— Продолжают поступать неприятные для правительства новости, — объявил Аластер. — Через несколько минут мы подключимся к камере нашего корреспондента в избирательном округе, где баллотируется премьер-министр, и сможем узнать его мнение. Пока посмотрим, что теперь предсказывает наш компьютер. — Нажав нужную кнопку, Аластер повернулся к большому экрану у себя за спиной. — Судя по нему, правительство сохраняет большинство примерно в 30 мест.
В зале поднялась дискуссия — дает ли перевес в 30 мест достаточную уверенность в том, что правительство не падет раньше срока, но обсуждение прервал поток новых сообщений. Извинившись перед группой бизнесменов, с которыми он беседовал, О'Нейл с трудом протиснулся и Пенни сквозь шумную толпу ее обожателей и, отведя ее в сторонку, что-то шепнул ей на ухо. На экране возникло румяное лицо сэра Аластера, сообщившего, что с минуты на минуту будет известен результат голосования по кандидатуре самого премьер-министра.
В зале воцарилась если не полная, то вполне уважительная тишина. Все глаза обратились к экрану. Никто не заметил, как Пенни подхватила свою сумочку и тихо выскользнула на улицу,
С экрана объявили еще об одной победе правительства, но тоже не с ожидаемым перевесом в голосах. Пока комментаторы анализировали сообщение и каждый из них прикидывал, как бы обойти других и быть первым, кто снажет с экрана, что эта ночь получается не самой прекрасной для правительства, персонал агентства, собравшийся в зале, встретил объявление радостным ревом. Многие к этому времени уже успели забыть, каких именно политических убеждений они придерживаются, и радовались малейшему поводу для празднования. В конце концов, это всего лишь выборы!
С экрана приветственно махал рукой премьер-министр, чья натянутая улыбка говорила, что результаты голосования он воспринимал гораздо серьезнее, чем эта аудитория. А толпа продолжала ликовать. Радостные вопли заглушали слова благодарственной речи, с которой премьер-министр обратился к уполномоченному по выборам и к местной полиции, а к тому времени, когда он сошел с трибуны и отправился в долгий обратный путь в Лондон, директор отдела художественного оформления агентства официально провозгласил безвременную кончину двух сломанных смоковниц.
От дверей до группы, среди которой стоял О'Нейл, донесся крик.
— Господин О'Нейл! Господин О'Нейл! — надрывался в конце зала охранник, тревожно размахивая над головой телефонной трубкой. — Вам звонят! Подойдите к телефону!
— Кто это? — крикнул через весь зал О'Нейл.
— Что? — прокричал охранник. Он очень нервничал.
— Кто звонит? — повторил О'Нейл свой вопрос.
— Я вас не слышу! — Охранник пытался перекричать стоящий в зале гвалт и отчаянно жестикулировал.
О'Нейл сложил ладони рупором и снова спросил, кто именно звонит.
— Звонят из приемной премьер-министра! — во все горло гаркнул охранник. Он страшно волновался, не зная, как себя вести, но потом его осенило, и он встал по стойке «смирно».
Последние его слова возымели немедленный эффект, шум и гам толпы мгновенно спал, сменившись настороженно-выжидательным тихим шепотом. Перед О'Ней-лом сразу расступились, образовав свободный коридор, в конце которого вытянулся в струнку охранник. О'Нейл медленно и послушно пошел к телефону, всем своим видом показывая, что он не хотел бы хвастаться, но для него в этом звонке нет ничего необычного.
— Это одна из его секретарш. Она соединит вас, — сказал охранник, передавая ему трубку и чувствуя при этом, как с его плеч сваливается огромный груз ответственности.
— Алло, алло! Да, это я, Роджер. — Короткая пауза. — Премьер-министр! Нак вы себя чувствуете? Да, да, примите самые дружеские поздравления. При нынешних условиях результат вполне хороший. Победа остается победой независимо от того, достигнута ли она со счетом 5:0 или 5:4… Да, да. О, это очень мило! Сейчас я в рекламном агентстве.
Теперь в зале стояла такая тишина, что, казалось, можно было слышать, как шелестели за окнами деревья.
— Я считаю, — продолжал О'Нейл, — они отлично поработали и без сомнения очень помогли мне. Разрешите передать им это?
Он зажал микрофон трубки ладонью и повернулся к охваченной восторгом аудитории,
— Премьер-министр благодарит за помощь в проведении такой изумительной пропагандистской предвыборной кампании. Он сказал, что именно ей прежде всего обязан результатами выборов. — Подняв к уху трубку, О'Нейл послушал еще несколько сенунд и добавил: — И он сказал, у него нет намерения требовать возврата потраченных зря денег.
Зал взорвался аплодисментами и воплями. О'Нейл отставил трубку в сторону и подержал ее так, чтобы на другом конце провода можно было слышать радостный шум.
— Да, премьер-министр, я очень тронут и считаю для себя высокой честью, что был первым, кому вы позвонили сразу же после того, как вас избрали… Я тоже с нетерпением жду нашей встречи…, Конечно, конечно. Да, немного позже я, конечно же, отправлюсь на Смит-сквер. Там встретимся. Еще раз сердечно вас поздравляю. До свидания!
Он осторожно положил трубку на рычаг и повернулся лицом к залу. Внезапно его лицо расплылось в широкой улыбке, и толпа разразилась громкими криками «ура!». Со всех сторон к нему тянулись руки, которые он старался всем пожать, его дружески хлопали по плечам и спине. Он все еще пробивался сквозь счастливую толпу к сияющим улыбками капитанам промышленности, когда Пенни, находившаяся в машине на соседней улице, мягко положила трубку автомобильного телефона и, подправив зеркало заднего вида, начала подкрашивать губы.
Пятница, 11 июня
Толпа на Смит-сквер быстро росла. Все ждали прибытия премьер-министра. Часы давно уже пробили полночь, но в эту ночь биологические часы будут растянуты до предела. По тому, что можно было видеть, заглянув в мониторы телевизионных операторов, его свита, сопровождаемая эскортом полиции и машинами корреспондентов телевидения и радио, давно уже съехала с магистрального шоссе М-1 и приближалась к Мраморной арке. До их появления на площади оставалось меньше десяти минут, и трое молодых организаторов призывали толпу согреться, распевая патриотические гимны и скандируя лозунги.
В этот раз им приходилось труднее, чем на предыдущих выборах. Правда, несколько человек усердно размахивали огромными флагами Великобритании, но мало кто горел желанием делать то же с большими портретами Генри Коллинриджа, укрепленными на длинных деревянных палках. Некоторые пришли на площадь с портативными радиоприемниками и регулярно информировали окружающих о ходе подсчета голосов. Сами организаторы время от времени тоже отвлекались, чтобы поболтать о последних сообщениях.
Не обошлось и без конкуренции. Несколько сторонников оппозиции, затесавшись в толпу, размахивали собственными флагами, выкрикивали свои лозунги. Полдюжины полицейских тут же оказались рядом, чтобы обе стороны не позволяли высоким чувствам выходить из-под контроля. Пока все было относительно спокойно, и они не вмешивались.
Распространился слух, будто по прогнозам компьютеров правительство будет теперь располагать большинством всего лишь в 28 мест, в связи с чем двое организаторов заспорили, является ли это достаточным рабочим большинством. Поколебавшись между «да» и «нет», они вернулись к выполнению своих прямых обязанностей. Но толпа была уже не совсем той, что раньше; с каждым новым сообщением о подсчитанных голосах былой энтузиазм все больше уступал место неуверенности и беспокойству, призывы организаторов все меньше достигали цели, и они решили поберечь энергию до появления на площади Генри Коллинриджа.
В это время в доме премьер-министра его брат Чарльз все больше и больше напивался. Раскрасневшееся лицо его блестело от пота, глаза осоловели и налились кровью.
— Хороший он человек, мой брат Генри, — бормотал Чарльз, — великий премьер-министр. — Окружающие, слушавшие его бормотание, заметили, что по мере рассказа давно всем известной истории их семьи у него все более заплетался язык. — Я всегда считал, — продолжал он, — что было бы лучше, если бы он занялся нашим семейным бизнесом. Он мог бы превратить его в одну из великих компаний страны. Но его всегда тянуло к политике. Понимаете ли, меня тоже не увлекало производство оборудования для ванн, но папа им очень гордился. Генри — я уверен — мог бы его расширить и превратить в нечто, знаете ли, такое… А ведь в наши дни они, как известно, ввозят эти штуки из Польши. Или из Румынии?
Он прервал свой монолог, опрокинув то, что оставалось в его стакане с виски, на свои уже испачнанные брюки. Воспользовавшись моментом смятения, председатель партии лорд Уильямс ловко скользнул прочь, за пределы досягаемости. Хотя его старые, мудрые глаза этого и не выражали, ему всегда было неприятно общение с братом премьер-министра. Чарльз в общем был неплохим малым, но, когда напивался, становился просто невыносимым, а престарелый высокий партийный аппаратчик не любил управлять неопрятным кораблем. Будучи многоопытным навигатором, он понимал, что нет смысла в попытках выбросить брата адмирала за борт.
В разговоре с премьер-министром он однажды поднял эту проблему, обратив его внимание на слухи и упоминания имени его брата в соответствующих колоннах газет. Они росли и все были связаны с грязными инсинуациями. Он обязан был это сказать премьер-министру, но из этого ничего не вышло.
— Половину своего времени мне приходится тратить на то, чтобы проливать чью-то кровь, — сказал ему тогда премьер-министр. — Пожалуйста, не просите меня о том, чтобы я пролил еще и кровь своего брата.
Генри обещал присмотреть за ним, но у него никогда ни на что не было времени, и он знал, что Чарльз наобещает ему все, что угодно, даже если будет отдавать себе отчет в том, что не сможет эти обещания выполнить. Он не мог ни читать ему мораль, ни сердиться, потому что знал: больше всего от его политической деятельности страдали другие члены семьи, а не он сам. И Уильямс тоже прекрасно понимал это — недаром же с тех пор, как сорок лет назад он начал заниматься политикой, ему пришлось трижды начинать семейную жизнь с новой женой.
И дело не в том, что не было любви, — не было времени для любви к покинутым женщинам и заброшенным семьям, томящимся дома и страдающим от злых шипов политики больше тех, кто ею занимается. Политика оставляет за собой боль искалеченных семей, особенно мучительную, поскольку причиняется случайно, ненамеренно. И закаленный в политических битвах председатель партии с печалью в сердце наблюдал, как Коллинридж, шаркая ногами, потащился из комнаты. Но на таких чувствах нельзя строить управление партией, и он решил, что теперь, когда выборы уже позади, можно будет еще раз обсудить этот вопрос с премьер-министром.
К нему подошел поздороваться государственный секретарь по проблемам экологии, один из самых молодых и телегеничных членов набинета Майкл Самюэль. Он годился председателю в сыновья, и старый государственный деятель ему покровительствовал. Свой первый серьезный шаг по скользкой министерской дорожке он сделал молодым членом парламента, ногда по рекомендации Уильямса его назначили парламентским личным секретарем, чем-то вроде мальчика на побегушках, на общественных началах прислуживающего одному из ведущих министров. Ему следовало достать, принести, сделать то-то и то-то, не жалуясь при этом ни на какие трудности, а также поддерживать, не задавать лишних вопросов. Все эти качества особенно ценят премьер-министры, когда повышают людей по службе. Благодаря поддержке Уильямса, Самюэль быстро сделал карьеру, и с тех пор они остались верными друзьями.
— Что за проблема, Тедди? — спросил Самюэль.
— Чарльз. Премьер-министр может подбирать себе друзей или членов кабинета, но не родственников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59