Ну, триста, если тоненькие.
Беспокоить по этому поводу Таню и ее подруг было бы просто неприлично. Это понимали все, и подобного предложения ни от кого не поступило.
- Стоп! - сказал вдруг Ник. - Не хотелось бы мне этого, но, видно, придется... Где тут у вас телефон?
- Один в гостиной, другой у отца в кабинете, - сказала Елка.
- Я лучше из кабинета, - заявил Ник. - Извините, братцы, но разговор довольно конфиденциальный.
Ник поднялся и балетной походочкой вышел из кухни.
Остальные выпили еще по чашечке и притихли в ожидании.
- Все! - воскликнул Ник, возвратившись. - Я договорился. Вано, завтра жду тебя у "Юбилея" ровно в полдень. Не опоздай и не забудь талоны. И еще узнай у Тани размер пальчика.
- Ой, спасибо тебе! - сказал Ванечка и поднялся. - Братцы, я пошел.
- Все же интересно, Ник, - сказал Павел, когда за Ванечкой захлопнулась калитка. - Откуда, сколько и на каких условиях?
- А стоит ли?
- Уж ты скажи. Нам с Елкой, да и Ванечке надо знать, сколько отдавать и в какие сроки. Очень не хотелось бы, чтобы у тебя были неприятности.
Ник вытащил из пачки сигарету, закинул ногу на ногу, закурил и выпустил струйку дыма почти в лицо Павлу.
- Поль, о каких неприятностях ты говоришь? Скорее всего, ничего отдавать не придется. Там, где я взял, еще много осталось.
- То есть?
- Ну, раз уж так хочешь знать, попросил у любимой сестренки. Для нее это не деньги. Павел вспыхнул и отвернулся.
Дома Ванечка напустил такого конспиративного тумана, что даже и сам удивился. С вечера он собрал сумку и сообщил матери, что едет на недельку к друзьям на дачу. Когда Марина Александровна, опасаясь возможного загула, потребовала уточнений, он сказал, что его пригласил к себе в Сосново Леня Рафалович покататься на лыжах. Никакой дачи в Соснове у Рафаловича отродясь не было, но, во-первых, мать с родителями Рафаловича не общалась и узнать этого не могла, а, во-вторых, к его школьным друзьям она относилась столь же положительно, сколь отрицательно - к друзьям студенческой поры. Про дачу Черновых он не сказал, потому что мать вполне могла и обратиться за справками к Дмитрию Дормидонтовичу, и сама не вовремя нагрянуть туда. Впрочем, он сказал, что с ними пару дней пробудет и Павел. Марина Александровна, которой Павел очень нравился, охотно отпустила сына. Надо мальчику побыть на природе с хорошими людьми, а то совсем заучился, из библиотеки не вылезает... Она даже выдала ему двадцать рублей на расходы.
Утром Ванечка сел на трамвай, но у вокзала не вышел, а поехал дальше, до самого "Юбилея", где его уже ждал Ник. Они купили кольца, и оставшиеся до свадьбы два дня Ванечка мотался между Солнечным и общежитием на Маклина.
В ночь накануне решающего дня он сидел на кухне дачи Черновых с Павлом и пил чай. Спать не хотелось. Свадебный костюм, отглаженный Елкой, висел наверху в хозяйской спальне, которая на трое суток переходила в распоряжение молодоженов. Коробочка с кольцами лежала возле лампы на серванте. В соседней спальне спала вконец умотавшаяся Елка.
- И все же я не пойму, друг сердечный, восхищаться тобой или погодить пока, - задумчиво проговорил Павел.
- А что? - вскинулся Ванечка.
- Понимаешь, уж не знаю, хорошо это или плохо, только оттого, что я, сколько себя помню, все по горкам лазал, то и приучился смотреть на жизнь не как на скачку с гиканьем по ровной дорожке, а то и под откос, а как на цепь вершин, которые нужно покорять одну за другой. И каждая новая выше предыдущей. Забрался, передохнул немного, проверил веревочки, слесарню, просчитал маршрут и снова вверх. А если в расчетах ошибся или сделал неверное движение, то навернешься так, что потом ворон костей не соберет... Только в последнее время ловлю себя на том, что жутко завидую людям, которые способны предпринять что-то важное, даже не понимая, что перед ними вершина, ломятся, толком не подготовившись, не просчитав. Главное - знаю ведь, что, скорее всего, они свалятся, набьют себе шишек, если вообще шею не сломают, а все равно завидую.
- Кому это? - озадаченно спросил Ванечка.
- Да тебе, дурачок! Ведь ты, извини меня, взрослый только по паспорту, а так - телок телком. И все же хватает отваги или безрассудства жениться. И, опять же, продолжая альпинистские сравнения, не только не подготовился к восхождению, а наоборот - веревку и крючья выбросил, трикони свинтил, фляжку продырявил...
- В каком это смысле? - Ванечка обиделся, но чуть-чуть. Ему очень хотелось продолжения разговора. Он любил, когда говорили о нем - только не родители, конечно.
- В самом прямом. Скажи мне, например, где вы собираетесь жить?
- Жить? Мы? Ну, то есть... у нас, конечно...
- И ты думаешь, Тане будет приятно войти в твой дом так, как это планируешь ты? Или Марина Александровна безропотно примет ее? Неужели ты, с твоим писательским воображением, не способен представить себе, какую адскую жизнь она вам устроит?
- Так что же делать?
- Наверное, вам придется пока что снимать жилье. И рассчитывать только на свои силы. На твоем месте я нашел бы какую-нибудь работенку...
- Но Таня хорошо зарабатывает...
- Вот этого я и боялся. Разве непонятно, что это ты должен нести ее в гору, или, по крайней мере, идти с ней в связке, но ни в коем случае не ехать на ее плечах. Это недостойно.
- Но я же ничего не умею!
- Чему-то научиться придется. А потом, что значит не умею? Ты же без пяти минут дипломированный словесник. Можешь давать уроки. А нет, так можно и вагоны разгружать. Мой друг Соболев в аналогичной ситуации пошел в дворники и получил служебную комнату.
Ванечка призадумался. А что, в этом есть даже некоторая романтика - жить трудами рук своих, учиться ковать себя... Как Мартин Иден... Или как у Чехова: "Мы будем работать, работать..."
- Да, - сказал он. - Я подумаю.
- Наверное, это самое главное - чтобы ты думал... Ну ладно, иди спать, жених. Спокойной ночи.
И Павел пошел к себе, а Ванечка остался покурить. Он немного походил по кухне, а потом, воровато озираясь, залез в переполненный холодильник, извлек оттуда сверток с осетриной, предназначенной для завтрашнего торжества, и отхватил увесистый ломоть. Он не собирался отрезать так много, но что делать, если нож пошел криво? Ванечка положил жирный белый кусок в рот и зажмурился. Ах-х! Хорошо. "Завтра, уже завтра", - прошептал он. И полез в буфет в поисках какой-нибудь початой бутылочки. А то ведь без успокоительного и не уснуть.
Х
Нинка отступила на шаг и, вопреки своему обыкновению, не смогла подобрать слов, а только всплеснула руками: Оля с Полей постарались на славу. Свадебное платье отличалось сложным фасоном - с вертикальными рядами воланов по подолу, пышной юбкой и открытыми плечами, прикрытыми кружевной пелериной. Фата была достаточно условна: прическу Тани венчала небольшая диадема из искусственных цветочков флердоранжа, а с ее краешков спускалась небольшая газовая вуалька, нисколько не закрывавшая лицо...
- Ох, подруга, - произнесла наконец Нинка. - Так бы и съела тебя. Даже жалко такую красоту мужику-то отдавать.
- А тебе на что? - засмеялась Таня.
- Ни на что. А просто жалко... И за тебя боязно. Иван твой, конечно, парнишка образованный, ласковый, мордовать тебя не станет. Но только все равно нахлебаешься ты с ним. Будет он тебе и муж, и ребенок в одном лице.
- Ты что понимаешь? - рассердилась Таня, но тут же улыбнулась. - Давай-ка, одевайся, свидетельница. Сейчас уже Владимир Николаевич приедет.
Прораб Владимир Николаевич, лысый сорокапятилетний холостяк и тайный Танин обожатель, был на сегодня подряжен в шоферы. Он должен был на своем "Москвиче" отвезти девчонок в загс, а после церемонии доставить молодоженов и свидетелей Нину с Павлом - на дачу в Солнечное. Приехал он с большим запасом: с утра страшно нервничал, проверял давление в шинах, беспокоился, заведется ли мотор на холоде. Но мороза не было, всего минус два, и машина завелась с одного оборота. Поверх шикарного платья Таня накинула серую синтетическую шубку и прихватила сумку с вещами - она знала, что на даче они с Ванечкой проведут три дня, и в дополнение к выходному выбрала два отгула. Можно было взять и больше, но она подкапливала к отпуску, который ей впервые поставили на лето - за отличные показатели в труде. В коридоре сумку подхватил Владимир Николаевич, взамен вручив ей огромный букет гвоздик, и они спустились к машине, где уже ждала Нинка.
У раскрытой дверцы машины Таня задержалась и, обернувшись, несколько мгновений смотрела на грязно-желтую пятиэтажку общежития. Ах, Ванечка, милый Ванечка, суженый-ряженый, знал бы ты, какую роль в твоей судьбе сыграла эта утлая обитель!
Когда ее жених зачастил сюда, его поначалу восприняли юмористически. Слегка подсмеивались и над Таней - мол, где ж ты, родная, такого забавного чудика откопала? Но когда он, немного освоившись, принялся заверять новых приятелей в исключительной серьезности своих матримониальных намерений, общага встала на уши. Подобный брак в этой среде был явлением уникальным. Ленинградец! Культурный! При квартире! С Ванечкой стали обращаться нежно и трепетно, словно с дорогой и хрупкой безделушкой. На Таню оказывалось непрерывное жесткое давление. Запевалами выступали Нинка с Нелькой, воочию эту роскошную квартиру видевшие, не отставали и другие. Выпихнуть Таню замуж стало делом чести всего коллектива.
- Ну что ты клювом щелкаешь? - шипела Нинка. - Куй железо, пока горяченький. Гляди, передумает, останешься с носом, лимита потная!
- От лимиты слышу! - огрызалась Таня. - Что ты лезешь не в свое дело? Я еще ничего не решила.
- Ты сначала штампик в паспорте спроворь, прописку. А сомневаться потом будешь. Таня отвечала, не выбирая выражений. Ну нет, если она все же решится на этот брак, то обратного ходу уже не будет. Всерьез и навсегда, до березки. Она просто не может, не имеет права предать чистую и трогательную любовь этого славного, нелепого, талантливого соплиста. Но в таком случае... В таком случае она навсегда лишится возможности вновь испытать то неземное, всеохватывающее чувство, когда земля уплывает из-под ног, а небо превращается в сплошную радугу, переливающуюся всеми цветами... Да, но такая любовь бывает только раз и этот раз у нее уже был... А с Ванечкой ей будет хорошо. А ему с ней.
Уж она постарается...
Автомобиль медленно катил по зимнему городу. Было- непривычно тихо обычные городские шумы приглушал снег. На императоре Петре красовалась снежная шапка, и белый вальтрап покрывал круп медного коня. Проезжающих приветствовали адмиралтейские львы. Словно улыбаясь, сверкал чистыми стеклами Эрмитаж.
Все трое молчали, как бы заранее переживая то, что должно вот-вот случиться. В салоне "Москвича" создалось особое эмоциональное поле, торжественно-тревожное, будто автомобиль вез не невесту в загс, а, как минимум, первого космонавта на космодром. На этом настроении Владимир Николаевич проскочил Скороходова, и к загсу они подъехали вкруговую, через Рентгена и Льва Толстого.
И вовремя - торжественность стала немного удушливой, и всех как-то разом отпустило, когда они издалека увидели Ванечку. Он стоял без пальто, в черном костюме, на самом краю тротуара спиной к ним и напряженно вглядывался в направлении Кировского, откуда они должны были подъехать.
Таня улыбнулась, Владимир Николаевич хмыкнул, а Нинка весело, звонко, с легким налетом истерики произнесла:
- Вон он, женишок-то. Торчит, как забытая клизма.
И первая засмеялась. Эту присказку она подхватила у Андрея Житника и охотно употребляла при случае.
Когда машина поравнялась с Ванечкой и он наконец заметил ее, подскочил поближе и раскрыл перед Таней дверцу, все трое пассажиров встретили его дружным смехом. Таня с Ниной переглянулись, замолкли, но тут же дружно обратили взгляды на Ванечку и снова неудержимо расхохотались.
- Вы это что? - недоуменно спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Беспокоить по этому поводу Таню и ее подруг было бы просто неприлично. Это понимали все, и подобного предложения ни от кого не поступило.
- Стоп! - сказал вдруг Ник. - Не хотелось бы мне этого, но, видно, придется... Где тут у вас телефон?
- Один в гостиной, другой у отца в кабинете, - сказала Елка.
- Я лучше из кабинета, - заявил Ник. - Извините, братцы, но разговор довольно конфиденциальный.
Ник поднялся и балетной походочкой вышел из кухни.
Остальные выпили еще по чашечке и притихли в ожидании.
- Все! - воскликнул Ник, возвратившись. - Я договорился. Вано, завтра жду тебя у "Юбилея" ровно в полдень. Не опоздай и не забудь талоны. И еще узнай у Тани размер пальчика.
- Ой, спасибо тебе! - сказал Ванечка и поднялся. - Братцы, я пошел.
- Все же интересно, Ник, - сказал Павел, когда за Ванечкой захлопнулась калитка. - Откуда, сколько и на каких условиях?
- А стоит ли?
- Уж ты скажи. Нам с Елкой, да и Ванечке надо знать, сколько отдавать и в какие сроки. Очень не хотелось бы, чтобы у тебя были неприятности.
Ник вытащил из пачки сигарету, закинул ногу на ногу, закурил и выпустил струйку дыма почти в лицо Павлу.
- Поль, о каких неприятностях ты говоришь? Скорее всего, ничего отдавать не придется. Там, где я взял, еще много осталось.
- То есть?
- Ну, раз уж так хочешь знать, попросил у любимой сестренки. Для нее это не деньги. Павел вспыхнул и отвернулся.
Дома Ванечка напустил такого конспиративного тумана, что даже и сам удивился. С вечера он собрал сумку и сообщил матери, что едет на недельку к друзьям на дачу. Когда Марина Александровна, опасаясь возможного загула, потребовала уточнений, он сказал, что его пригласил к себе в Сосново Леня Рафалович покататься на лыжах. Никакой дачи в Соснове у Рафаловича отродясь не было, но, во-первых, мать с родителями Рафаловича не общалась и узнать этого не могла, а, во-вторых, к его школьным друзьям она относилась столь же положительно, сколь отрицательно - к друзьям студенческой поры. Про дачу Черновых он не сказал, потому что мать вполне могла и обратиться за справками к Дмитрию Дормидонтовичу, и сама не вовремя нагрянуть туда. Впрочем, он сказал, что с ними пару дней пробудет и Павел. Марина Александровна, которой Павел очень нравился, охотно отпустила сына. Надо мальчику побыть на природе с хорошими людьми, а то совсем заучился, из библиотеки не вылезает... Она даже выдала ему двадцать рублей на расходы.
Утром Ванечка сел на трамвай, но у вокзала не вышел, а поехал дальше, до самого "Юбилея", где его уже ждал Ник. Они купили кольца, и оставшиеся до свадьбы два дня Ванечка мотался между Солнечным и общежитием на Маклина.
В ночь накануне решающего дня он сидел на кухне дачи Черновых с Павлом и пил чай. Спать не хотелось. Свадебный костюм, отглаженный Елкой, висел наверху в хозяйской спальне, которая на трое суток переходила в распоряжение молодоженов. Коробочка с кольцами лежала возле лампы на серванте. В соседней спальне спала вконец умотавшаяся Елка.
- И все же я не пойму, друг сердечный, восхищаться тобой или погодить пока, - задумчиво проговорил Павел.
- А что? - вскинулся Ванечка.
- Понимаешь, уж не знаю, хорошо это или плохо, только оттого, что я, сколько себя помню, все по горкам лазал, то и приучился смотреть на жизнь не как на скачку с гиканьем по ровной дорожке, а то и под откос, а как на цепь вершин, которые нужно покорять одну за другой. И каждая новая выше предыдущей. Забрался, передохнул немного, проверил веревочки, слесарню, просчитал маршрут и снова вверх. А если в расчетах ошибся или сделал неверное движение, то навернешься так, что потом ворон костей не соберет... Только в последнее время ловлю себя на том, что жутко завидую людям, которые способны предпринять что-то важное, даже не понимая, что перед ними вершина, ломятся, толком не подготовившись, не просчитав. Главное - знаю ведь, что, скорее всего, они свалятся, набьют себе шишек, если вообще шею не сломают, а все равно завидую.
- Кому это? - озадаченно спросил Ванечка.
- Да тебе, дурачок! Ведь ты, извини меня, взрослый только по паспорту, а так - телок телком. И все же хватает отваги или безрассудства жениться. И, опять же, продолжая альпинистские сравнения, не только не подготовился к восхождению, а наоборот - веревку и крючья выбросил, трикони свинтил, фляжку продырявил...
- В каком это смысле? - Ванечка обиделся, но чуть-чуть. Ему очень хотелось продолжения разговора. Он любил, когда говорили о нем - только не родители, конечно.
- В самом прямом. Скажи мне, например, где вы собираетесь жить?
- Жить? Мы? Ну, то есть... у нас, конечно...
- И ты думаешь, Тане будет приятно войти в твой дом так, как это планируешь ты? Или Марина Александровна безропотно примет ее? Неужели ты, с твоим писательским воображением, не способен представить себе, какую адскую жизнь она вам устроит?
- Так что же делать?
- Наверное, вам придется пока что снимать жилье. И рассчитывать только на свои силы. На твоем месте я нашел бы какую-нибудь работенку...
- Но Таня хорошо зарабатывает...
- Вот этого я и боялся. Разве непонятно, что это ты должен нести ее в гору, или, по крайней мере, идти с ней в связке, но ни в коем случае не ехать на ее плечах. Это недостойно.
- Но я же ничего не умею!
- Чему-то научиться придется. А потом, что значит не умею? Ты же без пяти минут дипломированный словесник. Можешь давать уроки. А нет, так можно и вагоны разгружать. Мой друг Соболев в аналогичной ситуации пошел в дворники и получил служебную комнату.
Ванечка призадумался. А что, в этом есть даже некоторая романтика - жить трудами рук своих, учиться ковать себя... Как Мартин Иден... Или как у Чехова: "Мы будем работать, работать..."
- Да, - сказал он. - Я подумаю.
- Наверное, это самое главное - чтобы ты думал... Ну ладно, иди спать, жених. Спокойной ночи.
И Павел пошел к себе, а Ванечка остался покурить. Он немного походил по кухне, а потом, воровато озираясь, залез в переполненный холодильник, извлек оттуда сверток с осетриной, предназначенной для завтрашнего торжества, и отхватил увесистый ломоть. Он не собирался отрезать так много, но что делать, если нож пошел криво? Ванечка положил жирный белый кусок в рот и зажмурился. Ах-х! Хорошо. "Завтра, уже завтра", - прошептал он. И полез в буфет в поисках какой-нибудь початой бутылочки. А то ведь без успокоительного и не уснуть.
Х
Нинка отступила на шаг и, вопреки своему обыкновению, не смогла подобрать слов, а только всплеснула руками: Оля с Полей постарались на славу. Свадебное платье отличалось сложным фасоном - с вертикальными рядами воланов по подолу, пышной юбкой и открытыми плечами, прикрытыми кружевной пелериной. Фата была достаточно условна: прическу Тани венчала небольшая диадема из искусственных цветочков флердоранжа, а с ее краешков спускалась небольшая газовая вуалька, нисколько не закрывавшая лицо...
- Ох, подруга, - произнесла наконец Нинка. - Так бы и съела тебя. Даже жалко такую красоту мужику-то отдавать.
- А тебе на что? - засмеялась Таня.
- Ни на что. А просто жалко... И за тебя боязно. Иван твой, конечно, парнишка образованный, ласковый, мордовать тебя не станет. Но только все равно нахлебаешься ты с ним. Будет он тебе и муж, и ребенок в одном лице.
- Ты что понимаешь? - рассердилась Таня, но тут же улыбнулась. - Давай-ка, одевайся, свидетельница. Сейчас уже Владимир Николаевич приедет.
Прораб Владимир Николаевич, лысый сорокапятилетний холостяк и тайный Танин обожатель, был на сегодня подряжен в шоферы. Он должен был на своем "Москвиче" отвезти девчонок в загс, а после церемонии доставить молодоженов и свидетелей Нину с Павлом - на дачу в Солнечное. Приехал он с большим запасом: с утра страшно нервничал, проверял давление в шинах, беспокоился, заведется ли мотор на холоде. Но мороза не было, всего минус два, и машина завелась с одного оборота. Поверх шикарного платья Таня накинула серую синтетическую шубку и прихватила сумку с вещами - она знала, что на даче они с Ванечкой проведут три дня, и в дополнение к выходному выбрала два отгула. Можно было взять и больше, но она подкапливала к отпуску, который ей впервые поставили на лето - за отличные показатели в труде. В коридоре сумку подхватил Владимир Николаевич, взамен вручив ей огромный букет гвоздик, и они спустились к машине, где уже ждала Нинка.
У раскрытой дверцы машины Таня задержалась и, обернувшись, несколько мгновений смотрела на грязно-желтую пятиэтажку общежития. Ах, Ванечка, милый Ванечка, суженый-ряженый, знал бы ты, какую роль в твоей судьбе сыграла эта утлая обитель!
Когда ее жених зачастил сюда, его поначалу восприняли юмористически. Слегка подсмеивались и над Таней - мол, где ж ты, родная, такого забавного чудика откопала? Но когда он, немного освоившись, принялся заверять новых приятелей в исключительной серьезности своих матримониальных намерений, общага встала на уши. Подобный брак в этой среде был явлением уникальным. Ленинградец! Культурный! При квартире! С Ванечкой стали обращаться нежно и трепетно, словно с дорогой и хрупкой безделушкой. На Таню оказывалось непрерывное жесткое давление. Запевалами выступали Нинка с Нелькой, воочию эту роскошную квартиру видевшие, не отставали и другие. Выпихнуть Таню замуж стало делом чести всего коллектива.
- Ну что ты клювом щелкаешь? - шипела Нинка. - Куй железо, пока горяченький. Гляди, передумает, останешься с носом, лимита потная!
- От лимиты слышу! - огрызалась Таня. - Что ты лезешь не в свое дело? Я еще ничего не решила.
- Ты сначала штампик в паспорте спроворь, прописку. А сомневаться потом будешь. Таня отвечала, не выбирая выражений. Ну нет, если она все же решится на этот брак, то обратного ходу уже не будет. Всерьез и навсегда, до березки. Она просто не может, не имеет права предать чистую и трогательную любовь этого славного, нелепого, талантливого соплиста. Но в таком случае... В таком случае она навсегда лишится возможности вновь испытать то неземное, всеохватывающее чувство, когда земля уплывает из-под ног, а небо превращается в сплошную радугу, переливающуюся всеми цветами... Да, но такая любовь бывает только раз и этот раз у нее уже был... А с Ванечкой ей будет хорошо. А ему с ней.
Уж она постарается...
Автомобиль медленно катил по зимнему городу. Было- непривычно тихо обычные городские шумы приглушал снег. На императоре Петре красовалась снежная шапка, и белый вальтрап покрывал круп медного коня. Проезжающих приветствовали адмиралтейские львы. Словно улыбаясь, сверкал чистыми стеклами Эрмитаж.
Все трое молчали, как бы заранее переживая то, что должно вот-вот случиться. В салоне "Москвича" создалось особое эмоциональное поле, торжественно-тревожное, будто автомобиль вез не невесту в загс, а, как минимум, первого космонавта на космодром. На этом настроении Владимир Николаевич проскочил Скороходова, и к загсу они подъехали вкруговую, через Рентгена и Льва Толстого.
И вовремя - торжественность стала немного удушливой, и всех как-то разом отпустило, когда они издалека увидели Ванечку. Он стоял без пальто, в черном костюме, на самом краю тротуара спиной к ним и напряженно вглядывался в направлении Кировского, откуда они должны были подъехать.
Таня улыбнулась, Владимир Николаевич хмыкнул, а Нинка весело, звонко, с легким налетом истерики произнесла:
- Вон он, женишок-то. Торчит, как забытая клизма.
И первая засмеялась. Эту присказку она подхватила у Андрея Житника и охотно употребляла при случае.
Когда машина поравнялась с Ванечкой и он наконец заметил ее, подскочил поближе и раскрыл перед Таней дверцу, все трое пассажиров встретили его дружным смехом. Таня с Ниной переглянулись, замолкли, но тут же дружно обратили взгляды на Ванечку и снова неудержимо расхохотались.
- Вы это что? - недоуменно спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79