При этом зашифровываются также образцы их подписей. Таким образом, в случае необходимости, выведя этот код на экране дисплея можно получить изображение подписи вкладчика, так сказать, в натуре, графически. Вот какую сложную систему применяем мы у себя в банке в целях безопасности, чтобы в случае, если к нам будут предъявляться какие-либо претензии, никто не смел бы обвинить служащих банка в каких-то махинациях.
— Ну а что же все это значит для нас? — задала вопрос Молли.
— А это значит, — стал объяснять Эйслер, — что вам позволено на законном основании всего лишь осмотреть хранилище и проверить его содержимое. Но вы не вправе ни забрать назад вклад, ни перевести его в другое место без ведома и разрешения второго вкладчика.
* * *
После этого мы в сопровождении доктора Альфреда Эйслера спустились в тесном лифте на несколько пролетов ниже и, оказавшись глубоко под Банхофштрассе, направились в хранилище.
Сначала мы прошли по короткому коридору, застланному серым ковром, вдоль его стен тянулись стальные рельсы-поручни. В самом конце коридора стоял здоровенный охранник в униформе оливкового цвета. Он поздоровался с директором банка и отпер тяжелую стальную дверь.
Молча мы прошли через эту дверь, спустились немного вниз и по другому коридору со стальными поручнями вошли в небольшое закрытое помещение, обозначенное цифрой 7. В нем стояла клетка, три стены которой сделаны из стальных рельсов, а четвертая была сплошной металлической из блестящей хромированной стали. В центре помещения находился большой штурвал с шестью спицами — очевидно, какой-то механизм, открывающий и закрывающий сплошную металлическую стену.
Эйслер снял с кольца на своем поясе ключ и открыл клетку.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — пригласил он, показав на маленький столик из серого металла и два стула около него. В центре стола мы увидели бежевый настольный телефон без диска или кнопок и небольшой черный электронный клавишный пульт.
— В условиях соглашения о хранении ценностей, — пояснил банкир, — предусмотрено, что во время набора кода для входа в хранилище сотрудникам банка запрещено находиться в этом помещении. Цифры кода набирайте медленно, во избежание ошибки перепроверяйте себя, ту ли цифру вы нажали. Если ошиблись, то можно сделать вторую попытку. Ну а если и во второй раз ошибетесь, то включится электронный запорный механизм, и в хранилище нельзя будет войти по меньшей мере в течение суток.
— Понятно, — заметил я. — Ну а что будет, когда мы наберем код для входа в хранилище?
— В это время, — рассказывал Эйслер, — замок внутреннего хранилища откроется с помощью электронного устройства, а вы должны повернуть вот этот штурвал, — он указал на колесо с шестью спицами. — Не бойтесь, оно с виду только тяжелое, а поворачивается очень легко. Ну и дверь в хранилище откроется.
— А когда мы все сделаем, как быть дальше? — спросила Молли.
— Когда вы закончите проверять содержимое или же если у вас возникнут какие-то проблемы, пожалуйста, позвоните мне по этому телефону, просто подняв трубку.
— Благодарю вас, — сказала Молли, и доктор Эйслер ушел, оставив нас одних. Спустя какое-то время мы услышали, как за ним захлопнулась вторая стальная дверь.
— Бен, — шепнула Молли, — какого черта мы тут...
— Наберись терпения, — огрызнулся я и медленно и осторожно — мои перевязанные пальцы работали довольно неуклюже — набрал код 48799, следя, как на табло маленького черного пульта поочередно зажигаются для контроля красные цифры. Когда я нажал последнюю «девятку», послышался металлический свистящий звук, будто трескалась сургучная печать.
— Ну, заметано! — воскликнул я.
— У меня даже дыхание сперло, — проговорила Молли сорвавшимся от волнения голосом.
Вместе мы подошли к штурвалу и повернули его, он с каким-то пощелкиванием внутри легко проворачивался в наших руках.
И вот половина стальной стены медленно отползла в сторону.
Хранилище внутри освещалось слабой лампой дневного света. Оно показалось мне уж очень тесным, отчего я даже испытал в душе некоторое разочарование. Стены камеры казались неровно выложенными кирпичами, размеры ее составляли примерно пять на пять футов. И она почему-то оказалась совершенно пустой. Но, приглядевшись как следует, я понял, что ошибся.
Когда глаза у меня привыкли к слабому освещению, оказалось, что стены выложены вовсе не кирпичами. Это тускло отсвечивали массивные слитки золота, желтые с красноватым отливом.
Похожее на пещеру хранилище почти все, от пола до потолка, было заполнено золотом на миллиарды долларов.
46
— Боже мой! — только и смогла прошептать Молли.
А я стоял как столб, разинув рот от изумления. Осторожно озираясь по сторонам, подходили мы к стенам хранилища, сплошь заставленным золотыми брусками. Они вовсе не блестели и не сверкали, как обычно думают люди. При беглом взгляде все они казались тусклыми, желтовато-горчичного цвета, но, присмотревшись получше, я заметил, что некоторые аккуратно уложенные слитки имели ровный желтый цвет сливочного масла (это новые слитки, почти стопроцентно чистые), а другие отливали красноватым налетом, что говорило о наличии в них примесей меди: их, видимо, отлили из золотых монет и украшений. На торце каждого бруска виднелись большие выбитые цифры серийных номеров. Если бы не этот глубокий желтый цвет и не густая патина на чушках, то их можно было бы принять за простые аккуратно уложенные в штабели кирпичи, во множестве встречающиеся, почитай, на каждой стройке.
На многих чушках виднелись царапины и вмятины — их, по всей видимости, выплавили в России лет сто назад, а может, и раньше. Некоторые, я это знал наверняка, захватили у гитлеровской армии победоносные войска Сталина, но большая часть изготовлена из золота, добытого в Советском Союзе. Некоторые слитки были просверлены — это из них брали пробы. Самые новые слитки имели трапецевидную форму, но большинство отлито в виде прямоугольных вытянутых брусков.
— Боже мой, Бен, — вымолвила Молли, поворачиваясь ко мне. Лицо ее раскраснелось, глаза широко распахнулись. — Ты что-нибудь понимаешь?
По известным причинам говорила она шепотом. Я молча отрицательно мотнул головой.
Молли подошла к золоту и попыталась поднять чушку, но тщетно — слишком тяжела оказалась ноша, и лишь обеими руками она все же подняла ее. Подержав несколько секунд, она с глухим стуком положила тяжелый брусок обратно на место и сунула большой палец во вмятину в нем.
— Это же настоящее золото, верно ведь? — как бы с сомнением сказала она.
Я молча кивнул головой. Само собой разумеется, я очень волновался и вместе с тем перепугался, отчего в крови у меня резко подскочило содержание адреналина.
Известно знаменитое высказывание Владимира Ильича Ленина насчет золота. Вот что он писал: «Когда мы победим в мировом масштабе, мы, думается мне, сделаем из золота общественные отхожие места на улицах нескольких самых больших городов мира...».
Изречение это неверно во многих аспектах. Более точно подметил сущность золота древнеримский поэт Плаутий, который сказал еще за два века до нашей эры: «Ненавижу золото: оно толкает многих людей во многих обстоятельствах на дурные поступки».
Справедливо сказано.
Из задумчивости меня вывела поза Молли, сидящей прямо на цементном полу и подпирающей спиной стену из золотых брусков на миллиарды долларов. Казалось, что душа ее выпорхнула из бренного тела. Хотя она и не побледнела, но выглядела как одуревшая.
— И кто же владелец всего этого? — спокойно спросила она.
— Не знаю.
— А догадываешься?
— Даже не догадываюсь. Пока что.
Она обхватила руками колени и притянула их к самой груди.
— Сколько же его?
— Чего?
— Золота. Сколько же здесь золота? — задала она вопрос и прикрыла глаза.
Я прикинул на глазок размеры камеры. Штабели золотых чушек вытянулись вверх на шесть футов. Длина каждой чушки девять дюймов, ширина три, а высота один дюйм. На подсчет рядов ушло некоторое время, их оказалось 526, каждый высотой шесть футов. Итого, общая длина всех слитков 3.156 футов. Стало быть, в хранилище находятся... 37.879 золотых брусков.
А верны ли мои подсчеты?
Я вспомнил, что в одной газетной заметке как-то рассказывалось о Федеральном резервном банке в Нью-Йорке, и постарался восстановить в памяти ее содержание. Там отмечалось, что в хранилище банка длиной в половину футбольного поля было упрятано золота на сумму порядка 126 миллиардов долларов, если исходить из рыночной цены золота в 400 долларов за унцию. Я не знал цену золота на тот день, когда Орлов и Синклер завладели национальными ценностями Советов и спрятали их здесь, но ради примерного подсчета можно взять те же 400 долларов за унцию.
Нет, так дело не пойдет.
Ну ладно. Подсчитаем по-другому. В самом большом помещении в Федеральном резервном банке хранится штабель золотых чушек объемом десять на десять и на восемнадцать футов. В нем насчитывается 107.000 чушек стоимостью 17 миллиардов долларов.
От лихорадочных подсчетов у меня даже голова закружилась. Объем золота в этом хранилище составляет примерно треть от объема того золота в Резервном банке.
Я опять взял за основу первоначальную цифру 37.879 золотых чушек. Золото сейчас идет по 400 долларов за унцию, но более вероятно, что оно продается по 330 долларов. Ну что ж, пойдем дальше. Если одна унция золота стоит 330 долларов, то один золотой слиток весом 400 тройских унций, то есть 12,5 килограмма, будет оцениваться в 132 тысячи долларов.
Стало быть, все это золото стоит... пять миллиардов долларов.
— Пять, — сказал я вслух.
— Пять миллиардов? — не поверила Молли.
— Ага.
— Не могу даже вообразить себе такую махину, — заметила Молли. — Вот она здесь, высится в штабелях... я опираюсь на нее спиной... и все же не могу охватить умом сумму в пять миллиардов... и все они мои...
— Нет, не твои.
— Ну хотя бы половина?
— И половина не твоя. Все принадлежит России.
Молли пристально окинула меня холодным взглядом, а потом сказала:
— А ведь ты не шутишь.
— Верно, отнюдь не шучу.
— Он ведь говорил о десяти, — вспомнил я спустя некоторое время.
— О каких десяти?
— Здесь, должно быть, пять миллиардов, а Орлов говорил мне о десяти миллиардах долларов.
— Но он мог и ошибиться. Или же водил тебя за нос.
— Или же половина золота уже уплыла.
— Уплыла? На что ты намекаешь, Бен?
— Я думал, что мы наконец-то нашли золото, — размышлял я вслух. — А оказывается, что нашли всего лишь половину.
— Ой, а это что такое? — встревоженно спросила Молли.
— Где?
В щели между двумя вертикальными штабелями золотых чушек, около самого пола, виднелся небольшой конверт сероватого цвета.
— Какого черта?.. — начала она, вытаскивая конвертик. Вытащить его не составляло никакого труда.
Глаза у Молли стали квадратными, она перевернула конверт и, увидев, что он не надписан, осторожно открыла клапан.
Внутри оказался фирменный листок почтовой бумаги с голубой каемкой по краям, а вверху крупными заглавными буквами было напечатано: «ХАРРИСОН СИНКЛЕР».
В центре листа отец Молли написал что-то своей рукой.
— Вот, да это... — начала было Молли, но я не дал ей договорить.
— Не говори вслух. Покажи мне, что это такое.
На листке две строчки. На первой строчке написано: "Абонементный ящик 322. «Банк де Распай». А на второй давался адрес: «Париж, 7-й округ, бульвар Распай, 128».
Ну вот и все. Название банка есть и его адрес в Париже тоже имеется. Номер абонементного ящика — это, вероятно, номер хранилища. Хранилища чего? Что же под этим подразумевается? Видимо, понимать надо буквально: номер ячейки в хранилище. Вот к чему привела очередная головоломка Синклера.
— Что, что там такое?.. — спросила Молли.
— Пошли, — нетерпеливо перебил ее я, засовывая в карман листок с конвертом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
— Ну а что же все это значит для нас? — задала вопрос Молли.
— А это значит, — стал объяснять Эйслер, — что вам позволено на законном основании всего лишь осмотреть хранилище и проверить его содержимое. Но вы не вправе ни забрать назад вклад, ни перевести его в другое место без ведома и разрешения второго вкладчика.
* * *
После этого мы в сопровождении доктора Альфреда Эйслера спустились в тесном лифте на несколько пролетов ниже и, оказавшись глубоко под Банхофштрассе, направились в хранилище.
Сначала мы прошли по короткому коридору, застланному серым ковром, вдоль его стен тянулись стальные рельсы-поручни. В самом конце коридора стоял здоровенный охранник в униформе оливкового цвета. Он поздоровался с директором банка и отпер тяжелую стальную дверь.
Молча мы прошли через эту дверь, спустились немного вниз и по другому коридору со стальными поручнями вошли в небольшое закрытое помещение, обозначенное цифрой 7. В нем стояла клетка, три стены которой сделаны из стальных рельсов, а четвертая была сплошной металлической из блестящей хромированной стали. В центре помещения находился большой штурвал с шестью спицами — очевидно, какой-то механизм, открывающий и закрывающий сплошную металлическую стену.
Эйслер снял с кольца на своем поясе ключ и открыл клетку.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — пригласил он, показав на маленький столик из серого металла и два стула около него. В центре стола мы увидели бежевый настольный телефон без диска или кнопок и небольшой черный электронный клавишный пульт.
— В условиях соглашения о хранении ценностей, — пояснил банкир, — предусмотрено, что во время набора кода для входа в хранилище сотрудникам банка запрещено находиться в этом помещении. Цифры кода набирайте медленно, во избежание ошибки перепроверяйте себя, ту ли цифру вы нажали. Если ошиблись, то можно сделать вторую попытку. Ну а если и во второй раз ошибетесь, то включится электронный запорный механизм, и в хранилище нельзя будет войти по меньшей мере в течение суток.
— Понятно, — заметил я. — Ну а что будет, когда мы наберем код для входа в хранилище?
— В это время, — рассказывал Эйслер, — замок внутреннего хранилища откроется с помощью электронного устройства, а вы должны повернуть вот этот штурвал, — он указал на колесо с шестью спицами. — Не бойтесь, оно с виду только тяжелое, а поворачивается очень легко. Ну и дверь в хранилище откроется.
— А когда мы все сделаем, как быть дальше? — спросила Молли.
— Когда вы закончите проверять содержимое или же если у вас возникнут какие-то проблемы, пожалуйста, позвоните мне по этому телефону, просто подняв трубку.
— Благодарю вас, — сказала Молли, и доктор Эйслер ушел, оставив нас одних. Спустя какое-то время мы услышали, как за ним захлопнулась вторая стальная дверь.
— Бен, — шепнула Молли, — какого черта мы тут...
— Наберись терпения, — огрызнулся я и медленно и осторожно — мои перевязанные пальцы работали довольно неуклюже — набрал код 48799, следя, как на табло маленького черного пульта поочередно зажигаются для контроля красные цифры. Когда я нажал последнюю «девятку», послышался металлический свистящий звук, будто трескалась сургучная печать.
— Ну, заметано! — воскликнул я.
— У меня даже дыхание сперло, — проговорила Молли сорвавшимся от волнения голосом.
Вместе мы подошли к штурвалу и повернули его, он с каким-то пощелкиванием внутри легко проворачивался в наших руках.
И вот половина стальной стены медленно отползла в сторону.
Хранилище внутри освещалось слабой лампой дневного света. Оно показалось мне уж очень тесным, отчего я даже испытал в душе некоторое разочарование. Стены камеры казались неровно выложенными кирпичами, размеры ее составляли примерно пять на пять футов. И она почему-то оказалась совершенно пустой. Но, приглядевшись как следует, я понял, что ошибся.
Когда глаза у меня привыкли к слабому освещению, оказалось, что стены выложены вовсе не кирпичами. Это тускло отсвечивали массивные слитки золота, желтые с красноватым отливом.
Похожее на пещеру хранилище почти все, от пола до потолка, было заполнено золотом на миллиарды долларов.
46
— Боже мой! — только и смогла прошептать Молли.
А я стоял как столб, разинув рот от изумления. Осторожно озираясь по сторонам, подходили мы к стенам хранилища, сплошь заставленным золотыми брусками. Они вовсе не блестели и не сверкали, как обычно думают люди. При беглом взгляде все они казались тусклыми, желтовато-горчичного цвета, но, присмотревшись получше, я заметил, что некоторые аккуратно уложенные слитки имели ровный желтый цвет сливочного масла (это новые слитки, почти стопроцентно чистые), а другие отливали красноватым налетом, что говорило о наличии в них примесей меди: их, видимо, отлили из золотых монет и украшений. На торце каждого бруска виднелись большие выбитые цифры серийных номеров. Если бы не этот глубокий желтый цвет и не густая патина на чушках, то их можно было бы принять за простые аккуратно уложенные в штабели кирпичи, во множестве встречающиеся, почитай, на каждой стройке.
На многих чушках виднелись царапины и вмятины — их, по всей видимости, выплавили в России лет сто назад, а может, и раньше. Некоторые, я это знал наверняка, захватили у гитлеровской армии победоносные войска Сталина, но большая часть изготовлена из золота, добытого в Советском Союзе. Некоторые слитки были просверлены — это из них брали пробы. Самые новые слитки имели трапецевидную форму, но большинство отлито в виде прямоугольных вытянутых брусков.
— Боже мой, Бен, — вымолвила Молли, поворачиваясь ко мне. Лицо ее раскраснелось, глаза широко распахнулись. — Ты что-нибудь понимаешь?
По известным причинам говорила она шепотом. Я молча отрицательно мотнул головой.
Молли подошла к золоту и попыталась поднять чушку, но тщетно — слишком тяжела оказалась ноша, и лишь обеими руками она все же подняла ее. Подержав несколько секунд, она с глухим стуком положила тяжелый брусок обратно на место и сунула большой палец во вмятину в нем.
— Это же настоящее золото, верно ведь? — как бы с сомнением сказала она.
Я молча кивнул головой. Само собой разумеется, я очень волновался и вместе с тем перепугался, отчего в крови у меня резко подскочило содержание адреналина.
Известно знаменитое высказывание Владимира Ильича Ленина насчет золота. Вот что он писал: «Когда мы победим в мировом масштабе, мы, думается мне, сделаем из золота общественные отхожие места на улицах нескольких самых больших городов мира...».
Изречение это неверно во многих аспектах. Более точно подметил сущность золота древнеримский поэт Плаутий, который сказал еще за два века до нашей эры: «Ненавижу золото: оно толкает многих людей во многих обстоятельствах на дурные поступки».
Справедливо сказано.
Из задумчивости меня вывела поза Молли, сидящей прямо на цементном полу и подпирающей спиной стену из золотых брусков на миллиарды долларов. Казалось, что душа ее выпорхнула из бренного тела. Хотя она и не побледнела, но выглядела как одуревшая.
— И кто же владелец всего этого? — спокойно спросила она.
— Не знаю.
— А догадываешься?
— Даже не догадываюсь. Пока что.
Она обхватила руками колени и притянула их к самой груди.
— Сколько же его?
— Чего?
— Золота. Сколько же здесь золота? — задала она вопрос и прикрыла глаза.
Я прикинул на глазок размеры камеры. Штабели золотых чушек вытянулись вверх на шесть футов. Длина каждой чушки девять дюймов, ширина три, а высота один дюйм. На подсчет рядов ушло некоторое время, их оказалось 526, каждый высотой шесть футов. Итого, общая длина всех слитков 3.156 футов. Стало быть, в хранилище находятся... 37.879 золотых брусков.
А верны ли мои подсчеты?
Я вспомнил, что в одной газетной заметке как-то рассказывалось о Федеральном резервном банке в Нью-Йорке, и постарался восстановить в памяти ее содержание. Там отмечалось, что в хранилище банка длиной в половину футбольного поля было упрятано золота на сумму порядка 126 миллиардов долларов, если исходить из рыночной цены золота в 400 долларов за унцию. Я не знал цену золота на тот день, когда Орлов и Синклер завладели национальными ценностями Советов и спрятали их здесь, но ради примерного подсчета можно взять те же 400 долларов за унцию.
Нет, так дело не пойдет.
Ну ладно. Подсчитаем по-другому. В самом большом помещении в Федеральном резервном банке хранится штабель золотых чушек объемом десять на десять и на восемнадцать футов. В нем насчитывается 107.000 чушек стоимостью 17 миллиардов долларов.
От лихорадочных подсчетов у меня даже голова закружилась. Объем золота в этом хранилище составляет примерно треть от объема того золота в Резервном банке.
Я опять взял за основу первоначальную цифру 37.879 золотых чушек. Золото сейчас идет по 400 долларов за унцию, но более вероятно, что оно продается по 330 долларов. Ну что ж, пойдем дальше. Если одна унция золота стоит 330 долларов, то один золотой слиток весом 400 тройских унций, то есть 12,5 килограмма, будет оцениваться в 132 тысячи долларов.
Стало быть, все это золото стоит... пять миллиардов долларов.
— Пять, — сказал я вслух.
— Пять миллиардов? — не поверила Молли.
— Ага.
— Не могу даже вообразить себе такую махину, — заметила Молли. — Вот она здесь, высится в штабелях... я опираюсь на нее спиной... и все же не могу охватить умом сумму в пять миллиардов... и все они мои...
— Нет, не твои.
— Ну хотя бы половина?
— И половина не твоя. Все принадлежит России.
Молли пристально окинула меня холодным взглядом, а потом сказала:
— А ведь ты не шутишь.
— Верно, отнюдь не шучу.
— Он ведь говорил о десяти, — вспомнил я спустя некоторое время.
— О каких десяти?
— Здесь, должно быть, пять миллиардов, а Орлов говорил мне о десяти миллиардах долларов.
— Но он мог и ошибиться. Или же водил тебя за нос.
— Или же половина золота уже уплыла.
— Уплыла? На что ты намекаешь, Бен?
— Я думал, что мы наконец-то нашли золото, — размышлял я вслух. — А оказывается, что нашли всего лишь половину.
— Ой, а это что такое? — встревоженно спросила Молли.
— Где?
В щели между двумя вертикальными штабелями золотых чушек, около самого пола, виднелся небольшой конверт сероватого цвета.
— Какого черта?.. — начала она, вытаскивая конвертик. Вытащить его не составляло никакого труда.
Глаза у Молли стали квадратными, она перевернула конверт и, увидев, что он не надписан, осторожно открыла клапан.
Внутри оказался фирменный листок почтовой бумаги с голубой каемкой по краям, а вверху крупными заглавными буквами было напечатано: «ХАРРИСОН СИНКЛЕР».
В центре листа отец Молли написал что-то своей рукой.
— Вот, да это... — начала было Молли, но я не дал ей договорить.
— Не говори вслух. Покажи мне, что это такое.
На листке две строчки. На первой строчке написано: "Абонементный ящик 322. «Банк де Распай». А на второй давался адрес: «Париж, 7-й округ, бульвар Распай, 128».
Ну вот и все. Название банка есть и его адрес в Париже тоже имеется. Номер абонементного ящика — это, вероятно, номер хранилища. Хранилища чего? Что же под этим подразумевается? Видимо, понимать надо буквально: номер ячейки в хранилище. Вот к чему привела очередная головоломка Синклера.
— Что, что там такое?.. — спросила Молли.
— Пошли, — нетерпеливо перебил ее я, засовывая в карман листок с конвертом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83