А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Коровы, которых видел Антон Л., не были жалко исхудавшими, а, так сказать, естественно сморщившимися. Они были более мускулистыми, казались более жесткими, но и более злыми, чем те коровы, которых помнил Антон Л. Только бык был толстым. Как раз в тот момент, когда Антон Л. проезжал мимо, бык бросился в воду, отчего поднялся столб брызг, а утки взлетели вверх. Бык снова вскочил, видимо в бешенстве оттого, что помешали его купанию, засопел и выставил рога в направлении автомобиля. Все коровы обернулись и наблюдали за атакой своего патриарха. Антон Л. взял ружье, но стрелять не стал – сможет ли пуля сделать что-то такому большому зверю? Если бы он быка только ранил, тот, скорее всего, разозлился бы настолько (во всяком случае он об этом слышал), что уничтожил бы машину вместе с Антоном Л. Поэтому Антон Л. закрыл окно и стал ждать. Бык действительно через некоторое время успокоился и снова занялся прерванным купанием (тем временем Антон Л. принялся читать записи Солимана Людвига; об этом позже), коровы и телята пили воду. Через час стадо действительно перешло ко второму фонтану, а оттуда, пройдя мимо него, по боковой улице в ту сторону, где находился большой парк.
Антон Л. проявил тогда предусмотрительность. Как господин фабрикант Пфайвестль, так и господа Куйперсы имели с собой машины и поставили их в гараже гостиницы. Для Антона Л. не составило труда на основании документов на машины, которые он нашел в номерах, идентифицировать автомобили. Машина господина Пфайвестля оказалась темно-синим «мерседесом», Куйперсов – большим бежевым «опелем». После того как коровы наконец убрались, Антон Л. пешком дошел до гостиницы, взял там пфайвестлевский «мерседес» и вернулся к дерендингеровскому автомобилю, чтобы забрать из него бумаги Солимана Людвига. Вечером он снова погрузился в чтение писем, адресованных этому более чем странному человеку.
В общей сложности писем оказалось более тридцати связок. Каждая связка содержала письма, написанные одним отправителем. Толщина связок была различной: самая толстая состояла из пятисот, самая тонкая из десяти писем. Солиман Людвиг хранил письма без конвертов, развернутыми, в бумажных папках, связанных веревками. Самая большая связка – пятьсот писем некоего Симона Листа – состояла из четырех таких папок. С внешней стороны папок был написан адрес, красивым, рисующим почерком Солимана. Если отправитель менял место жительства – что случалось довольно часто: самая старая переписка началась пятнадцать лет назад, еще во времена учебы Солимана в гимназии, – то старый адрес слегка перечеркивался, а новый аккуратно надписывался несколько ниже. Симон:: Лист, с которым Солиман начал переписываться еще в 1969 году, за это время совершил восемь переездов с одной квартиры на другую. Судя по списку адресов, Симон Лист жил сначала в Вене, затем в Граце, затем снова в Вене, затем в Нью-Йорке, в Лондоне, на Мальте, наконец неподалеку от Зальцбурга и в конце концов снова в Зальцбурге.
Сзади на каждой папке стояли более или менее длинные ряды дат. Это, наверное, были даты, когда Солиман Людвиг писал свои ответы на полученные письма. Почти вся переписка продолжалась до самого последнего времени. Незадолго до катастрофы Солиман Людвиг, что выяснилось после проверки ряда дат, написал четыре письма: одно доктору Франкенштейну в Тель-Авив в пятницу перед катастрофой, два в субботу (некоей фрау Вайс в Гамбург, даме, которая, судя по ее письмам, занималась средневековой математикой; и какому-то профессору в Тегеране), и одно – Симону Листу – в понедельник, 25 июня. Здесь оговоримся, что это открытие впоследствии натолкнуло Антона Л. на самый важный след, на след, который должен был привести прямо к открытию тайны Солимана Людвига и его друзей. Солиман Людвиг и его друзья стояли на пороге своего открытия. Оно досталось – чему помогло стечение обстоятельств – Антону Л. Правда, если рассмотреть тот факт, что Антон Л. стал единственным исключением из катастрофы, из всеобщей дематериализации, то тогда возникает резонный вопрос, а было ли это «стечение обстоятельств» на самом деле лишь простым стечением обстоятельств?
В папках были сложены письма, написанные на разных языках, а именно: на немецком, английском и французском. В переписке, начавшейся в более поздние годы, использовались менее распространенные языки: португальский, польский, даже русский, а также еврейский, персидский и арабский. Солиман Людвиг выучил все эти языки, но это было, по его собственному мнению – насколько можно было воссоздать его образ по письмам, – едва воспринимаемым побочным продуктом его интересов, которые преимущественно касались древней филологии. Самая старая переписка, которая, правда, по неясным причинам закончилась менее чем шесть лет назад, была в этом отношении самой содержательной: Солиман Людвиг уже в гимназии (просто редчайший случай) – Антон Л. подумал соответственно о своем кресте, – восхищался латынью, а еще больше – греческим языком. Шаг за шагом спускался затем Солиман Людвиг в глубины все более древних языков: древнееврейского, древнеегипетского, вавилонского, а также древненордического, кельтского и тому подобных. Кажется однажды Солиман Людвиг (еще во времена своей учебы) был привлечен научным советом в качестве эксперта для установления времени написания какой-то важной письменной находки. Установление даты написания было, кажется, возможным лишь при точном знании определенных вавилонских диалектов, которыми Людвиг владел.
И в юриспруденции интерес Солимана Людвига медленно, но верно вел его к архаическому. Действующее право, казалось, интересовало его лишь настолько, чтобы только сдать два юридических экзамена. Вскоре он начал заниматься историей немецкого и германского права, которая – если Антон Л. правильно истолковал содержание писем – вскоре стала казаться ему слишком уж современной; он перешел непосредственно к истории римского права, а вскоре после этого – и к юридической папирусологии. Кажется, что он написал несколько работ и сделал несколько переводов по ассириологии. Примерно в 1970 году Людвиг, кажется, поссорился со своим профессором и руководителем. Стал ли тот факт, что он при своих способностях сделал столь странный шаг и поступил на явно не более чем подчиненную должность в придворной свечной лавке, причиной или следствием этой размолвки, из писем понять было нельзя. Возможно, это было связано с женитьбой Солимана и рождением его дочери (ее звали Эшива). Владелец придворной свечной лавки, господин Шиндлер, доводился Солиману Людвигу кузеном. Возможно, это можно было объяснить тем, что Солиман Людвиг, который вместе со своими родителями (кажется, он был единственным ребенком в семье) жил не в слишком уж блестящих материальных условиях, хотел наконец в возрасте тридцати лет создать себе определенную материальную независимость, чтобы заняться тем – об этом речь пойдет ниже, – что так поразило тогда его самого и его друзей. Возможно, что работа, которую предложил кузен Шиндлер в своей свечной лавке, была не такой уж и неприятной и предоставляла немало свободы. А возможно, что кузен Шиндлер впоследствии даже заинтересовался дальнейшими исследованиями Солимана.
С середины шестидесятых годов – в то время переписка с Симоном Листом стала более интенсивной – Людвиг увлекался в придачу еще математикой и астрономией, затем – одной из специальных областей философии, а именно средневековыми и ранне-христианскими духовными течениями, которые сегодня считаются ложными учениями: манихеизмом, совокупностью гностических и несторианских идей. Был ли это научно-исторический интерес или сыграли здесь роль исповедуемые компоненты, из того материала, который был у Антона Л., определить было невозможно. (Вполне вероятно, что Солиман Людвиг в результате обращения к побочным областям, неизбежно повлекшего за собой отход от астрологического в его так никогда и не законченной диссертации, разочаровался в своем научном руководителе, что, возможно, привело к упомянутой выше размолвке.)
Разочарование принесла «конторская книга». Солиман Людвиг начал ее вести в качестве дневника вскоре после поступления в институт. Десяток страниц был исписан краткими фразами о посещенных лекциях и прочитанных книгах. Несколько шире было изображено двухнедельное путешествие в Венецию, которое он совершил во время летних каникул в 1962 году. Но Солиман и здесь ограничился тем, что перечислил осмотренные им церкви и музеи. Среди прочего он посетил остров Сан-Лаззаро – причем два раза подряд в течение первой недели своего пребывания, а третий раз перед своим отъездом. Красным карандашом, который Солиман Людвиг нигде больше в книге не использовал, вслед за последней, относящейся к Сан-Лаззаро записью, было написано: «Патер Руб». (На Сан-Лаззаро находился монастырь армяно-католических монахов-мехитаристов и их знаменитая типография.)
Переписки с «Патером Рубом» обнаружено не было.
Вскоре после посещения Венеции Солиман Людвиг начал вести дневник почти нечитабельным небрежным почерком, затем на латыни и наконец какой-то тайнописью. Но так как числа на протяжении всей книги записывались обычными цифровыми знаками, можно было определить, что Солиман Людвиг продолжал вести дневник до самого последнего времени. Последняя запись была датирована 19 июня этого года.
Записи, сделанные плохо читаемым шрифтом, снова содержали сведения о прочитанных книгах, посещенных семинарах, театральных и концертных представлениях, а рядом со всем этим – записи об одной странной поездке: после этого Солиман отправился через Инсбрук и Боцен в Феррару, во Флоренцию и в Рим, Манфредонию, Дураззо, Корфу, Афины, Константинополь, Иерусалим, Багдад, а оттуда к крепости Аламут в Персии, где Хасан, уже тысячу лет живущий там скрытно шейх уль-Джибал или Старик Горы, провел его в чрево Земли и показал ему 121 Тайную Книгу ассасинов. Из последней части описания этого путешествия можно было предположить, что как минимум эта часть путешествия, а может быть даже и все путешествие было лишь мистификацией.
Написавший то короткое сообщение для Солимана Людвига, которое Антон Л. нашел в придворной свечной лавке, подписался сокращением «К.», передавшего конверт, который поверх конверта написал свой привет, звали «Е.». Ни «К.», ни «Е.» среди не менее чем тридцати отправителей писем не было, что, конечно же, не было удивительным, потому что оба они жили в одном городе с Солиманом и посему в переписке с ним не состояли. Правда, в письмах Симона Листа многократно шла речь о каком-то очень старом человеке по имени Лоренц Эшенлое и о некоем директоре издательства по фамилии Кандтлер.
Когда Антон Л. прочитал эту фамилию и то, что этот Кандтлер был директором издательства, в его памяти забрезжило воспоминание о человеке, которого он встречал в течение трех лет, когда и сам работал в издательстве. Эта фамилия была довольно редкой, и было трудно предположить, что ее носили два директора издательств, а кроме того, касавшиеся господина Кандтлера упомянутые в письме некоторые внешние признаки, вызвали у Антона Л. в памяти образ этого человека. Господин Кандтлер работал в другом издательстве, то есть не в том, где работал сам Антон Л., и занимал там заметную должность. Издательство «В.», в котором Кандтлер многие годы был главным редактором, отличалось серьезностью и изысканностью. Торопливость, беспорядочность, спешка были чужды издательству «В.», которое занималось издательской деятельностью уже более двухсот лет, то есть на протяжении жизней уже семи поколений. Поддержанию этих традиций служили мраморные лестницы, дубовые шкафы, добротные двери, приглушенное спокойствие и уникально тихоходный лифт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41