.
— Поскачу, но он может отказаться, — высказал сомнение пёс Божий.
— А ты постарайся, чтобы слухи о выкупе дошли до хлопов. Поднеси им яблоко раздора... Ну, а ваши мысли, иллюстрируйте, господин Жаба?
— «Яблоки хорошие — очень хорошие, а плохие — очень плохие, так что их нельзя есть, потому что они очень нехорошие», — говорил в подобных случаях мудрый Иеремия.
— Уберите это пьяное быдло, — засипел Лотр.
— «Лучше быть пьяным, чем трезвым», — говорил в подобных случаях Соломон. Лучше быть великим и мудрым, чем маленьким и глупым. Что есть — то есть, чего нет — того нет. В наших боровах наше будущее... А совет мудрого...
Его взяли под руки и вывели.
— Ну вот, — подвел итог Лотр. — Остальные могут идти готовить воинов. За работу. Ты, Флориан, останься, а ты, Корнила, приведи палача.
— За что?! — с усмешкой трагическим шёпотом спросил монах.
— Тьфу, — сморщился Лотр.
Друзья в сутанах остались одни.
— Полагаю, ты знаешь, о чём будет разговор?
— Да. Думаю, Христос может взять город. Придёт хозяин, а вы этого страшно не любите.
— Терпеть этого не могу, — усмехнулся Лотр. — Ход подземный хоть не обвалился?
— Что ты. За ним следят. Это же не стены... Так что, оставаться мне?
— Да. Сразу. Постарайся, если он не согласится, если раздора не выйдет, вернуться тихонько. Мы скажем, что ты поскакал в Вильно за подмогой. А ты тем временем перейдёшь в тёмное укрытие. До этого может не дойти. Всё же выкуп, раздор, могучее войско, битва... Но если дойдёт — мы отправимся в Волковыск за подмогой. Там крепость не взяли крымчаки. Там сильное войско. Приведём. Утешает тут...
— Утешает тут то, что его мужики не будут сидеть долго. Разойдутся. Земляной червь не может без земли. Останутся разве что мещане.
— Ты понял, что тебе делать?
— На этот случай — знаю. Когда ты подойдёшь — дай знак. Я постараюсь к тому времени собрать богатых цеховых, средних, купцов и прочее такое. Да как на медведя — одним махом.
— Так. Игра наша не удалась. Всё вышло не так, как хотели. Значит, карты под стол да по зубам.
— Ты неисправим. За такие сравнения на том свете...
— Нам всё простят на том свете, если мы раньше нас туда отправим этого Христа. А если не одного, да ещё с большой кровью — тем более.
— Ну вот, — вздохнул Босяцкий.
— Ну вот. А теперь забудь. Это просто разговор до крайности предусмотрительных людей. Выкуп огромен. Таких денег никто из них в глаза не видел. А не разбегутся от золота — разбегутся от меча. Чудес не бывает.
Пришли Корнила и палач.
— Слушай, — сказал палачу Лотр. — Тебе приказ такой: как только я дам знать, девку, что у тебя, придуши. — Какая-то мысль промелькнула на его лице. — Слушай, а что, если сыграть на ней? Заложница.
— Месяц назад вышло бы, — мрачно проговорил доминиканец. — От радости сбежал бы с ней хоть в Грецию, хоть в Турцию. А теперь... Ты плохо знаешь таких людей. Умрёт потом от тоски, а тут сочтёт, что это не достойно его чести. Возвысили вы этого жулика себе на шею.
Палач смотрел на них вяло и изнеженно. Рот жёсткий, ироничный, а в глазах меланхолия.
— Ты о чём думаешь? — спросил Лотр.
— Птичечка, — показал палач на железного орла. — Левчик. Или нет, это волчик.
— Ну и что?
— Непорядок. Клеточку бы. Вот займусь.
— Займись ты, пока жив, тем, чем приказано.
— «Железной девой»?
— Чем хочешь.
— Значит, чистый лист. Заня-ятно как. Спасибо, ваше преосвященство. Ну а что дальше?
— Если такой приказ будет, дальше делай, что хочешь.
— Присягу, значит, снимаете с меня?
— Снимаю... Возможно, навек.
— Ну, ладненько. Я найду, что делать, подумаю.
— Иди.
Они остались втроём.
— А ты делай вот что, тысячник. Откажется он, не откажется — собирай все силы и выводи на то место, где сливаются Лидский и Виленский шляхи. Всех, даже торговцев, бери. Они ему истории с рыбой не простили. Примут выкуп — гонись, бей поодиночке. Не примут, подойдут туда — разбей их. Гони и режь до последнего. А Христа тащи сюда.
Лоб у тысячника казался ещё более низким, потому что был Корнила пострижен под горшок. Этот лоб не морщился. И вдруг Корнила сказал странную вещь:
— Сами говорите, Христа?
— Так это ж мы его...
— Ну, вы... Раньше объявили. Потом все люди поверили. Чудес сколько сотворил. Татар отлупасил. Меня два раза прогнал. И Матерь Остробрамская ничего с ним не сделала... И вот «хватай». Непорядок.
— Ты что, себя с Матерью Остробрамской равняешь?
— Также сила и я. Не бывало такого, чтоб меня били. А тут: на стенах — раз, на рынке — два, после берёзовского разгрома — три... Не к ладу. Да ещё и Матерь. Непорядок. Что-то здесь не то.
— Ну ты же можешь его побить.
— Не диво. Канонов столько. И один латник с мечом, аркебузой, пулгаком всего на четверых сиволапых в полотнище. Тут и сомнений не может быть: первой конной атакой, одним весом раздавим, перевернём и ещё раз в блин расплющим. А только — непорядок.
— Хорёк ты, — разозлился Лотр.
— Ну и пусть. А приказы себе противоречить не должны. Непорядок.
— Подожди, Лотр. — Друг Лойолы улыбнулся. — Tы, Корнила, меня послушай. Ты что, святей святого Павла?
— К-куда там. Он возле самого Бога сидит.
— А Павел между тем «дыша угрозами и убийством на учеников Пана Бога».
Корнила мучительно морщил рот. Как это было тяжело. Что хочет от него этот? Тысячник наконец додумался.
— Где это? — недоверчиво спросил он.
— Клянусь тебе, что это так. Это Деяния Апостолов, глава девятая.
— Разве что глава девятая, — с облегчением произнес тысячник. — Слушаюсь.
— Иди, — сказал Лотр. — Будет бежать — не бери живьём. Так даже лучше.
— Это что же, мои руки в крови?
— Дурень. Чем более он для всех, тем менее для себя, тем сильнее, тем опаснее нам.
Корнила ничего не понял, и это, как всегда, успокоило его. Он кивнул.
— Поэтому вот тебе приказ: вязать, убивать всех, призывающих имя Господне.
Часом позже Лотр и Босяцкий на чужих конях, закутавшись в обыкновенные льняные плащи с капюшонами, скрывающими почти всё лицо, ездили по городу и прислушивались к разговорам.
Город гудел, как улей, в который какой-то проказник бросил камень. Повсюду спорили, а кое-где дело доходило и до хватания за грудки. Но везде фоном разговоров было:
— Мужицкий... мужицкий... мужицкий Христос!
И, только возвращаясь домой, на Старом рынке, когда до замка было рукой подать, попали они в неприятный переплёт.
На Старом рынке ругались, ругались до зубовного скрежета и пены. Шёл диспут между молоденьким белёсым школяром и дородным городским монахом. Монах явно побеждал. А сбоку стояли и с любопытством смотрели на всё это люди, которых Лотр не любил и побаивался чуть ли не больше, чем лже-Христа, идущего сейчас на город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74