И даже семьдесят в принципе нормально. Так что кушайте, Настенька, кушайте.
Наталья очень ловко увела меня от темы Ангелины, девочек и их таинственного отца, а я и сама не заметила, как слопала еще несколько пирожков и сытая, умиротворенная, забыла о своей миссии— держать ушки на макушке.
Около девяти вечера вернулись мужчины — супруг Радж и сын Алеша, совершенно не похожий ни на одного из родителей. В нем не было ни грузной основательности отца, ни мягкой плавности матери. Весь он состоял из сочленений и углов, словно большое нелепое насекомое или тощая голенастая птица, с которой содрали перья. Только на голове оставили черный хохолок.
— Отличный город Москва, — восторгался он, — но Калькутта лучше, правда, Анастасия? Но жить лучше в Москве. Только холодно. А вы где в Москве живете? Дадите телефон? Я вам тоже свой московский дам. Будем общаться. Мамочка, нет, сиди, я сам налью чаю, нет, я не устал, совсем не устал!
Алеша тараторил как заведенный и не давал никому слова вставить. Отец добродушно посмеивался, глядя, как жена наседкой носится над великовозрастным дитятей.
— Если вы найдете ему русскую невесту, я вам этого не прощу, — предупредил меня Радж, прощаясь в прихожей.
Как я поняла из обмолвок Натальи, их семье принадлежал весь подъезд в этом доме, и жили они за счет того, что сдавали квартиры. Очень неплохо, по местным меркам, жили, насколько я могла судить. Среди арендаторов были в основном иностранцы, которые за ценой не стояли.
Уходя из гостеприимного дома, я с запозданием спохватилась, что на целых четыре часа упустила девочек из-под контроля. После происшествия в кафе я решила быть начеку и по возможности контролировать каждый их шаг и вот так непростительно засиделась в гостях.
Но, похоже, Анна и Мария все это время провели перед экраном телевизора. Я застала их лежащими на диване в ленивых кошачьих позах, рядом на полу стояла корзина с остатками фруктов, и тут же были раскиданы горы кожуры и огрызков. Фима лежал в ванне, не сочтя нужным прикрыть дверь. На его ушах сидели дистанционные наушники, в зубах торчала сигара, а на кафельном бортике с одной стороны стоял коньячный бокал с остатками напитка, с другой лежал черный матовый револьвер. Хоть сейчас на обложку журнала для правильных мальчиков! По самое горло он утопал в легкой белоснежной пене, но, когда я опасно близко приблизилась к санузлу, Фима непроизвольно дернулся, пена качнулась… Показалось или нет? Чуть левее правого соска виднелся странно правильной формы шрам, его ломаная линия была похожа на схематичное изображении молнии. В следующую секунду Фима снова погрузился в пену, и я так и не смогла хорошенько рассмотреть, что же у него там такое.
Переобуваясь в домашние тапочки, обратила внимания на туфли девочек. Они были покрыты толстым слоем коричневой пыли. Куда-то ходили? Чтобы так угваздаться, надо было совершить долгую пробежку по самым дальним закоулкам города.
На следующий день мы все-таки совершили экскурсию по Калькутте. Она ошеломила меня сочетанием вроде бы несочетаемых вещей — роскоши и нищеты, вычурности и строгости, современностью деловых районов и старыми закоулками, где время, казалось, остановилось много веков назад. Полчаса, пока девочки вместе с Фимой бродили по парку, я с высоты холма любовалась интеллектуальной столицей Индии, накрытой голубой чашей неба. Отсюда открывалась потрясающая перспектива на центр.
В парке в эти утренние часы было многолюдно, здесь собирались любители йоги. Их сосредоточенные тела и расслабленные лица говорили — есть и другая жизнь, в которой нет места городскому шуму, бесконечной гонке на выживание, шальным деньгам и все большей и большей технологичности жизни. Сама не заметила, как поддалась безмятежному оцепенению, которое грубо нарушил наш верный страж Фима.
— Пойдемте, Настя, что вы тут как вкопанная застыли?
Осмотрев все положенные достопримечательности — белоснежный мемориал Виктории, монумент Октерлони, штаб-квартиру миссии Кришны, мы наскоро проскочили Музей Индии и, полюбовавшись храмом Кали, закончили суматошную экскурсию в ботаническом саду у древнего баньянового дерева, такого огромного, что даже не верилось в его природное происхождение.
— Мило, как мило, — лопотали девочки и ежеминутно спрашивали: — Вам нравится, Настя?
Я вежливо кивала головой и мечтала, чтобы они от меня отстали и не мешали мыслительному процессу, который протекал в моей голове. Впрочем, назвать это мыслительным процессом язык не поворачивается. Там, в моей черепной коробке, происходили сложные вычислительные операции, но я к этому не имела почти никакого отношения. Словно кто-то использовал мои извилины, прогоняя по ним задачи и пробуя варианты ответов. Мое же сознание, стараясь не мешать оперативному процессу, вальяжно плавало в жарком воздухе, притормаживая у диковинных цветов, любуясь яркими птицами и вездесущими наглыми мартышками. Мартышки мне нравились больше.
Фредди взорвали в его собственном доме. В кафе, которое позавчера имело честь принимать Анну и Марию, тоже прозвучал взрыв. Только убогий не стал бы пытаться сопоставить два этих события. Но все ли так просто? Может, именно убогий, не умеющий видеть очевидного, идет к разгадке наиболее коротким путем? Возможно, очевидное мешает видеть главное. И еще: слишком много суеты, передвижений, слишком быстро меняется видеоряд. Как говорил мудрый китаец Лао-Цзы, покой есть главное в движении. Мне не хватало сейчас времени и места для того, чтобы дать волю своей интуиции. Я верила— мне уже был послан намек, но в спешке я его не разглядела. Только мое подсознание все еще помнило о нем.
Утром мы должны были вылететь в Гонконг. А вечером девочки навели марафет пуще прежнего и, подгоняя Фиму, снова умчались в темную ночь. Я долго, но безуспешно набивалась в компанию. В итоге пришли к компромиссу — сестры пообещали звонить каждые полчаса. Странная у меня все-таки роль. Я не служанка, не помощница. Я просто тупо нахожусь рядом с ними. Когда мне позволено. Такое ощущение, что они сами никак не могут придумать, что со мной делать. По сути, я им тут не нужна. Тем не менее они уже раз пять намекнули, что я никак не могу уехать раньше срока. И что если мне придет в голову рвануть в Москву до того, как мы прибудем в Венецию, то они будут категорически против.
— Слушайте, но тогда объясните мне, зачем?
— Ну конечно, Настя! Какие могут быть объяснения? Разве мы вас сильно обременяем? Разве вы не получили большой аванс?
На этом разговор заканчивался.
Я включила телевизор, чтобы в случае чего быть в курсе. Куда они отправились сегодня? Я заранее не завидовала тем людям, которые окажутся рядом с красавицами. Уж больно неспокойно с ними. И этот странный Фима. Он открывает рот не чаще трех раз в день, и то когда ест. У него всегда немного сонные глаза. Но это глаза удава, фиксирующие малейшие колебания воздуха. Девочки ему ни в чем не перечат и, как мне кажется, немного побаиваются его. И он тоже побаивается их. Такое ощущение, что они договорились держать нейтралитет, но постоянно опасаются подвоха друг от друга.
Едва стих звук отъезжающего такси, в дверь постучали. Не без опасения посмотрев в глазок, я увидела Алешу.
— Чем обязана? — обратилась я к нему, стараясь удалить настырного парня на как можно большее расстояние. Этот может и на шею сесть, подсказывало внутреннее чутье.
— О нет, ничего такого! — расплылся он в улыбке. — Просто решил заглянуть по-соседски. — Его русский был изумительно чист, как если бы он никогда и не жил в Индии.
— Заглядывайте, — обреченно вздохнула я.
— Не помешаю? — Алеша быстро сунул нос во все углы и, убедившись, что в квартире, кроме меня, никого нет, по-хозяйски расположился на диване.
— Ну рассказывайте, Настя.
— О чем это вы?
— Да просто потреплемся. В России любят потрепаться, не так ли?
— Даже и не знаю, что вам сказать. Наверное, любят. Может быть, вы начнете? А? Ну а я уж подхвачу. Вас что-то конкретное интересует?
— О нет, можно без деталей. Так… о том о сем… Вы замужем?
Нет, положительно, происходит что-то странное. Последнее время все кому не лень одолевают меня вопросами о матримониальном положении. Сдалось оно им.
— Да, замужем.
— Гражданский брак?
— Почему вы так решили?
— Вы думали над вопросом чуть дольше, чем замужние женщины с официальным статусом. Но впрочем, это совсем неважно. Ваш муж не будет недоволен, если я приду к вам в гости в Москве? Так сказать, с ответным визитом.
Вообще-то я его не приглашала. Но, решив разобраться с назойливым гостем на месте, уверила, что ревновать никто никого не будет.
— Как замечательно, — искренне обрадовался Алеша.
— Вы с ним, кстати, тезки.
— Тезки?
— Ну да, его тоже зовут Алексеем.
— Отлично, замечательно! — расплылся в улыбке индус. Чем-то он неуловимо напоминал мне сестер. Хотя внешне был полной противоположностью этим совершенным созданиям.
—У меня много друзей в России, но я бы хотел, чтобы было еще больше. Может быть, мы подружимся?
Мне никто еще так явно не предлагал дружбы, и слава богу. Не знаешь, как на такое реагировать.
— Понравилось вам в Калькутте? — перешел на нейтральную тему мой собеседник.
Я обратила внимание, что в то время как его лицо остается безмятежно спокойным, руки и ноги совершают тысячу еле заметных движений. Он мимолетно касался края футболки, двигал по полу коврик, крутил в пальцах какую-то мусоринку, и если бы не его прямо-таки из ушей льющееся благодушие, я бы решила, что он нервничает.
Разговор наш носил вполне невинный и даже отчасти формальный характер. Но за всем этим словоблудием, которое легко лилось с Алешиного языка, виделся и второй план. Он словно прощупывал почву, словно что-то выведывал.
— Тот человек из кафе, он все-таки умер, — сказал Алеша, когда я закруглилась с восторгами по поводу его родного города.
— Как жаль…
— Индусы считают, что смерть — это не конец, а начало. Так что печалиться не о чем.
— Не думаю, что это сильно утешит его близких.
— Как сказать… Высшая цель — не родиться снова, но не думаю, что тот человек уже достиг в своих перерождениях необходимой стадии.
— Это слишком сложно для меня, Алеша. Я, знаете ли, слышала о сансаре, но простите, у меня слишком европейские мозги, чтобы принимать это близко к сердцу.
— Такова суть нашей религии: только высший может умереть окончательно и больше не ступать в этот несовершенный мир. Но для этого надо пройти очень долгий путь.
— Вам бы хотелось навсегда оставить этот мир?
— Вы слишком много хотите от бедного вайшии.
— От кого?
— Да это я так, к слову… Одна из индийских религиозных школ делит людей по ступеням. На низшей находятся шудры — подмастерья и слуги. Вторая ступень — вайшии, люди, достигшие определенных успехов в самосовершенствовании. Ремесленники, предприниматели… Я из их числа.
— А кто выше вас?
— Кшатрии, личности, наделенные большой внутренней силой, способные управлять. И брахманы — духовные лидеры. Но это удел избранных. Я не замахиваюсь.
— Вы все это серьезно?
— Серьезно?
— Ну да, вы действительно так религиозны?
— Ах нет, не до такой степени, хотя я очень уважаю традиции и, разумеется, вера моих предков — это моя кровь и плоть. Но я все-таки в значительной мере человек светский. Да и наша религия гораздо свободнее всех остальных.
— Я как-то имела счастье быть на собрании поклонников Кришны, что-то я там большой свободы не заметила.
— О чем вы говорите? Это же сектанты. Вы, Настя, совсем не знаете индуизма.
— Да как-то без надобности было. Но общие представления все же имею.
— Индуизм — великая религия. Но не буду вас мучить подробностями.
— Отчего же, очень интересно.
— Суть в том, чтo ты и ктo ты на самом деле, а не что ты из себя представляешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Наталья очень ловко увела меня от темы Ангелины, девочек и их таинственного отца, а я и сама не заметила, как слопала еще несколько пирожков и сытая, умиротворенная, забыла о своей миссии— держать ушки на макушке.
Около девяти вечера вернулись мужчины — супруг Радж и сын Алеша, совершенно не похожий ни на одного из родителей. В нем не было ни грузной основательности отца, ни мягкой плавности матери. Весь он состоял из сочленений и углов, словно большое нелепое насекомое или тощая голенастая птица, с которой содрали перья. Только на голове оставили черный хохолок.
— Отличный город Москва, — восторгался он, — но Калькутта лучше, правда, Анастасия? Но жить лучше в Москве. Только холодно. А вы где в Москве живете? Дадите телефон? Я вам тоже свой московский дам. Будем общаться. Мамочка, нет, сиди, я сам налью чаю, нет, я не устал, совсем не устал!
Алеша тараторил как заведенный и не давал никому слова вставить. Отец добродушно посмеивался, глядя, как жена наседкой носится над великовозрастным дитятей.
— Если вы найдете ему русскую невесту, я вам этого не прощу, — предупредил меня Радж, прощаясь в прихожей.
Как я поняла из обмолвок Натальи, их семье принадлежал весь подъезд в этом доме, и жили они за счет того, что сдавали квартиры. Очень неплохо, по местным меркам, жили, насколько я могла судить. Среди арендаторов были в основном иностранцы, которые за ценой не стояли.
Уходя из гостеприимного дома, я с запозданием спохватилась, что на целых четыре часа упустила девочек из-под контроля. После происшествия в кафе я решила быть начеку и по возможности контролировать каждый их шаг и вот так непростительно засиделась в гостях.
Но, похоже, Анна и Мария все это время провели перед экраном телевизора. Я застала их лежащими на диване в ленивых кошачьих позах, рядом на полу стояла корзина с остатками фруктов, и тут же были раскиданы горы кожуры и огрызков. Фима лежал в ванне, не сочтя нужным прикрыть дверь. На его ушах сидели дистанционные наушники, в зубах торчала сигара, а на кафельном бортике с одной стороны стоял коньячный бокал с остатками напитка, с другой лежал черный матовый револьвер. Хоть сейчас на обложку журнала для правильных мальчиков! По самое горло он утопал в легкой белоснежной пене, но, когда я опасно близко приблизилась к санузлу, Фима непроизвольно дернулся, пена качнулась… Показалось или нет? Чуть левее правого соска виднелся странно правильной формы шрам, его ломаная линия была похожа на схематичное изображении молнии. В следующую секунду Фима снова погрузился в пену, и я так и не смогла хорошенько рассмотреть, что же у него там такое.
Переобуваясь в домашние тапочки, обратила внимания на туфли девочек. Они были покрыты толстым слоем коричневой пыли. Куда-то ходили? Чтобы так угваздаться, надо было совершить долгую пробежку по самым дальним закоулкам города.
На следующий день мы все-таки совершили экскурсию по Калькутте. Она ошеломила меня сочетанием вроде бы несочетаемых вещей — роскоши и нищеты, вычурности и строгости, современностью деловых районов и старыми закоулками, где время, казалось, остановилось много веков назад. Полчаса, пока девочки вместе с Фимой бродили по парку, я с высоты холма любовалась интеллектуальной столицей Индии, накрытой голубой чашей неба. Отсюда открывалась потрясающая перспектива на центр.
В парке в эти утренние часы было многолюдно, здесь собирались любители йоги. Их сосредоточенные тела и расслабленные лица говорили — есть и другая жизнь, в которой нет места городскому шуму, бесконечной гонке на выживание, шальным деньгам и все большей и большей технологичности жизни. Сама не заметила, как поддалась безмятежному оцепенению, которое грубо нарушил наш верный страж Фима.
— Пойдемте, Настя, что вы тут как вкопанная застыли?
Осмотрев все положенные достопримечательности — белоснежный мемориал Виктории, монумент Октерлони, штаб-квартиру миссии Кришны, мы наскоро проскочили Музей Индии и, полюбовавшись храмом Кали, закончили суматошную экскурсию в ботаническом саду у древнего баньянового дерева, такого огромного, что даже не верилось в его природное происхождение.
— Мило, как мило, — лопотали девочки и ежеминутно спрашивали: — Вам нравится, Настя?
Я вежливо кивала головой и мечтала, чтобы они от меня отстали и не мешали мыслительному процессу, который протекал в моей голове. Впрочем, назвать это мыслительным процессом язык не поворачивается. Там, в моей черепной коробке, происходили сложные вычислительные операции, но я к этому не имела почти никакого отношения. Словно кто-то использовал мои извилины, прогоняя по ним задачи и пробуя варианты ответов. Мое же сознание, стараясь не мешать оперативному процессу, вальяжно плавало в жарком воздухе, притормаживая у диковинных цветов, любуясь яркими птицами и вездесущими наглыми мартышками. Мартышки мне нравились больше.
Фредди взорвали в его собственном доме. В кафе, которое позавчера имело честь принимать Анну и Марию, тоже прозвучал взрыв. Только убогий не стал бы пытаться сопоставить два этих события. Но все ли так просто? Может, именно убогий, не умеющий видеть очевидного, идет к разгадке наиболее коротким путем? Возможно, очевидное мешает видеть главное. И еще: слишком много суеты, передвижений, слишком быстро меняется видеоряд. Как говорил мудрый китаец Лао-Цзы, покой есть главное в движении. Мне не хватало сейчас времени и места для того, чтобы дать волю своей интуиции. Я верила— мне уже был послан намек, но в спешке я его не разглядела. Только мое подсознание все еще помнило о нем.
Утром мы должны были вылететь в Гонконг. А вечером девочки навели марафет пуще прежнего и, подгоняя Фиму, снова умчались в темную ночь. Я долго, но безуспешно набивалась в компанию. В итоге пришли к компромиссу — сестры пообещали звонить каждые полчаса. Странная у меня все-таки роль. Я не служанка, не помощница. Я просто тупо нахожусь рядом с ними. Когда мне позволено. Такое ощущение, что они сами никак не могут придумать, что со мной делать. По сути, я им тут не нужна. Тем не менее они уже раз пять намекнули, что я никак не могу уехать раньше срока. И что если мне придет в голову рвануть в Москву до того, как мы прибудем в Венецию, то они будут категорически против.
— Слушайте, но тогда объясните мне, зачем?
— Ну конечно, Настя! Какие могут быть объяснения? Разве мы вас сильно обременяем? Разве вы не получили большой аванс?
На этом разговор заканчивался.
Я включила телевизор, чтобы в случае чего быть в курсе. Куда они отправились сегодня? Я заранее не завидовала тем людям, которые окажутся рядом с красавицами. Уж больно неспокойно с ними. И этот странный Фима. Он открывает рот не чаще трех раз в день, и то когда ест. У него всегда немного сонные глаза. Но это глаза удава, фиксирующие малейшие колебания воздуха. Девочки ему ни в чем не перечат и, как мне кажется, немного побаиваются его. И он тоже побаивается их. Такое ощущение, что они договорились держать нейтралитет, но постоянно опасаются подвоха друг от друга.
Едва стих звук отъезжающего такси, в дверь постучали. Не без опасения посмотрев в глазок, я увидела Алешу.
— Чем обязана? — обратилась я к нему, стараясь удалить настырного парня на как можно большее расстояние. Этот может и на шею сесть, подсказывало внутреннее чутье.
— О нет, ничего такого! — расплылся он в улыбке. — Просто решил заглянуть по-соседски. — Его русский был изумительно чист, как если бы он никогда и не жил в Индии.
— Заглядывайте, — обреченно вздохнула я.
— Не помешаю? — Алеша быстро сунул нос во все углы и, убедившись, что в квартире, кроме меня, никого нет, по-хозяйски расположился на диване.
— Ну рассказывайте, Настя.
— О чем это вы?
— Да просто потреплемся. В России любят потрепаться, не так ли?
— Даже и не знаю, что вам сказать. Наверное, любят. Может быть, вы начнете? А? Ну а я уж подхвачу. Вас что-то конкретное интересует?
— О нет, можно без деталей. Так… о том о сем… Вы замужем?
Нет, положительно, происходит что-то странное. Последнее время все кому не лень одолевают меня вопросами о матримониальном положении. Сдалось оно им.
— Да, замужем.
— Гражданский брак?
— Почему вы так решили?
— Вы думали над вопросом чуть дольше, чем замужние женщины с официальным статусом. Но впрочем, это совсем неважно. Ваш муж не будет недоволен, если я приду к вам в гости в Москве? Так сказать, с ответным визитом.
Вообще-то я его не приглашала. Но, решив разобраться с назойливым гостем на месте, уверила, что ревновать никто никого не будет.
— Как замечательно, — искренне обрадовался Алеша.
— Вы с ним, кстати, тезки.
— Тезки?
— Ну да, его тоже зовут Алексеем.
— Отлично, замечательно! — расплылся в улыбке индус. Чем-то он неуловимо напоминал мне сестер. Хотя внешне был полной противоположностью этим совершенным созданиям.
—У меня много друзей в России, но я бы хотел, чтобы было еще больше. Может быть, мы подружимся?
Мне никто еще так явно не предлагал дружбы, и слава богу. Не знаешь, как на такое реагировать.
— Понравилось вам в Калькутте? — перешел на нейтральную тему мой собеседник.
Я обратила внимание, что в то время как его лицо остается безмятежно спокойным, руки и ноги совершают тысячу еле заметных движений. Он мимолетно касался края футболки, двигал по полу коврик, крутил в пальцах какую-то мусоринку, и если бы не его прямо-таки из ушей льющееся благодушие, я бы решила, что он нервничает.
Разговор наш носил вполне невинный и даже отчасти формальный характер. Но за всем этим словоблудием, которое легко лилось с Алешиного языка, виделся и второй план. Он словно прощупывал почву, словно что-то выведывал.
— Тот человек из кафе, он все-таки умер, — сказал Алеша, когда я закруглилась с восторгами по поводу его родного города.
— Как жаль…
— Индусы считают, что смерть — это не конец, а начало. Так что печалиться не о чем.
— Не думаю, что это сильно утешит его близких.
— Как сказать… Высшая цель — не родиться снова, но не думаю, что тот человек уже достиг в своих перерождениях необходимой стадии.
— Это слишком сложно для меня, Алеша. Я, знаете ли, слышала о сансаре, но простите, у меня слишком европейские мозги, чтобы принимать это близко к сердцу.
— Такова суть нашей религии: только высший может умереть окончательно и больше не ступать в этот несовершенный мир. Но для этого надо пройти очень долгий путь.
— Вам бы хотелось навсегда оставить этот мир?
— Вы слишком много хотите от бедного вайшии.
— От кого?
— Да это я так, к слову… Одна из индийских религиозных школ делит людей по ступеням. На низшей находятся шудры — подмастерья и слуги. Вторая ступень — вайшии, люди, достигшие определенных успехов в самосовершенствовании. Ремесленники, предприниматели… Я из их числа.
— А кто выше вас?
— Кшатрии, личности, наделенные большой внутренней силой, способные управлять. И брахманы — духовные лидеры. Но это удел избранных. Я не замахиваюсь.
— Вы все это серьезно?
— Серьезно?
— Ну да, вы действительно так религиозны?
— Ах нет, не до такой степени, хотя я очень уважаю традиции и, разумеется, вера моих предков — это моя кровь и плоть. Но я все-таки в значительной мере человек светский. Да и наша религия гораздо свободнее всех остальных.
— Я как-то имела счастье быть на собрании поклонников Кришны, что-то я там большой свободы не заметила.
— О чем вы говорите? Это же сектанты. Вы, Настя, совсем не знаете индуизма.
— Да как-то без надобности было. Но общие представления все же имею.
— Индуизм — великая религия. Но не буду вас мучить подробностями.
— Отчего же, очень интересно.
— Суть в том, чтo ты и ктo ты на самом деле, а не что ты из себя представляешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37