— Я не знаю. Но не будет вам добра, если вы вздумаете доискиваться, кто убил Кок-Робина и застрелил Джонни Спригга. Вы этого никогда не узнаете, никогда … — голос её стал громким и резким, она вся дрожала.
В эту минуту в комнату вошла Белл Диллард. Она быстро подошла к миссис Друккер и обняла её.
— Пойдёмте, — сказала она успокоительно, — мы поедем за город, леди Мэй. — Повернувшись к Маркхэму, она холодно сказала: — Дядя просит вас в библиотеку, — и повела миссис Друккер в переднюю.
— Как это странно, сэр, — заметил Хэс. — Эта глупость о Джонни Спригге все время у неё на уме.
Ванс кивнул головой.
— Наше появление испугало её. Разум у неё не в порядке, и она чрезвычайно впечатлительная. Постоянно носясь с мыслью об уродстве своего сына и о том времени, когда он был как все дети, она, может быть совершенно случайно, вспомнила, как в детских сказках описывается смерть Робина и Спригга. В этом деле существуют какие-то скрытые подземные толчки и страшная осложненность. Может быть, у профессора Дилларда мы найдём более твёрдую почву.
Профессор встретил нас без особой любезности. Стол его был завален бумагами, очевидно, мы потревожили его в самом разгаре работы.
— По какому случаю этот неожиданный визит, Маркхэм? — спросил он, пригласив нас сесть. — Что-нибудь новое о смерти Робина? — Он заложил страницу в книге и нетерпеливо посмотрел на нас. — Я очень занят…
— К сожалению, — ответил Маркхэм, — нового о смерти Робина я ничего не принёс. Но по соседству случилось другое убийство, и мы имеем основания думать, что оно находится в связи со смертью Робина. Я желал бы узнать, сэр, знакомо ли вам имя Джона Е. Спригга?
— Ах, так звали убитого?
— Да. Человек по имени Джон Е. Спригг убит сегодня в Риверсайдском парке, близ 84-й улицы около половины восьмого утра.
Глаза профессора устремились на камин, несколько мгновений он молчал. Казалось, будто он с чем-то внутренне боролся.
— Да, — наконец сказал он. — Я — мы — знаем молодого человека с таким именем, но я не уверен, что это тот.
— А кто он? — настойчиво, с любопытством спросил Маркхэм.
— Я думал о лучшем ученике Арнессона, получившем математическую премию.
— Каким образом вы познакомились с ним, сэр?
— Арнессон приводил его к нам несколько раз, чтобы я поговорил с ним. Арнессон гордился им, и, действительно, юноша был необыкновенно талантлив.
— Так что, все члены вашего семейства знали его?
— Да. Белл, кажется, встречалась с ним, и если в «семейство» вы включаете и Пайна с Бидл, то имя это было известно и им.
— Друккеры знали Спригга? — был следующий вопрос Ванса.
— Очень может быть. Арнессон и Друккер часто видятся. Припоминается мне, что однажды вечером, когда заходил Спригг, Друккер тоже был здесь.
— А Парди знал Спригга?
— Вот этого я вам не могу сказать. Скажите, пожалуйста, — заговорил он с некоторой вспыльчивостью, — какой смысл скрывается в ваших вопросах? Ведь, наверное, вы не собираетесь доказывать мне, что убитый — ученик Арнессона?
— Боюсь, что так, — сказал Ванс.
Когда профессор снова заговорил, в его голосе слышались беспокойство и страх.
— Если бы даже и так, какое нам до этого дело? И как вы связываете его смерть со смертью Робина?
— Я согласен, что определённого у нас ничего нет, — сказал ему Маркхэм. — Но бесцельность обоих убийств, отсутствие мотивов, делает их до странности похожими.
— Это основы вашего предположения? — проговорил презрительно-благосклонным тоном профессор. — Вы никогда не были хорошим математиком, Маркхэм, но все-таки вы должны бы знать, что гипотезы не строятся на таких шатких основаниях.
— Оба имени, — заметил Ванс, — и Кок-Робин, и Спригг встречаются во всем известном детском стихотворении.
Старик посмотрел на него с нескрываемым изумлением, краска гнева стала постепенно заливать его лицо.
— Ваш юмор совершенно неуместен, сэр!
— Увы, это не мой юмор, — печально возразил Ванс. — Это шутка Епископа.
— Епископа? — Профессор с усилием подавлял гнев. — Послушайте, Маркхэм, я не позволю играть с собою. Уже второй раз в этой комнате вы упоминаете о каком-то таинственном Епископе; я хочу узнать, что это такое. Если какой-то безумец послал дурацкое письмо в газеты по поводу смерти Робина, так до Спригга-то какое дело этому Епископу?
— Под трупом Спригга была найдена бумажка с математической формулой, отпечатанной на той же машинке, что и записка Епископа.
— Что? — Профессор нагнулся вперёд. — На той же машинке, вы говорите? Математическая формула?.. Какая формула?
Маркхэм раскрыл свою книжку и протянул ему клочок бумаги, найденный Питтсом.
— Формула Римана. — Профессор долго смотрел на бумажку, затем передал её Маркхэму. Он сразу как-то постарел. — Ничего не понимаю. — Тон его голоса был безнадёжно покорный. — Может быть, вы и правы. Что вам угодно от меня?
Маркхэм был поражён переменой в наружности профессора.
— Я пришёл к вам, чтобы удостовериться, было ли соединительное звено между Сприггом и этим домом. Но, честно говоря, получив это звено, я не знаю, подойдёт ли оно к цепи. Во всяком случае, разрешите мне поговорить с Пайном и Бидл.
— Спрашивайте их о чем хотите, Маркхэм. Вам не придётся обвинять меня в том, что я стоял на вашем пути. Но надеюсь, — он вопросительно взглянул, — что вы посоветуетесь со мною, прежде чем предпримите какие-либо решительные шаги.
— Это я могу обещать вам, сэр, но, боюсь, что мы ещё очень далеки от всяких решительных шагов. — Он протянул руку. Видно было, что он опасается за старика и хочет выразить ему симпатию.
Профессор вместе с ним пошёл к дверям.
— Не могу понять, причём тут эта формула, — прошептал он, покачивая головою. — Но если я могу сделать что-нибудь…
— Вы можете сделать нечто для нас, профессор, — сказал Ванс, остановясь в дверях. — В то утро, когда был убит Робин, мы беседовали с миссис Друккер, и хотя она уверяет, что не сидела у окна, все-таки возможно, что она видела происшедшее на стрельбище между одиннадцатью и двенадцатью.
— У вас осталось такое впечатление? — с интересом спросил профессор.
— Очень слабое. Утверждение Друккера, что он слышал её крик, и её отрицание этого факта навели меня на мысль, что, возможно, она и видела что-то, но предпочитает скрывать это от нас. И тогда я подумал: может быть, вы имеете на неё влияние и уговорите её сообщить нам, что она видела.
— Нет, не просите меня об этом. Если эта несчастная женщина и видела что-нибудь из своего окна, разузнавайте об этом сами. Я не хочу принимать участия в этой пытке и надеюсь, что и вы не будете её терзать. То, что вы хотите, можно узнать другим способом. — Он посмотрел Маркхэму прямо в глаза. — Но она не из тех, которые говорят. Вам самим потом будет неприятно.
— Мы должны сделать все, что только можем, — решительно сказал Маркхэм. — Какой-то злой дух скрывается в этом городе, и я не могу никого защитить от страданий. Но, уверяю, вас, что без нужды я никого не буду мучить.
— А вы не подумали, — спросил профессор, — что истина, которой вы добиваетесь, может быть ещё ужаснее, чем само преступление?
— Я должен идти на риск. Но если бы даже знал, что это так, я ни в коем случае не остановился бы.
— Конечно, конечно. Я гораздо старше вас, Маркхэм, я вас помню ещё мальчиком, а жизнь клонится к закату, начинаешь находить истинные пропорции в мире. Все отношения меняются. Вещи теряют своё значение. Вот потому-то старики становятся снисходительнее, что они знают: все созданные человеком ценности не важны.
— Но мы пока живём человеческими ценностями, и я обязан поддерживать их, — возразил Маркхэм. — Никогда чувство личной симпатии не заставит меня свернуть с истинного пути.
— Может быть, вы и правы, — вздохнул профессор. — Но не просите меня о такой помощи. Если вы откроете истину, будьте милосердны: убедитесь, можно ли считать преступника ответственным, прежде чем посылать его на электрический стул. Бывают больные умы, как больные тела, и часто они существуют одновременно в одном и том же человеке.
Когда Ванс вернулся в гостиную, он тщательнее обычного закурил папиросу.
— Профессора, — сказал он, — огорчила смерть Спригга, и хотя он протестует, но все-таки формула убедила его, что Робин и Спригг относятся к одному и тому же уравнению.
Только он уж очень легко дал себя убедить. Почему? Более того, он тотчас же сознался, что Спригг был здесь хорошо известен. Не могу сказать, что он что-то подозревает, но несомненно боится кого-то… Он, по-видимому, не желает мешать правосудию, хотя решительно отказывает принять участие в крестовом походе против Друккеров. Не знаю, какая подкладка под его почтительностью к миссис Друккер, профессор не сентиментален. А эта пошлость о больном уме и больном теле? Точно на лекции по физической культуре. Ну, предложим несколько вопросов Пайну.
— Не думаю, чтобы можно было бы от него чего-нибудь добиться, — сказал Маркхэм. — А все-таки, сержант, приведите сюда Пайна.
Когда Хэс вышел, Ванс бросил на Маркхэма шутливый взгляд.
— Уверяю тебя, ты не будешь раскаиваться. Честное слово, трудная это проблема… — Он снова сделался серьёзен. — Нам тут приходится иметь дело с неизвестными величинами. Мы столкнулись с какой-то странной, ненормальной силой, которая не действует согласно принятым законам. Она чрезвычайно утончённа и неизвестна нам. Но мы знаем, по крайней мере, что источник её где-то вблизи этого дома; мы должны обыскать каждый психологический уголок, каждую щель. Пожалуйста, не раздражайся вопросами, которые я буду предлагать Пайну. Придётся заглядывать в самые невероятные места…
Послышались приближающиеся шаги, и через мгновение вошёл Хэс, ведя на, буксире старого лакея.
Глава XI
УКРАДЕННЫЙ РЕВОЛЬВЕР
Понедельник, 11 апреля, 3 часа дня
— Садитесь, Пайн, — ласково, но строго сказал Ванс. — Профессор разрешил нам допросить вас, и мы уверены, что вы ответите на все вопросы.
— Конечно, сэр, — отвечал слуга. — Я уверен, что у профессора нет причины что-нибудь скрывать.
— Отлично. — Ванс откинулся на спинку кресла. — Ну, для начала, скажите мне, в котором часу был сегодня подан завтрак?
— В половине десятого, сэр, как всегда.
— Все члены семейства присутствовали на нем?
— О да, сэр.
— Кто их будит по утрам и в котором часу?
— Я бужу, в половине восьмого я стучу в дверь.
— И ожидаете ответа?
— Да, всегда, сэр.
— И никто не опоздал к завтраку?
— Все были вовремя, как всегда, сэр.
— Не случилось ли вам видеть, чтобы кто-нибудь выходил сегодня из дому или возвращался домой до завтрака?
Вопрос был предложен очень небрежно, но я заметил, что тонкие веки Пайна дрогнули.
— Нет, сэр.
— А не мог ли кто-нибудь из членов семейства выйти из дому и вернуться без вашего ведома?
Первый раз за время допроса Пайн ответил неохотно.
— Конечно, сэр, можно было пройти через парадную дверь без моего ведома, пока я накрывал стол в столовой. А кроме того, можно было пройти и в дверь стрелковой комнаты, потому что моя дочь всегда запирает дверь в кухню, когда готовит завтрак.
Ванс помолчал, а потом спокойно спросил:
— У кого-нибудь в доме есть револьвер?
Глаза Пайна широко раскрылись.
— Нет… насколько я знаю.
— Слышали ли вы когда-нибудь о Епископе, Пайн?
— О, никогда, сэр! — Лицо его побелело. — Вы говорите о человеке, который посылал эти записки в газеты?
— Я говорил просто о епископе, — небрежно сказал Ванс. — Но скажите-ка мне, слышали ли вы что-нибудь о сегодняшнем убийстве в Риверсайдском парке?
— Да, сэр. Дворник из соседнего дома рассказал мне о нем.
— Вы знали молодого м-ра Спригга?
— Я видел его здесь раз или два, сэр.
— Он был здесь недавно?
— На прошлой неделе, сэр, кажется, в четверг.
— Кто ещё был здесь в это время?
Пайн сморщился, как будто стараясь припомнить.
— М-р Друккер, сэр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27