Хуторная я, этому двору хозяйка. Только уж стара я стала хозяйствовать...
- А я - пристав судебной палаты. Слыхала?
- Присталец? - спросила старуха, заслоняясь рукой от солнца. - А нам что? Моложе была, ехал через станицу сам Ермолов, генерал. Девки звали смотреть, а я не пошла. Корова у меня хворала. Так он с охраной ехал, а тебя где ж слыхать, коли ты один по станице ходишь.
Пристав почувствовал, что начинает нервничать и потеют не только ладони, а пот прошибает уже со спины.
- Я, бабка, направлен сюда по делу об убийстве поручика Басаргина, строго сказал он, - стало быть, расследую, а не, как ты изволила сказать, хожу по станице.
- А мне хоть по делу, хоть без дела. Следуй, куда хочешь. Я ж тебе не мешаю.
- Я в интересах следствия и пришел к твоему дому. Чеченка у тебя в хате проживает? Позволь-ка, бабка, посмотреть на нее, вопрос ей какой задать.
Старуха прищурилась, отчего глаза ее и вовсе скрылись в морщинах.
- А зачем-то тебе, милок, нашу Ашутку смотреть? Что это еще за смотрины?
- Что значит "что за смотрины"? Я же сказал, что я здесь в интересах следствия, представляю, некоторым образом, государственные интересы. Попрошу провести меня в дом и показать вышеназванную девицу!
- Какие же государевы интересы у меня на дворе? Может, государю мою корову старую показать? Ему бы я показала, а тебе, приставала, я и лепешку кизяка показывать не стану. Иди-ка прочь подобру-поздорову.
- Ты, я вижу, старая, не понимаешь, с кем разговариваешь! - завелся Устюгов, отчего лицо его побагровело, веки задергались, и он даже стал подпрыгивать на месте от негодования. - Немедленно предъяви мне чеченку! Кому говорю, ведьма?! В острог захотела, карга старая?! Я тебе обеспечу и острог, и каторгу!
- Смотрела я на тебя, приставала, долго, - спокойно сказала старуха. Не понравился ты мне сразу. А теперь в твою рожу круглую мне даже плюнуть противно. Подлюга какая! Ишь, змей, ластился, подбирался! Сейчас казаков кликну, так тебе, охальнику, несладко придется. Небось по такой морде не промажут! Да я и сама сейчас дрын возьму, да по ряхе, по ряхе. Ишь, наел, думает старую бабушку толстой мордой напужать! Видали и потолще...
И старуха действительно пошла к сараюшке, где стояла прислоненная к стене жердина. Пристав посмотрел по сторонам, и, увидев, что свидетелей происшедшего не было, но они могут в любой момент появиться, поспешил скоренько удалиться.
Разве он не сможет описать эту чеченку? Черные глаза, брови дугой, гибкий стан... Что там у нее еще? Надо будет посмотреть у Лермонтова "Бэлу". Там все есть...
* * *
Перед самым Новым годом нога позволила Митрохе не только вприпрыжку перемещаться по палате, но потихонечку и на костыликах выходить в коридор, в курилку, и, что самое главное, - к сестринскому посту. Особенно, когда там дежурила Юленька Шилова. Сутки через трое. Это у них так график назывался. Сестрички на хирургии вообще все как на подбор, красавицы. Но Юленька, она такая милая, такая тихая и беззащитная, что сорок или пятьдесят пацанов из битой и стреляной, но бесшабашной десантуры, горелых матерщиников-танкистов или саперов с оторванными конечностями, все, кто лежал на отделении, в дни ее дежурства становились пай-мальчиками.
Митроха любил выкатиться к ней после отбоя и поговорить, когда уже тихо и никто не дергает с этими бесконечными капельницами или уколами.
Мать приехала в Омск сразу, как только узнала о его ранении. Взяла на работе "за свой счет", потом сняла угол у каких-то пенсионеров, живших неподалеку, на берегу Иртыша, и каждый день приходила после утреннего осмотра, разговаривала с лечащим врачом, с сестричками, с начальником отделения.
- Езжай, мама, домой, - твердил Митроха, - выпишут меня скоро и комиссуют - дома увидимся, в Москве.
- Вместе домой поедем, - отвечала Вера Вадимовна, - тебе ведь трудно теперь будет одному.
- Почему одному?
- А потому, что нужна тебе такая жена, которая ухаживать будет за тобой, заботиться будет. А без уважения да без любви кто ж позаботится о тебе?
- Ты че, мам?
- А то, что Олька твоя вот даже и не едет к тебе.
- Ну и не надо, пока я такой. Вот поправлюсь, сам приеду.
- Да нельзя же так, сынок, любить только когда здоров да когда деньги есть! Любовь, ведь она мужу и жене на то дается, чтобы и в горе, и в болезни друг дружке помогать.
- Мам!
- А вот и мам! Не невеста она тебе. Тебе бы вот на такой жениться, как сестричка эта, что в эту смену работает..
- Юля Шилова.
- Вот-вот, Юля Шилова.
- Ладно, мам, ты чего, в самом-то деле?
- А вот и то, что умру я, а кому ты будешь нужен? Олька твоя всегда хвостом вертела. Тебе после такого ранения, доктор-то говорит, особый уход нужен будет. А у тебя ни образования, ни профессии. Олька тебе не жена попомни мои слова. Я о твоем будущем думаю.
- Мам, все будет нормально, меня теперь, как героя, в любой институт без экзаменов примут.
- А жить на что будешь? На пенсию? Это ж по нашим московским меркам крохи! На такие деньги Ольку свою не прокормишь.
- Да что ты все Олькой меня попрекаешь?
- А потому что болит сердце у меня, как ты жить будешь? Ты же сын мой единственный. А я не вечно с тобой рядом буду, да и потом - что я тебе могу дать, кроме ухода? Тебе надо крепким тылом обзаводиться, сынок. Такой женой, чтобы и работа у нее была, а главное, чтобы любила тебя и не бросила бы ни в болезни, ни в какой другой передряге.
- Ну...
- А вот женись на этой сестричке, она вон какая заботливая. Я ею давно любуюсь. Мне б такую невестку.
- А Олька?
- Вот попомни мои слова, не приедет она сюда...
- Ну-ну.
- А вот и ну-ну. А Юленька наверняка бы за тобой в Москву-то поехала бы - только позови!
- Ладно, мама, нормально все будет...
И мать с сыном надолго замолчали. Митроха задремал, а Вера Вадимовна сидела подле госпитальной койки и глядела в окно.
А Митрохе приснился сон.
Приснилось ему, будто он дома - в Москве, в своей комнате, в коммуналке на Аэропорту. И что сидит он на диване и слушает музыку. А поют... Иконы... Старинные, в серебряных ризах, как те, что когда-то у бабушки Клавы висели в углу. Спаситель, Матерь Божия, Никола Угодник. И вот кажется ему, будто лики на иконах - живые и что они не то чтобы сами поют песню про то, как хочется спать, но подпевают... И верно подпевают:
When I wake up early in the morning,
Lift my head - I'm still yawning,
When I'm in the middle of the dream
Stay in bed - float on stream
Please don't wake me, please don't shake me,
Leave me where I am,
I'm only sleeping...*
_______________
* Просыпаюсь утром, поднимаю голову - и все еще зеваю, посреди сна лежу в кровати, плыву по течению... Пожалуйста, не будите меня, не трясите меня, оставьте меня в покое, я всего лишь сплю... (англ. - из песни "Битлз")
И Митроха ничуть не удивился такому обстоятельству, но совсем наоборот, даже обрадовался, и смотрел на иконы с не меньшим обожанием, как если бы это были артисты с Эм-Ти-Ви... И в том, что они пели любимую песню, ему показался добрый знак. Знак чего - он еще не знал. Но когда проснулся и увидел подле себя мать и Юлю Шилову, пристраивающуюся с капельницей к его и так уже колотой-переколотой руке, улыбнулся им обеим и сказал нараспев:
- Please don't wake me, please don't shake me, leave me where I am, I'm only sleeping...
- Другие ребята кричат во сне, а ты поешь... Да еще и по-английски, - с самой милой детской улыбкой своей сказала Юленька, ловко протирая сгиб его руки ваткой со спиртом.
- В другое бы время меня как шпиона за это арестовали, - пошутил Митроха.
- Видно, на поправку идешь, скоро к себе в Москву поедешь, - сказала Юля и снова улыбнулась ласково и по детски, как наверное, улыбалась бы ему младшая сестра, кабы ее Бог дал.
Но не было у Митрохи младшей сестры.
Один раз Митроха спал... Юлька поставила ему капельницу, потом сделала укол, и он спал... И Юлька, уже сменившись с суточного дежурства, не ушла домой, а сидела подле него, и пока он спал, она читала ему сказку.
- Маленького дельфиненка звали Фи. Он был совсем маленьким, но при этом очень веселым и резвым. Ни одной секунды Фи не находился в покое - он все время то обгонял маму справа или слева, то заныривал в глубину, го выскакивал из воды в воздух и, пролетев несколько метров над волнами, снова падал в родную стихию. "Такой непоседа!" - жаловалась на него мама своим подружкам - дельфинихам. "Только никогда не уплывай от меня далеко! говорила она дельфиненку. - В море так много опасностей, а ты еще совсем маленький".
"Нет, я большой!" - обижался Фи и, выскочив из воды, пулей летел в небо, мгновение висел в воздухе и снова плюхался в морскую пену.
Но однажды на море был легкий шторм, и дельфины, сбившись в стаю, отплыли подальше от берега, потому что в шторм они боятся быть выброшенными волной на камни и разбиться. Все дельфины - большие и маленькие, и даже крохотуля Ди-Ди, которой только исполнилось два месяца, отплыли на глубину и там пережидали плохую погоду. Только Фи, когда старый и мудрый дельфин Бу-Бу велел всем отплывать от берега, не послушался и, отстав от мамы, нырнул в сторону и затерялся в зарослях морских водорослей. Фи хотелось показать маме, что он вполне самостоятельный и что он, если ему захочется, может и сам решить - что надо делать, а что нет. Он нырнул к самому дну и принялся там гоняться за маленькими золотыми рыбками. А дельфины тем временем отплыли далеко в море. Мама плыла вместе со всеми, уверенная, что ее маленький Фи держится следом, но, обернувшись вдруг, никого позади себя не увидела.
"Фи! Фи! Где ты?" - стала в ужасе кричать мама. Другие дельфины тоже стали звать малыша, но старый Бу-Бу велел всем плыть дальше, потому что во время шторма дельфинам находиться возле берега - опасно.
Но мама бросилась назад - искать своего непослушного Фи. Она снова доплыла до зарослей водорослей, где последний раз видела своего сыночка, но волны уже стали такими сильными, что подняли со дна ил и в мутной воде стало плохо видать.
"Фи! Фи! Отзовись!" - кричала мама и в панике металась от берега к зарослям водорослей и обратно.
А плавать у берега уже стало опасно даже для взрослого дельфина, не то что для маленького. Волны стали очень высокими, доставая почти до самого дна, и они со страшной силой старались выкинуть все, что плавает в воде, на берег, при этом они так бились о прибрежные камни, что грозили разбить о них все, что по неосторожности им попадется, даже стальной корабль, не то что нежное дельфинье тельце.
Мама совсем перестала что-либо видеть от поднявшейся со дна мути, и волны уже два раза чуть не ударили ее о камни, но она не уплывала, а продолжала звать своего Фи.
А Фи тем временем плыл на встречу со стаей. Он еще полчаса назад, поиграв с рыбками, отправился на глубину и разминулся с мамой буквально в десяти шагах. Не заметив друг друга, они проплыли в противоположных направлениях. Вскоре Фи нашел дельфинью стаю, и старый Бу-Бу принялся его ругать:
"Где ты пропадал? Ты знаешь, что твоя мама тебя поплыла искать? А там уже такие страшные волны, что дельфин, даже очень сильный, - может и не выплыть!"
Фи заплакал. Он испугался за маму. И ему стало стыдно за свое непослушание.
Старый Бу-Бу тогда велел маме маленькой Ди-Ди присмотреть за непослушным Фи и сам поплыл за его несчастной мамой.
Когда Бу-Бу приблизился к берегу, волны стали такими высокими и сильными, что мама Фи уже почти не могла им сопротивляться. Метр за метром они оттаскивали дельфиниху к острым камням, грозя превратить ее в отбивную котлету. Дельфиниха изо всех сил сопротивлялась течению и все продолжала звать:
"Фи! Фи! Где ты, мой маленький?"
"Держись, дельфиниха! - крикнул ей подплывая старый Бу-Бу. - Твой Фи нашелся, и он в безопасности".
Теперь оба дельфина бок о бок встали против набегавших волн, стараясь преодолеть губительное течение. А волны сантиметр за сантиметром все отбрасывали дельфинов к камням...
"Держись, держись, дельфиниха!" - кричал старый Бу-Бу и из последних сил подталкивал ее своим телом.
Наконец ему удалось в какой-то момент так сильно толкнуть дельфиниху, что, попав в такт отбегавшей волне, та сильно рванула вперед, начав мало-помалу отдаляться от страшных камней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
- А я - пристав судебной палаты. Слыхала?
- Присталец? - спросила старуха, заслоняясь рукой от солнца. - А нам что? Моложе была, ехал через станицу сам Ермолов, генерал. Девки звали смотреть, а я не пошла. Корова у меня хворала. Так он с охраной ехал, а тебя где ж слыхать, коли ты один по станице ходишь.
Пристав почувствовал, что начинает нервничать и потеют не только ладони, а пот прошибает уже со спины.
- Я, бабка, направлен сюда по делу об убийстве поручика Басаргина, строго сказал он, - стало быть, расследую, а не, как ты изволила сказать, хожу по станице.
- А мне хоть по делу, хоть без дела. Следуй, куда хочешь. Я ж тебе не мешаю.
- Я в интересах следствия и пришел к твоему дому. Чеченка у тебя в хате проживает? Позволь-ка, бабка, посмотреть на нее, вопрос ей какой задать.
Старуха прищурилась, отчего глаза ее и вовсе скрылись в морщинах.
- А зачем-то тебе, милок, нашу Ашутку смотреть? Что это еще за смотрины?
- Что значит "что за смотрины"? Я же сказал, что я здесь в интересах следствия, представляю, некоторым образом, государственные интересы. Попрошу провести меня в дом и показать вышеназванную девицу!
- Какие же государевы интересы у меня на дворе? Может, государю мою корову старую показать? Ему бы я показала, а тебе, приставала, я и лепешку кизяка показывать не стану. Иди-ка прочь подобру-поздорову.
- Ты, я вижу, старая, не понимаешь, с кем разговариваешь! - завелся Устюгов, отчего лицо его побагровело, веки задергались, и он даже стал подпрыгивать на месте от негодования. - Немедленно предъяви мне чеченку! Кому говорю, ведьма?! В острог захотела, карга старая?! Я тебе обеспечу и острог, и каторгу!
- Смотрела я на тебя, приставала, долго, - спокойно сказала старуха. Не понравился ты мне сразу. А теперь в твою рожу круглую мне даже плюнуть противно. Подлюга какая! Ишь, змей, ластился, подбирался! Сейчас казаков кликну, так тебе, охальнику, несладко придется. Небось по такой морде не промажут! Да я и сама сейчас дрын возьму, да по ряхе, по ряхе. Ишь, наел, думает старую бабушку толстой мордой напужать! Видали и потолще...
И старуха действительно пошла к сараюшке, где стояла прислоненная к стене жердина. Пристав посмотрел по сторонам, и, увидев, что свидетелей происшедшего не было, но они могут в любой момент появиться, поспешил скоренько удалиться.
Разве он не сможет описать эту чеченку? Черные глаза, брови дугой, гибкий стан... Что там у нее еще? Надо будет посмотреть у Лермонтова "Бэлу". Там все есть...
* * *
Перед самым Новым годом нога позволила Митрохе не только вприпрыжку перемещаться по палате, но потихонечку и на костыликах выходить в коридор, в курилку, и, что самое главное, - к сестринскому посту. Особенно, когда там дежурила Юленька Шилова. Сутки через трое. Это у них так график назывался. Сестрички на хирургии вообще все как на подбор, красавицы. Но Юленька, она такая милая, такая тихая и беззащитная, что сорок или пятьдесят пацанов из битой и стреляной, но бесшабашной десантуры, горелых матерщиников-танкистов или саперов с оторванными конечностями, все, кто лежал на отделении, в дни ее дежурства становились пай-мальчиками.
Митроха любил выкатиться к ней после отбоя и поговорить, когда уже тихо и никто не дергает с этими бесконечными капельницами или уколами.
Мать приехала в Омск сразу, как только узнала о его ранении. Взяла на работе "за свой счет", потом сняла угол у каких-то пенсионеров, живших неподалеку, на берегу Иртыша, и каждый день приходила после утреннего осмотра, разговаривала с лечащим врачом, с сестричками, с начальником отделения.
- Езжай, мама, домой, - твердил Митроха, - выпишут меня скоро и комиссуют - дома увидимся, в Москве.
- Вместе домой поедем, - отвечала Вера Вадимовна, - тебе ведь трудно теперь будет одному.
- Почему одному?
- А потому, что нужна тебе такая жена, которая ухаживать будет за тобой, заботиться будет. А без уважения да без любви кто ж позаботится о тебе?
- Ты че, мам?
- А то, что Олька твоя вот даже и не едет к тебе.
- Ну и не надо, пока я такой. Вот поправлюсь, сам приеду.
- Да нельзя же так, сынок, любить только когда здоров да когда деньги есть! Любовь, ведь она мужу и жене на то дается, чтобы и в горе, и в болезни друг дружке помогать.
- Мам!
- А вот и мам! Не невеста она тебе. Тебе бы вот на такой жениться, как сестричка эта, что в эту смену работает..
- Юля Шилова.
- Вот-вот, Юля Шилова.
- Ладно, мам, ты чего, в самом-то деле?
- А вот и то, что умру я, а кому ты будешь нужен? Олька твоя всегда хвостом вертела. Тебе после такого ранения, доктор-то говорит, особый уход нужен будет. А у тебя ни образования, ни профессии. Олька тебе не жена попомни мои слова. Я о твоем будущем думаю.
- Мам, все будет нормально, меня теперь, как героя, в любой институт без экзаменов примут.
- А жить на что будешь? На пенсию? Это ж по нашим московским меркам крохи! На такие деньги Ольку свою не прокормишь.
- Да что ты все Олькой меня попрекаешь?
- А потому что болит сердце у меня, как ты жить будешь? Ты же сын мой единственный. А я не вечно с тобой рядом буду, да и потом - что я тебе могу дать, кроме ухода? Тебе надо крепким тылом обзаводиться, сынок. Такой женой, чтобы и работа у нее была, а главное, чтобы любила тебя и не бросила бы ни в болезни, ни в какой другой передряге.
- Ну...
- А вот женись на этой сестричке, она вон какая заботливая. Я ею давно любуюсь. Мне б такую невестку.
- А Олька?
- Вот попомни мои слова, не приедет она сюда...
- Ну-ну.
- А вот и ну-ну. А Юленька наверняка бы за тобой в Москву-то поехала бы - только позови!
- Ладно, мама, нормально все будет...
И мать с сыном надолго замолчали. Митроха задремал, а Вера Вадимовна сидела подле госпитальной койки и глядела в окно.
А Митрохе приснился сон.
Приснилось ему, будто он дома - в Москве, в своей комнате, в коммуналке на Аэропорту. И что сидит он на диване и слушает музыку. А поют... Иконы... Старинные, в серебряных ризах, как те, что когда-то у бабушки Клавы висели в углу. Спаситель, Матерь Божия, Никола Угодник. И вот кажется ему, будто лики на иконах - живые и что они не то чтобы сами поют песню про то, как хочется спать, но подпевают... И верно подпевают:
When I wake up early in the morning,
Lift my head - I'm still yawning,
When I'm in the middle of the dream
Stay in bed - float on stream
Please don't wake me, please don't shake me,
Leave me where I am,
I'm only sleeping...*
_______________
* Просыпаюсь утром, поднимаю голову - и все еще зеваю, посреди сна лежу в кровати, плыву по течению... Пожалуйста, не будите меня, не трясите меня, оставьте меня в покое, я всего лишь сплю... (англ. - из песни "Битлз")
И Митроха ничуть не удивился такому обстоятельству, но совсем наоборот, даже обрадовался, и смотрел на иконы с не меньшим обожанием, как если бы это были артисты с Эм-Ти-Ви... И в том, что они пели любимую песню, ему показался добрый знак. Знак чего - он еще не знал. Но когда проснулся и увидел подле себя мать и Юлю Шилову, пристраивающуюся с капельницей к его и так уже колотой-переколотой руке, улыбнулся им обеим и сказал нараспев:
- Please don't wake me, please don't shake me, leave me where I am, I'm only sleeping...
- Другие ребята кричат во сне, а ты поешь... Да еще и по-английски, - с самой милой детской улыбкой своей сказала Юленька, ловко протирая сгиб его руки ваткой со спиртом.
- В другое бы время меня как шпиона за это арестовали, - пошутил Митроха.
- Видно, на поправку идешь, скоро к себе в Москву поедешь, - сказала Юля и снова улыбнулась ласково и по детски, как наверное, улыбалась бы ему младшая сестра, кабы ее Бог дал.
Но не было у Митрохи младшей сестры.
Один раз Митроха спал... Юлька поставила ему капельницу, потом сделала укол, и он спал... И Юлька, уже сменившись с суточного дежурства, не ушла домой, а сидела подле него, и пока он спал, она читала ему сказку.
- Маленького дельфиненка звали Фи. Он был совсем маленьким, но при этом очень веселым и резвым. Ни одной секунды Фи не находился в покое - он все время то обгонял маму справа или слева, то заныривал в глубину, го выскакивал из воды в воздух и, пролетев несколько метров над волнами, снова падал в родную стихию. "Такой непоседа!" - жаловалась на него мама своим подружкам - дельфинихам. "Только никогда не уплывай от меня далеко! говорила она дельфиненку. - В море так много опасностей, а ты еще совсем маленький".
"Нет, я большой!" - обижался Фи и, выскочив из воды, пулей летел в небо, мгновение висел в воздухе и снова плюхался в морскую пену.
Но однажды на море был легкий шторм, и дельфины, сбившись в стаю, отплыли подальше от берега, потому что в шторм они боятся быть выброшенными волной на камни и разбиться. Все дельфины - большие и маленькие, и даже крохотуля Ди-Ди, которой только исполнилось два месяца, отплыли на глубину и там пережидали плохую погоду. Только Фи, когда старый и мудрый дельфин Бу-Бу велел всем отплывать от берега, не послушался и, отстав от мамы, нырнул в сторону и затерялся в зарослях морских водорослей. Фи хотелось показать маме, что он вполне самостоятельный и что он, если ему захочется, может и сам решить - что надо делать, а что нет. Он нырнул к самому дну и принялся там гоняться за маленькими золотыми рыбками. А дельфины тем временем отплыли далеко в море. Мама плыла вместе со всеми, уверенная, что ее маленький Фи держится следом, но, обернувшись вдруг, никого позади себя не увидела.
"Фи! Фи! Где ты?" - стала в ужасе кричать мама. Другие дельфины тоже стали звать малыша, но старый Бу-Бу велел всем плыть дальше, потому что во время шторма дельфинам находиться возле берега - опасно.
Но мама бросилась назад - искать своего непослушного Фи. Она снова доплыла до зарослей водорослей, где последний раз видела своего сыночка, но волны уже стали такими сильными, что подняли со дна ил и в мутной воде стало плохо видать.
"Фи! Фи! Отзовись!" - кричала мама и в панике металась от берега к зарослям водорослей и обратно.
А плавать у берега уже стало опасно даже для взрослого дельфина, не то что для маленького. Волны стали очень высокими, доставая почти до самого дна, и они со страшной силой старались выкинуть все, что плавает в воде, на берег, при этом они так бились о прибрежные камни, что грозили разбить о них все, что по неосторожности им попадется, даже стальной корабль, не то что нежное дельфинье тельце.
Мама совсем перестала что-либо видеть от поднявшейся со дна мути, и волны уже два раза чуть не ударили ее о камни, но она не уплывала, а продолжала звать своего Фи.
А Фи тем временем плыл на встречу со стаей. Он еще полчаса назад, поиграв с рыбками, отправился на глубину и разминулся с мамой буквально в десяти шагах. Не заметив друг друга, они проплыли в противоположных направлениях. Вскоре Фи нашел дельфинью стаю, и старый Бу-Бу принялся его ругать:
"Где ты пропадал? Ты знаешь, что твоя мама тебя поплыла искать? А там уже такие страшные волны, что дельфин, даже очень сильный, - может и не выплыть!"
Фи заплакал. Он испугался за маму. И ему стало стыдно за свое непослушание.
Старый Бу-Бу тогда велел маме маленькой Ди-Ди присмотреть за непослушным Фи и сам поплыл за его несчастной мамой.
Когда Бу-Бу приблизился к берегу, волны стали такими высокими и сильными, что мама Фи уже почти не могла им сопротивляться. Метр за метром они оттаскивали дельфиниху к острым камням, грозя превратить ее в отбивную котлету. Дельфиниха изо всех сил сопротивлялась течению и все продолжала звать:
"Фи! Фи! Где ты, мой маленький?"
"Держись, дельфиниха! - крикнул ей подплывая старый Бу-Бу. - Твой Фи нашелся, и он в безопасности".
Теперь оба дельфина бок о бок встали против набегавших волн, стараясь преодолеть губительное течение. А волны сантиметр за сантиметром все отбрасывали дельфинов к камням...
"Держись, держись, дельфиниха!" - кричал старый Бу-Бу и из последних сил подталкивал ее своим телом.
Наконец ему удалось в какой-то момент так сильно толкнуть дельфиниху, что, попав в такт отбегавшей волне, та сильно рванула вперед, начав мало-помалу отдаляться от страшных камней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39