- Нет некрасивых женщин, - наставительно сказал Барон, -- есть мало водки. К тому же меня иногда весьма влечет неошелушенный эрос.
Владимир Николаевич, не пивший, поскольку за рулем, разомлел от незамысловатых прелестей Нельки и весь вечер, стесняясь без меры, все норовил подержаться за какую-нибудь ее часть - чаще всего получалось за руку или за плечо. Так что, когда Игорь и Лариса, волнуясь за маленького Стасика, оставленного на попечение бабушки, откланялись и поспешили на электричку, оказалось, что следующей партии отбывающих гостей исключительно по пути:
Владимир Николаевич вызвался подвезти Нельку до общежития и получил от нее приглашение остаться там на чашку чая. Сходное приглашение, естественно, получил от Нинки Житник. Но тут выяснилось, что и Барон тихой сапой организовал себе аналогичную перспективу с Олей и Полей. Однако! Смущало лишь одно обстоятельство - "Москвич"-то не резиновый. Впрочем, с этим разобрались быстро: Житник пошептался с Ленькой Рафаловичем, тот пошептался с Елкой, Елка пошепталась с Павлом. И в результате Владимир Николаевич и Барон убыли вместе со своими дамами - причем Барону на дорожку была презентована призовая бутылка шампанского, - Елка с Рафаловичем уединились в ее спаленке на втором этаже, а в комнате Павла вписались на ночь Житник и Нинка. В гостиной, сдвинув два кресла, похрапывал Ник; шум прощания ничуть его не беспокоил. Проводив гостей, Павел устроился на диване в отцовском кабинете с "Мастером и Маргаритой".
Ему не читалось и не спалось. В голове немного гудело, шелестела тишина, почти без перехода сменившая веселый шум. Он отложил книгу, выключил лампу и закрыл глаза. В темноте смеженных век поплыли оранжевые круги, и кто-то совершенно явственно сказал: "Судьба, судьба... Подумаешь, бином Ньютона!.." "Коровьев, ты?" - без слов спросил Павел. "Не твое дело, - бранчливо отозвался голос. - Собрался спать - так спи, а не хочешь, так иди вон посуду помой, а то засохнет за ночь".
- Постой, погоди... - прошептал Павел, открывая глаза.
Тишина. Он поднялся, надел тапочки и тренировочные брюки и через гостиную с посапывающим Ником направился в кухню. Оттуда через матовое стекло двери сочился свет. Негромко журчала вода.
Павел вошел и недоуменно протер глаза. Над раковиной в темном домашнем халате склонилась Таня. По левую руку от нее громоздилась горка вымытых тарелок. Услышав его шаги, она выпрямилась и обернулась.
- Не заснуть, - смущенно сказала она.
- И мне, - отозвался Павел. - Давай я помою. Тебе сегодня вроде как не полагается...
На "ты" они незаметно перешли по дороге из загса сюда.
- Знаю, - сказала она. - Ну и что? Если хочешь - можешь вытирать.
Павел взял полотенце. Они работали быстро, молча, сосредоточенно, и очень скоро грязной посуды не осталось.
"Жаль", - почему-то подумал Павел, и тут взгляд его упал на полку над плитой, куда кто-то умный поставил грязные кастрюли.
- А вот и еще! - радостно сказал он. - Только теперь вытираешь ты.
- Ну ладно.
Павел посыпал мокрую мочалку пемоксолем и принялся драить кастрюлю.
- Ловко, - заметила Таня.
- Привычка, - сказал Павел. - В экспедициях по два раза в день приходилось. Правда, песочком... Надоело ужасно. Из-за этого я и курить приучился.
- Как это?
- Понимаешь, порядок такой был. Поели - перекур, а кто не курит - на речку, посуду мыть. Отряд попался - все курящие, так что посуда была вся на мне. Я пальцы себе стер об эти миски-котелки. Поработал так с месячишко, а потом обзавелся пачкой "Плиски". После завтрака все закурили, смотрят на меня выжидательно, типа когда я за посуду возьмусь, а я вынимаю сигарету, зажигаю, пускаю дым через нос и говорю: "Ну что, кому сегодня горшки полировать?" Потом голова закружилась так, что чуть не упал.
- А я раньше табачный дым совсем не переносила. А теперь ничего, привыкла. Подружки многие курят, Ванечка...
Она замолчала.
- Пойду я, пожалуй... А то, правильно ты сказал, не полагается...
- Не... - Он хотел сказать: "Не уходи", но вовремя остановил себя.
Таня вопросительно смотрела на него.
- Не сердись на Ванечку, - продолжил Павел. - Он еще не умеет рассчитывать силы.
- Не умеет. - Таня вздохнула. - Спокойной ночи. И спасибо тебе за все.
- Ну что ты? Спокойной ночи.
Таня вышла, а Павел вернулся к своим кастрюлям.
- Не сметь, - процедил он сквозь зубы. - Не сметь! Жена друга...
Он закрыл глаза и волевым усилием вызвал в памяти медно-красные кудри, веселые золотистые глаза, лукаво изогнутые алые губы. Проявившись с некоторой натугой, образ той, другой Тани постепенно завладел его сознанием...
Перед тем как спуститься, Таня перевернула Ванечку со спины на бок, чтобы неровен час не захлебнулся. И теперь он так и лежал на боку, и, глядя на его спящее лицо, Таня впервые обратила внимание, какие у него густые ресницы и пухлые, детские губы. Словно заметив на себе ее взгляд, он застонал и дернулся.
- Спи, дитятко мое, - прошептала Таня.
- М-м, - не просыпаясь, промычал Ванечка, а потом четко добавил: - Мама... я больше не буду...
И перевернулся на другой бок. Таня вздохнула, сняла халат и забралась под одеяло.
Господи, зачем? Зачем, зачем, зачем?
Глава третья
НИТЬ АРИАДНЫ
(27 июня 1995)
После чаю с яичницей дико захотелось спать. До выхода оставалось еще четыре с лишним часа, но Иван Павлович искушению прилечь не поддался, прекрасно зная, что тогда либо проспит до вечера, либо встанет совсем уже русской недвижимостью. Поставив сковородку, с которой ел, обратно на плиту, он со вздохами поплелся в комнату и устроился за верстаком. Из машинки торчал последний и единственный наработанный за ночь лист. Иван Павлович нацепил очки и прочел, гадливо ухмыляясь:
"- Ну чо, параша? - сплюнув, просипел главарь. - Бабки припер?
- В-вот, - ответил Сергей, выставив вперед кейс и подпуская в голос побольше дрожи.
На краю пустыря плотной стеной стояли "вольво" и "мерседесы". Возле них лениво прохаживались амбалы. в бордовых пиджаках, другие сидели в машинах, опустив стекла. И все смотрели в сторону Сергея.
- Сколько велено? - Главарь сверкнул золотым зубом.
- Д-да. Здесь все. - Сергей сделал шаг в сторону главаря.
- Стой на месте, козел! - взвизгнул один из подручных. - Кейс открой. Только плавно.
"Так. Значит, расчет был верен. Ну, старичок, не подведи!"
Тишь пустыря огласилась грохотом выстрелов. В руке Сергея запрыгал дедов наган.
- Это тебе за Панкратыча, - шептал Сергей, нажимая на курок. - Афганцы памятью друзей не торгуют.
Главарь с удивленным видом рухнул в лужу, где уже корчились оба его приспешника. Сергей..." Иван Павлович, фыркнув, выдернул лист, смял его, бросил на пол. Потом поднял и разгладил. Вариант все-таки. Впервые за месяц. Конечно, если подойти логично, живым Сергею после этих выстрелов не бывать. Но кто же убивает главного героя на сороковой странице? А публика... Что . публика? И не заметят, что вдруг исчезли иномарки с мордоворотами в багровых пиджаках. Или в бордовых? Иван Павлович махнул рукой и припал к машинке.
"...обернулся. Никого. Он рванулся к забору, отодвинул доску, висящую на одном гвозде, и пролез в щель. В переулке было тихо. Сергей отряхнул куртку и не спеша двинулся к станции".
Надо же, отпустил тормоза! Этак месяца через два и сдавать можно будет. Дело! Денежки ох как нужны. Хоть и свел потребности до минимума, но кушать-то хочется, да и за квартиру не плачено...
За подобными мыслями Иван Павлович досидел до восьми утра и тогда окончательно решил выходить. От "хрущобы" на Шаумяна, где и находилась его квартирка, до гостиницы "Прибалтийская", что на Намыве, было не близко, однако времени оставалось предостаточно. Если пройтись, то развеется одурение, оставшееся после бессонницы, и разговор можно начать, оказавшись в хорошей форме...
- Тру м-ту м-тум, - запел Иван Павлович и принялся одеваться.
Бодрое настроение .немного подпортилось тем, что не нашлось чистой рубашки и пришлось напялить футболку с дурацкой надписью "Инрыбпром-90" на всю грудь. И куда-то запропали брюки, которые лишь четверть часа спустя удалось найти на верстаке, под ворохом бумаг с черновиками первых глав романа "Удав сжимает кольца" (того самого, где главарь с пустырем). Брюки были по нынешним временам выдающиеся. Теперь, когда наши пошивочные фабрики либо позакрывались, либо шьют по зарубежным лекалам, этот фасон, по которому советский человек легко узнавался в любой толпе, стал редкостью, раритетом. Попробуйте-ка разыскать брюки, где мотня (по-научному, кажется, гульфик) заканчивается примерно на полпути к колену, так что если их подтянуть как следует, подпоясаться можно будет под мышками, а из брючин вылезут волосатые икры. Так что эти серые в яблоках благоприобретенных пятен брючки составляли, в некотором смысле, предмет гордости Ивана Павловича.
Уже в прихожей, накинув поверх футболки зеленый плащ, Иван Павлович взял сумку, достал из кармашка изящный сиреневый конверт и, прежде чем засунуть его обратно, извлек оттуда плотную сиреневую карточку и перечитал, проверяя, не забыл ли чего:
ИНФОРМЕД Господину Ивану П. Ларину Доктор и Миссис Розен Просят Вас пожаловать 27 июня 1995 К 12:00 В номер 901 ОТЕЛЬ ПРИБАЛТИЙСКАЯ
(1971-1975)
- Вам что, девушка?
- Мне бы справку оформить. Голосок такой звонкий, что уткнувшаяся в картотеку регистраторша невольно обернулась.
- Номер карточки? - спросила она, раздраженно оглядывая посетительницу с головы до ног. У стойки регистратуры стояла высокая ладная красотка с детскими ямочками на щеках и смеющимися глазами.
- Шестнадцать шестьдесят шесть. Захаржевская Татьяна, - лукаво улыбнулась девочка.
- Справка-то в школу? - недоверчиво переспросила медсестра, не без зависти оценив зрелые формы Захаржевской.
- В клуб ДОСААФ... - усмехнулась та в ответ.
Привычное раздражение от вечно унылых больных и слякоти за окном улетучилось. Заговорщически понизив чуть не до шепота голос, сестра прочитала на коленкоровой обложке пухлой тетради:
- Татьяна Всеволодовна.
Девушка кивнула. Выбившийся из-под шапочки рыжий локон при этом задорно прыгнул колечком, и медичка, замотанная чужим гриппом, гуляющим по городу, наконец улыбнулась и протянула в окошко карточку.
- Кабинеты я тебе вот здесь записала. Второй этаж...
Перепрыгивая через ступеньки, Таня пошла для начала к участковой. Марью Филипповну видела редко, в основном - когда оформляла очередную справку, то в бассейн, то на легкую атлетику. Та и встречала обычно улыбкой и непременным:
- А, спортсменка?
И каждый раз Танюшка удивляла новым увлечением, как и сегодня. Наблюдая девочку с детства, Марья Филипповна всякий раз поражалась ее завидному здоровью, любопытству и радостному восприятию жизни. Таня никогда ни на что не жаловалась. Марья Филипповна уже привыкла отвечать на кучу девчачьих вопросов. Старалась рассказать побольше, например, про асептику и антисептику. Танюшка на месте не сидела. "А это. что?" Приходилось объяснять, для чего корнцанг нужен и почему инструменты под тряпкой лежат. Иногда девочка своими "зачем" да "почему" ставила пожилую, уже на пенсии, .врачиху в тупик. Вот и сейчас:
- То, что гинеколог - ладно, но лор-то здесь при чем? Я же не на ушах кататься собираюсь.
Марья Филипповна, заполняя бланки, только плечами пожала.
- Так... Бери карточку под мышку и иди сейчас во флигель, к гинекологу. Там народу поменьше.
Уютно устроившись в обитом дерматином кресле, Таня заняла очередь. Впереди была отекшая, с пигментными пятнами на лице баба. Жаловалась на ноги, извиняясь тем самым за расстегнутые сапоги, голенища которых болтались по полу.
Еще одна тетка со впалыми глазами и беззубым ртом периодически доставала из кармана носовой платок, судорожно в него дышала, издавая отчетливо уловимый свист носом.
Вид беременных несколько развеселил Таню. Прям вирус какой-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79