Андрей едко и метко вышучивал каждое Ванечкино слово и жест, сочинял и рассказывал уморительные истории и якобы народные легенды, в которых Ванечка, под вымышленным, но очень прозрачным именем, неизменно фигурировал в самой дурацкой роли. Когда они садились перекинуться в картишки, Андрей говорил:
- Если я выиграю - дам тебе щелбана в нос.
- А если проиграешь?
- Тогда тебе Барон даст щелбана.
И Ванечка соглашался, причем его самолюбие, в целом чрезвычайно болезненное, не страдало нисколько. Шуточки Андрея никогда не касались тем, действительно серьезных для Ванечки - его текущей влюбленности, его литературных опытов. С последними он всегда обращался к Андрею и знал, что может рассчитывать на квалифицированную и серьезную оценку, дельный совет, доброе слово. Он знал, что если нужно, Андрей снимет с себя последнюю рубашку и с какой-нибудь очередной шуточкой запросто отдаст ее Ванечке.
Напротив, второй Ванечкин друг держался с ним на редкость почтительно, витиевато-вежливо, называя его исключительно на "вы" и по имени-отчеству или "господин Ларин". Впрочем, так он вел себя со всеми. Этого невысокого лысеющего брюнета лет тридцати с лицом оперного Мефистофеля и манерами офицера царской армии звали Эрик Вильгельмович Остен-Ферстен. Представлялся он так:
- Барон Остен-Ферстен. - Легкий и быстрый кивок. - Эротический техник.
Последнее имело два смысла. Во-первых, Барон работал в какой-то конторе возле Смольного, обслуживая множительный аппарат "Эра". Во-вторых, при всей своей плюгавости и своеобразном гардеробе - Барон одевался как одноименный персонаж известной драмы Горького "На дне" - он пользовался успехом у самых сногсшибательных женщин бальзаковского возраста, меняя их приблизительно раз в месяц. Должно быть, и впрямь эротический техник. Впрочем, об этой стороне своей жизни он среди друзей не распространялся, никогда не знакомил клювистов со своими дамами - и наоборот.
Появление Барона в пивной или "академичке" неизменно вызывало оживление он никогда не забывал принести с собой пару-тройку свеженьких анекдотов и четыреста граммов гидролизного спирта в "банке темного стекла". Выпив бутылочку-другую пивка, Барон говорил:
- Господа, предлагаю забелить!
И плескал по чуть-чуть спирта в протянутые стаканы с пивом или кофе.
Барон знал потрясающее множество карточных игр. Иногда он приглашал Андрея и Ванечку в свои апартаменты - комнатушку в коммуналке на Литейном. Он раскладывал антикварный ломберный столик - единственный аристократический предмет в этой совершенно демократической обители - и обучал их покеру и преферансу или показывал, как играют в канасту, джин-рамми, деберц. С ними он никогда не играл на деньги.
Только в этом кругу Ванечке было тепло и спокойно. Он гордился, что у него появились такие интересные друзья.
Последнее студенческое лето перед пятым курсом Ванечка почти безвылазно проторчал в городе. Не пил, не влюблялся, не сочинял стихи и рассказы. Он зубрил - иногда под строгим присмотром матери, реже отца, иногда самостоятельно. Причем зубрил не что-нибудь, а политэкономию социализма. Причем не какие-нибудь там учебники или конспекты, и даже не бородатых классиков - все это было им вызубрено уже давно, - а все постановления партии и правительства по экономическим вопросам. И не только постановления, но и материалы бесконечных съездов и пленумов. И не только съездов и пленумов, но и всяческих отраслевых совещаний, конференций, международных симпозиумов и прочая, и прочая, и прочая.
Такую веселенькую жизнь ему устроила доцент Чучелло ("Ударение на втором слоге, пожалуйста"), хрупкая и миловидная садистка вряд ли старше тридцати пяти. Купившись на ее мягкую интеллигентную манеру ведения занятий, совсем не характерную для университетских "богословов", и на ту феерическую легкость, с которой он получил у нее зачет в зимнюю сессию, Ванечка совсем забил на ее занятия, предпочитая пивко и умные беседы в компании клювистов и случайных собутыльников. Перед экзаменом он почитал учебник, нарисовал "шпоры" и отправился, уповая на удачу, снисходительность мадам Чучелло и на лежащих во внутреннем кармане "медведей" (так студенты называли особый вид шпаргалок листки с ответами, которые в подходящий момент извлекали из укромного местечка и подменяли ими листочки, на которых полагалось записывать план ответа)... В общем, первый завал был по делу, и Ванечка нисколько не обиделся. Он стал готовиться всерьез, набрал у отличников конспектов, подучил классиков и на вторую попытку пришел вполне прилично подготовленный... Она срезала его на партийных постановлениях. Выклянчив в деканате направление на повторную пересдачу, Ванечка засел в читальном зале с тетрадью, обложившись газетками и брошюрками, и остервенело кинулся в пучину вдохновенной канцелярщины. Он впервые в жизни вчитывался в партийные документы, которые вызывали в нем чувства, не похожие ни на что. С такими текстами он не сталкивался никогда.
На переэкзаменовку он пришел наэлектризованным. Штампованные цитаты вылетали из него шипящими голубыми искрами. Чучелло срезала его на материалах совещания СЭВ, о котором он и слышал-то в первый раз...
Марина Александровна притащила сыну с работы ворох всяких материалов и организовала звоночек из обкома в ректорат и на кафедру Чучелло. Все бесполезно. На свидания к Чучелло на спецсамолете летал пожилой любовник из Москвы, первый помощник Суслова - и плевать она хотела на обком, не говоря уж о ректорате! Марина Александровна всплакнула и привезла домой целый багажник литературы.
Четвертая попытка обернулась ужасом нечеловеческим... Мадам Чучелло, пребывающая уже в отпуске, назначила Ванечке явиться к ней на дачу туда-то и туда-то. Стояла невыносимая жара. Потного, очумевшего Ванечку Чучелло приняла, лежа в гамаке в чрезвычайно откровенном бикини, обмахиваясь веером и Потягивая через соломинку что-то прохладное. Ванечка стоял перед нею на самом солнцепеке и что-то такое плел, ничего не соображая. Дав ему выговориться, Чучелло томно посмотрела на него и сказала:
- Ах, как печет! Будьте любезны, возьмите, пожалуйста, на веранде тюбик с кремом и принесите сюда.
Ванечка на негнущихся ногах пошел на веранду. Когда он принес крем, мадам перевернулась на живот и расстегнула пуговицы на лифчике.
- Если вас не затруднит, потрите, мне, пожалуйста, спинку. Я так боюсь обгореть.
Вконец охреневший Ванечка стал мазать ей спину кремом.
- Ах, посильнее, прошу вас, - пристанывала Чучелло. - Втирайте, втирайте!
В его голове хаотично металось нечто, что и мыслями-то не назвать: "Чего она добивается?.. Если - этого, да... и я - да... то она как завизжит!.. Выскочит какой-нибудь муж... специально припрятанный... От такой суки дождешься..."
Он опустил руки и отошел.
Она застегнула лифчик и села. Взгляд ее был отрешенным, холодным.
- Дополнительный вопрос, - сказала она. - Как формулируются принципы хозяйственного природопользования в природоохранном законодательстве?
Ванечка застонал и пошатнулся.
- Вам плохо? - спросила Чучелло.
- Нет! - завопил Ванечка. - Мне хорошо! Очень хорошо!
И бросился бежать.
Доцент Чучелло проводила его презрительным взглядом.
Марина Александровна, получившая на конец августа - начало сентября две путевки в хороший дом отдыха (плохих в их учреждении не предлагали), отправила мужа одного и осталась дожидаться финала политэкономической драмы сына.
Двадцать девятого августа, когда до того, как фамилия "Ларин" должна была из списка представленных к отчислению перекочевать в список отчисленных, оставался один день, Ванечка отловил Чучелло в университетском коридоре.
- Изабелла Аскольдовна, - сказал он, глядя себе под ноги, - я...
Она молча взяла из его дрожащих рук зачетку и направление и унесла их в кабинет. Через две минуты она вышла, отдала Ванечке закрытую зачетку, из которой торчал хвостик сложенного пополам направления, и гордо удалилась.
Ванечка с замиранием сердца раскрыл зачетку.
Напротив записи "политэкономия социализма" стояло каллиграфическое "отлично" и узорчатая подпись Чучелло...
Ванечка полетел домой, не чуя под собою ног. На радостях Марина Александровна подарила сыну пятьдесят рублей и съездила на работу за огромным шоколадным тортом и даже бутылкой французского шампанского. По дороге в буфет она забежала к Лидочке и заказала билет до Симферополя на завтра. В тот же вечер курьер привез билет на дом - у нее на службе о сотрудниках заботились.
Праздновали они у него в комнате - в кухне еще не просохла краска, к тому же от ее запаха у Марины Александровны кружилась голова. А в гостиной все вообще было вверх дном. Экстренный частичный ремонт еще не закончился.
В таком ремонте был виноват растяпа верхний сосед. Остался летом на холостом положении, накопил грязного белья, потом спохватился, стал набирать воду в стиральную машину, да и забыл. Лариным залило ванную, большую часть прихожей и угол гостиной. Марина Александровна, дама, не терпящая беспорядка, строго с ним поговорила. Сосед долго извинялся, расшаркивался, а потом сбегал на стройку - у них прямо во дворе заканчивали новый корпус Нахимовского училища - и привел оттуда двух девок, Нинку и Нельку. Девки все осмотрели, прикинули, назвали цену. Цена была аховая - учитывая, что весь материал, естественно, "цельнотянутый", - и Марина Александровна еще поторговалась бы, но сосед, вызвавшийся оплатить ремонт, тут же согласился. Ученые - у них денег немерено. Потом еще Нинка, которая помоложе и побойчее, раскрутила Марину Александровну на кухню; та и впрямь немного подзакоптилась и требовала освежения.
Девки работали быстро, сноровисто, приходили трезвые. Одно плохо - за работой то и дело принимались дурными голосами орать матерные частушки, для настроения. Когда Ванечка или Марина Александровна были дома по отдельности, они мастериц не одергивали, и даже с интересом слушали, но когда вместе, Марина Александровна тут же это дело пресекала:
- Девочки, вы бы постыдились. Ребенок в доме. Девки хмыкали и переходили на пение вполголоса.
В других отношениях Марина Александровна за нравственность сына была спокойна. Она знала, что среди всей этой лимитной шушеры есть масса охотниц за постоянной пропиской, готовых ради этого на все, но эти грубые, мужиковатые хабалки не имели ни малейшего шанса охмурить ее чадо: Ванечкины вкусы она изучила во всех мелочах.
Пристрастие сына к Бахусу больше беспокоило Марину Александровну - как он тут будет без ее присмотра? Но он все лето вел себя безукоризненно, и Марина Александровна успокоилась и на этот счет.
Перед отъездом она сложила в шкатулку все драгоценности, которые не брала с собой, заперла на ключик и положила в спальню, в просторное трюмо. Туда же поместила столовое серебро, дорогой хрусталь, перенесенный из гостиной еще до начала ремонта. Трюмо она тоже заперла и оба ключа спрятала в укромное, только ей одной ведомое местечко.
- Так, сынок, - сказала она, еще раз повторив .все увещевания и наставления, которые накануне вечером обрушила на него. - Оставляю тебе двести тридцать рублей на питание и с малярами расплатиться. Спрячь их хорошенько и смотри, расходуй экономно. Восемьдесят отдашь Нинке, остальное они уже получили, а начнет еще выпрашивать - не давай, прояви твердость... Питайся регулярно, компаний в дом не води...
Пока мать не пошла по третьему кругу, Ванечка поспешно сказал:
- Да, ладно, ма. Я все понял - чай, не впервые замужем.
- Скажи, какой взрослый! - улыбнулась Марина Александровна. - Чтоб у меня тут без художеств! Приеду - накажу.
Она обняла сына.
Проводив мать до аэропорта и возвратившись домой, Ванечка первым делом позвонил Андрею Житнику, который должен был вернуться из стройотряда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
- Если я выиграю - дам тебе щелбана в нос.
- А если проиграешь?
- Тогда тебе Барон даст щелбана.
И Ванечка соглашался, причем его самолюбие, в целом чрезвычайно болезненное, не страдало нисколько. Шуточки Андрея никогда не касались тем, действительно серьезных для Ванечки - его текущей влюбленности, его литературных опытов. С последними он всегда обращался к Андрею и знал, что может рассчитывать на квалифицированную и серьезную оценку, дельный совет, доброе слово. Он знал, что если нужно, Андрей снимет с себя последнюю рубашку и с какой-нибудь очередной шуточкой запросто отдаст ее Ванечке.
Напротив, второй Ванечкин друг держался с ним на редкость почтительно, витиевато-вежливо, называя его исключительно на "вы" и по имени-отчеству или "господин Ларин". Впрочем, так он вел себя со всеми. Этого невысокого лысеющего брюнета лет тридцати с лицом оперного Мефистофеля и манерами офицера царской армии звали Эрик Вильгельмович Остен-Ферстен. Представлялся он так:
- Барон Остен-Ферстен. - Легкий и быстрый кивок. - Эротический техник.
Последнее имело два смысла. Во-первых, Барон работал в какой-то конторе возле Смольного, обслуживая множительный аппарат "Эра". Во-вторых, при всей своей плюгавости и своеобразном гардеробе - Барон одевался как одноименный персонаж известной драмы Горького "На дне" - он пользовался успехом у самых сногсшибательных женщин бальзаковского возраста, меняя их приблизительно раз в месяц. Должно быть, и впрямь эротический техник. Впрочем, об этой стороне своей жизни он среди друзей не распространялся, никогда не знакомил клювистов со своими дамами - и наоборот.
Появление Барона в пивной или "академичке" неизменно вызывало оживление он никогда не забывал принести с собой пару-тройку свеженьких анекдотов и четыреста граммов гидролизного спирта в "банке темного стекла". Выпив бутылочку-другую пивка, Барон говорил:
- Господа, предлагаю забелить!
И плескал по чуть-чуть спирта в протянутые стаканы с пивом или кофе.
Барон знал потрясающее множество карточных игр. Иногда он приглашал Андрея и Ванечку в свои апартаменты - комнатушку в коммуналке на Литейном. Он раскладывал антикварный ломберный столик - единственный аристократический предмет в этой совершенно демократической обители - и обучал их покеру и преферансу или показывал, как играют в канасту, джин-рамми, деберц. С ними он никогда не играл на деньги.
Только в этом кругу Ванечке было тепло и спокойно. Он гордился, что у него появились такие интересные друзья.
Последнее студенческое лето перед пятым курсом Ванечка почти безвылазно проторчал в городе. Не пил, не влюблялся, не сочинял стихи и рассказы. Он зубрил - иногда под строгим присмотром матери, реже отца, иногда самостоятельно. Причем зубрил не что-нибудь, а политэкономию социализма. Причем не какие-нибудь там учебники или конспекты, и даже не бородатых классиков - все это было им вызубрено уже давно, - а все постановления партии и правительства по экономическим вопросам. И не только постановления, но и материалы бесконечных съездов и пленумов. И не только съездов и пленумов, но и всяческих отраслевых совещаний, конференций, международных симпозиумов и прочая, и прочая, и прочая.
Такую веселенькую жизнь ему устроила доцент Чучелло ("Ударение на втором слоге, пожалуйста"), хрупкая и миловидная садистка вряд ли старше тридцати пяти. Купившись на ее мягкую интеллигентную манеру ведения занятий, совсем не характерную для университетских "богословов", и на ту феерическую легкость, с которой он получил у нее зачет в зимнюю сессию, Ванечка совсем забил на ее занятия, предпочитая пивко и умные беседы в компании клювистов и случайных собутыльников. Перед экзаменом он почитал учебник, нарисовал "шпоры" и отправился, уповая на удачу, снисходительность мадам Чучелло и на лежащих во внутреннем кармане "медведей" (так студенты называли особый вид шпаргалок листки с ответами, которые в подходящий момент извлекали из укромного местечка и подменяли ими листочки, на которых полагалось записывать план ответа)... В общем, первый завал был по делу, и Ванечка нисколько не обиделся. Он стал готовиться всерьез, набрал у отличников конспектов, подучил классиков и на вторую попытку пришел вполне прилично подготовленный... Она срезала его на партийных постановлениях. Выклянчив в деканате направление на повторную пересдачу, Ванечка засел в читальном зале с тетрадью, обложившись газетками и брошюрками, и остервенело кинулся в пучину вдохновенной канцелярщины. Он впервые в жизни вчитывался в партийные документы, которые вызывали в нем чувства, не похожие ни на что. С такими текстами он не сталкивался никогда.
На переэкзаменовку он пришел наэлектризованным. Штампованные цитаты вылетали из него шипящими голубыми искрами. Чучелло срезала его на материалах совещания СЭВ, о котором он и слышал-то в первый раз...
Марина Александровна притащила сыну с работы ворох всяких материалов и организовала звоночек из обкома в ректорат и на кафедру Чучелло. Все бесполезно. На свидания к Чучелло на спецсамолете летал пожилой любовник из Москвы, первый помощник Суслова - и плевать она хотела на обком, не говоря уж о ректорате! Марина Александровна всплакнула и привезла домой целый багажник литературы.
Четвертая попытка обернулась ужасом нечеловеческим... Мадам Чучелло, пребывающая уже в отпуске, назначила Ванечке явиться к ней на дачу туда-то и туда-то. Стояла невыносимая жара. Потного, очумевшего Ванечку Чучелло приняла, лежа в гамаке в чрезвычайно откровенном бикини, обмахиваясь веером и Потягивая через соломинку что-то прохладное. Ванечка стоял перед нею на самом солнцепеке и что-то такое плел, ничего не соображая. Дав ему выговориться, Чучелло томно посмотрела на него и сказала:
- Ах, как печет! Будьте любезны, возьмите, пожалуйста, на веранде тюбик с кремом и принесите сюда.
Ванечка на негнущихся ногах пошел на веранду. Когда он принес крем, мадам перевернулась на живот и расстегнула пуговицы на лифчике.
- Если вас не затруднит, потрите, мне, пожалуйста, спинку. Я так боюсь обгореть.
Вконец охреневший Ванечка стал мазать ей спину кремом.
- Ах, посильнее, прошу вас, - пристанывала Чучелло. - Втирайте, втирайте!
В его голове хаотично металось нечто, что и мыслями-то не назвать: "Чего она добивается?.. Если - этого, да... и я - да... то она как завизжит!.. Выскочит какой-нибудь муж... специально припрятанный... От такой суки дождешься..."
Он опустил руки и отошел.
Она застегнула лифчик и села. Взгляд ее был отрешенным, холодным.
- Дополнительный вопрос, - сказала она. - Как формулируются принципы хозяйственного природопользования в природоохранном законодательстве?
Ванечка застонал и пошатнулся.
- Вам плохо? - спросила Чучелло.
- Нет! - завопил Ванечка. - Мне хорошо! Очень хорошо!
И бросился бежать.
Доцент Чучелло проводила его презрительным взглядом.
Марина Александровна, получившая на конец августа - начало сентября две путевки в хороший дом отдыха (плохих в их учреждении не предлагали), отправила мужа одного и осталась дожидаться финала политэкономической драмы сына.
Двадцать девятого августа, когда до того, как фамилия "Ларин" должна была из списка представленных к отчислению перекочевать в список отчисленных, оставался один день, Ванечка отловил Чучелло в университетском коридоре.
- Изабелла Аскольдовна, - сказал он, глядя себе под ноги, - я...
Она молча взяла из его дрожащих рук зачетку и направление и унесла их в кабинет. Через две минуты она вышла, отдала Ванечке закрытую зачетку, из которой торчал хвостик сложенного пополам направления, и гордо удалилась.
Ванечка с замиранием сердца раскрыл зачетку.
Напротив записи "политэкономия социализма" стояло каллиграфическое "отлично" и узорчатая подпись Чучелло...
Ванечка полетел домой, не чуя под собою ног. На радостях Марина Александровна подарила сыну пятьдесят рублей и съездила на работу за огромным шоколадным тортом и даже бутылкой французского шампанского. По дороге в буфет она забежала к Лидочке и заказала билет до Симферополя на завтра. В тот же вечер курьер привез билет на дом - у нее на службе о сотрудниках заботились.
Праздновали они у него в комнате - в кухне еще не просохла краска, к тому же от ее запаха у Марины Александровны кружилась голова. А в гостиной все вообще было вверх дном. Экстренный частичный ремонт еще не закончился.
В таком ремонте был виноват растяпа верхний сосед. Остался летом на холостом положении, накопил грязного белья, потом спохватился, стал набирать воду в стиральную машину, да и забыл. Лариным залило ванную, большую часть прихожей и угол гостиной. Марина Александровна, дама, не терпящая беспорядка, строго с ним поговорила. Сосед долго извинялся, расшаркивался, а потом сбегал на стройку - у них прямо во дворе заканчивали новый корпус Нахимовского училища - и привел оттуда двух девок, Нинку и Нельку. Девки все осмотрели, прикинули, назвали цену. Цена была аховая - учитывая, что весь материал, естественно, "цельнотянутый", - и Марина Александровна еще поторговалась бы, но сосед, вызвавшийся оплатить ремонт, тут же согласился. Ученые - у них денег немерено. Потом еще Нинка, которая помоложе и побойчее, раскрутила Марину Александровну на кухню; та и впрямь немного подзакоптилась и требовала освежения.
Девки работали быстро, сноровисто, приходили трезвые. Одно плохо - за работой то и дело принимались дурными голосами орать матерные частушки, для настроения. Когда Ванечка или Марина Александровна были дома по отдельности, они мастериц не одергивали, и даже с интересом слушали, но когда вместе, Марина Александровна тут же это дело пресекала:
- Девочки, вы бы постыдились. Ребенок в доме. Девки хмыкали и переходили на пение вполголоса.
В других отношениях Марина Александровна за нравственность сына была спокойна. Она знала, что среди всей этой лимитной шушеры есть масса охотниц за постоянной пропиской, готовых ради этого на все, но эти грубые, мужиковатые хабалки не имели ни малейшего шанса охмурить ее чадо: Ванечкины вкусы она изучила во всех мелочах.
Пристрастие сына к Бахусу больше беспокоило Марину Александровну - как он тут будет без ее присмотра? Но он все лето вел себя безукоризненно, и Марина Александровна успокоилась и на этот счет.
Перед отъездом она сложила в шкатулку все драгоценности, которые не брала с собой, заперла на ключик и положила в спальню, в просторное трюмо. Туда же поместила столовое серебро, дорогой хрусталь, перенесенный из гостиной еще до начала ремонта. Трюмо она тоже заперла и оба ключа спрятала в укромное, только ей одной ведомое местечко.
- Так, сынок, - сказала она, еще раз повторив .все увещевания и наставления, которые накануне вечером обрушила на него. - Оставляю тебе двести тридцать рублей на питание и с малярами расплатиться. Спрячь их хорошенько и смотри, расходуй экономно. Восемьдесят отдашь Нинке, остальное они уже получили, а начнет еще выпрашивать - не давай, прояви твердость... Питайся регулярно, компаний в дом не води...
Пока мать не пошла по третьему кругу, Ванечка поспешно сказал:
- Да, ладно, ма. Я все понял - чай, не впервые замужем.
- Скажи, какой взрослый! - улыбнулась Марина Александровна. - Чтоб у меня тут без художеств! Приеду - накажу.
Она обняла сына.
Проводив мать до аэропорта и возвратившись домой, Ванечка первым делом позвонил Андрею Житнику, который должен был вернуться из стройотряда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79