Де Джонг с ужасом понял, что машина намеренно пытается сбить их.
Все случилось очень быстро. Ему удалось мельком взглянуть на машину — желтый «даймлер». Затем его ослепили фары, и что-то отбросило его в сторону. Это Канамори изо всех сил столкнул его с тротуара, чтобы он не попал под «даймлер». Падая, де Джонг больно ударился о мостовую и, повинуясь инстинкту, продолжал катиться, чтобы как можно дальше убраться от машины. Он катился до тех пор, пока не угодил в сточную канаву на противоположной стороне.
Все еще лежа на спине, он увидел «даймлер», набиравший ход по тротуару и волочивший на переднем бампере кричащего Канамори. Внутри машины кто-то восторженно вопил. На заднем сиденье, позади шофера, находилось по крайней мере три человека. Затем «даймлер» переехал через тело Канамори и развернулся, оставив его распростертого у входа в кондитерский магазин.
Неистово сигналя, «даймлер» устремился назад по Хай-стрит, красные габаритные огни быстро растаяли в темноте ночи.
Де Джонг рывком встал на колени, но тут же согнулся. В этом положении он и пополз к Канамори. Тело его ныло от ушибов и ран, полученных в результате этого падения. Безжалостная боль пронизывала его голову и левую лодыжку. Лицо было все в порезах и кровоточило. Вся левая сторона онемела от боли. Если бы не Канамори, могло бы быть еще хуже. Значительно хуже.
Но он видел машину. И он знал, кто этот ублюдок, который был за рулем.
Де Джонг подполз к Канамори и чуть не потерял сознание, взглянув на него. «Даймлер» оторвал ноги Канамори, содрал с него почти всю одежду, а лицо превратил во что-то неузнаваемое. Все вокруг японца было мокрым от крови — де Джонг чуть было не поскользнулся в этой кровавой луже. Рот Канамори выглядел, как черная дыра на кровавой маске; он пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось. Он дотронулся до де Джонга рукой в рваных лоскутах залитой кровью кожи.
В окнах верхних этажей зажглись огни. Люди в ночных пижамах выглядывали наружу, спрашивали, что случилось и кто виноват во всем происшедшем.
Плачущий де Джонг поднял Канамори на руки. Скорбь переполняла его, он был на грани обморока. Вдруг Канамори схватил де Джонга за руку с такой поразительной силой, что у того чуть не треснули кости — спустя мгновение он умер.
Только вчетвером полицейские сумели оттащить бившегося в истерике де Джонга от изувеченного тела Канамори.
* * *
У де Джонга было сотрясение мозга, вывихнута лодыжка, рваные раны на лице и сломаны ребра. Но он покинул госпитальную койку, чтобы дать свидетельские показания в полиции о том, что владельцем желтого «даймлера» является студент Оксфорда по имени Денис Аддисон. Он добавил к этому, что он и Канамори побили Аддисона и двух его друзей по команде регби около ресторана на Мертон-стрит. Аддисон, судя по всему, теперь отомстил.
Но в своих показаниях Аддисон утверждал, что «даймлер» был у него украден за два дня до того, как с Канамори произошел этот печальный инцидент. А во время случившегося несчастья Аддисон гулял с компанией по лугу Крайат-Черч, расположенному довольно-таки далеко от Хай-стрит. Многочисленные свидетели готовы были подтвердить его алиби. Да, у них была стычка с де Джонгом и его японским другом. Они повредили ему руку, что заставило его бросить все занятия спортом. Причиной драки послужила обида Канамори на то, что его не приняли в университетский частный клуб. А Руперт де Джонг, по словам Аддисона, спровоцировал эту драку для того, чтобы поддержать своего японского друга.
Отец Аддисона, недавно назначенный адмирал флота, поднял все свои связи в поддержку сына. На власти Оксфорда, проводящие расследование обстоятельств смерти Канамори, посыпался град характеристик, телефонных звонков и прочих посланий в защиту молодого Аддисона. Они исходили от Палаты Лордов, министров Уайт-Холла, Министерства обороны и иерархов Английской церкви.
Лорд де Джонг представил своему сыну некоторые потрясшие его подробности «несчастного случая». Полицейский отчет об украденном «даймлере» был фальшивым. На самом деле заявление о пропаже машины поступило через тридцать минут после смерти Канамори. На вопрос Руперта де Джонга, преднамеренно ли полиция ввела всех в заблуждение, его отец ответил:
— Конечно. А ты думаешь, кто лезет из кожи вон, чтобы защитить мальчика? Крепись, парень. И не рассчитывай, что эта маленькая сказка, которую я только что тебе рассказал, когда-нибудь выйдет на свет Божий. Обещаю тебе, что она надолго будет похоронена.
В разговоре с отцом Руперт де Джонг назвал действительных убийц Канамори: английские благополучие и привилегии. Его отец назвал его задницей за то, что он ставил смерть какого-то япошки над порядками и устоями своей страны. И в каких отношениях будет находиться семья де Джонга с Аддисонами и другими им подобными, если не позволить замять это дело с Канамори?
Сын не сын, а до тех пор, пока Руперт не придет в себя и не отречется от покойного мистера Канамори, лорд де Джонг прерывает всяческую финансовую и прочую поддержку, начиная прямо с сегодняшнего дня. Он требует прекратить все контакты с прессой и японским посольством в Лондоне, а также прекратить попытки убедить их разобраться в этом так называемом убийстве.
— Ты вернулся совсем другим из своей поездки на Дальний Восток, — сказал лорд де Джонг. — Ты белый человек волею Божьей. Так и веди себя подобающим образом.
Он предложил ему выбирать. Англия и семья. Или мертвый желтолицый.
Когда тело Канамори отправили его семье в Японию, вместе с гробом поехал и де Джонг.
Ноги его больше не будет в Англии. Так он думал.
* * *
Японское море
Сентябрь 1944
Руперт де Джонг стоял на палубе грузового судна, направлявшегося в Корею. Прислонившись к лебедке, он наблюдал за японской девочкой-подростком, которая устроила маленькое представление с веером. Природа наградила ее гибкими запястьями, выразительными руками и даром умения открывать красоту для других. Она стояла рядом со спасательной шлюпкой, а вокруг нее сидело несколько японских девочек, и они смотрели ее представление. Де Джонг прервал свою утреннюю прогулку по палубе, де в силах оторвать от нее заинтересованный взгляд.
Он не спускал глаз с веера. Сигарета во рту осталась не зажженной. Веер превращался вдруг в орла, преследующего ее пустую руку — раненого воробья. Полное наваждение. Девочка владела этим искусством гораздо лучше любого профессионального танцора или артиста кабуки, которых он когда-либо видел. Единственный луч света на этом отвратительном суденышке.
Маленький винтовой пароход «Укаи» ходил от порта рядом с Каназавой в порты Кореи и Китая. Это была посудина чуть побольше дырявого ржавого ведра, с дырками в палубе, сломанными поручнями на носу и корме и грузовыми люками, из которых нестерпимо воняло рыбой, гнилыми костями животных и мочой. На нем было всего шесть кают, все они находились на корме, позади одного огромного помещения на мостике, одновременно служившего рубкой, штурманской и радиорубкой. Каюты эти были стиснуты плохо работающими туалетами и громыхающими паровыми трубами. Кухня внушала неописуемый ужас.
Об экипаже из двенадцати человек можно было только сказать, что он грязен и порочен. Это была смесь корейцев и японцев, сборище крикливых и скандальных пьяниц, которые еще к тому же редко мылись. Капитаном был сорокалетний кореец, маленький человечек с плоским лицом и крупными зубами по имени Пукхан. Де Джонг знал о нем, что он очень жаден и замешан в какой-то грязной истории с молоденькими девочками. Ходить вместе с Пукханом, а де Джонг уже несколько раз ходил с ним, означало мириться с его подобострастием и раболепством. Капитан, увы, был подхалимом. Де Джонг однажды видел, как он продолжал заискивать перед генералом, который плюнул ему в лицо. Действительно отвратительный коротышка. Смешно было видеть, как он становился на носу «Укаи» по стойке смирно и приветствовал проходящие мимо японские субмарины, эскадренные миноносцы, крейсеры и авианосцы, в изобилии бороздившие Японское море.
Де Джонг закурил и, наслаждаясь дефицитной для того времени британской сигаретой, продолжал наблюдать, как девочка-подросток превращала свой веер то в меч, то в Бога-Солнце. Затем, обратив его в маленький занавес, она, периодически скрывая лицо за ним, показала ряд воплощенных эмоций, одну за другой. Радость. Печаль. И надежду.
«Надеяться тебе почти не на что, девушка с веером, — думал де Джонг, — как и тем, кто сидит вокруг тебя с полными восторга глазами».
Все были караюки, женщинами, проданными за границу в армейские бордели. Девочка с веером, восхитительная малышка с прелестным ротиком, похоже, была самой старшей из них. Около пятнадцати, на взгляд де Джонга. Некоторым было вряд ли больше восьми-девяти лет. Большинство из них были проданы вербовщикам родителями, которые по бедности не могли прокормить их. Другие были просто похищены на улицах Токио сутенерами и насильно приведены на борт «Укаи».
Их везли в порт Самчок в Корее, чтобы там продать с аукциона, устраивающегося прямо на причале. Дальнейшая жизнь им не сулила ничего хорошего: изнурительная работа проституток на бессердечного содержателя борделя до тех пор, пока они не станут слишком больны или стары, чтобы обслуживать клиентов. Прошлой ночью, первой ночью в открытом море, девочки были изнасилованы капитаном Пукханом и его командой. Это было лишь слабым подобием того, что ждало их впереди.
Сегодня утром за завтраком де Джонг был вынужден выслушать от капитана Пукхана историю о том, как он прошлой ночью выбросил за борт девочку, слишком энергично, по его мнению, ему сопротивлявшуюся. Но предварительно он снял с нее одежду, которую намеревался продать.
Вчера ночью де Джонг отказался от приглашения Пукхана присоединиться к их приключениям. Двум якудзам, следовавшим с ним, он тоже не разрешал воспользоваться этим приглашением. Все они занимались бизнесом барона Канамори, и на развлечения у них не должно было быть времени. Де Джонг, гайджин, был теперь известен в своих кругах как успешно действующий агент службы безопасности, с ним не спорили, а подчинялись без лишних вопросов. На любой вызов или сомнение в целесообразности его действий он реагировал с мгновенной и неумолимой жестокостью. Такая репутация утвердилась за ним.
С начала войны с Китаем Япония наводнила северные провинции страны героином и морфием, пытаясь как-то ослабить их огромное население, уничтожить его волю к сопротивлению. Но сегодня торговля наркотиками стала просто одним из средств обогащения. Некоторые использовали для этих целей корейцев. Барон Канамори, истративший большую часть своего состояния на нужды военной машины Японии, использовал якудзу. А также гайджина.
В обязанности де Джонга входила доставка четырех чемоданов с героином в Самчок. Здесь наркотики обменивались на золотые слитки и партию риса с черного рынка. Затем капитан Пукхан должен был доставить де Джонга в Гонконг, где тот планировал обменять золото и рис на бриллианты. В отличие от других, которые использовали прибыль, полученную от торговли наркотиками, на собственные нужды, барон Канамори собирался потратить свою прибыль на войну, которую Япония проигрывала. Как-никак, а честь требовала от него этой жертвы.
Де Джонг любил барона как отца, поэтому возвращение в Японию с бриллиантами было для него самым важным делом за шесть лет его службы интересам этой страны.
Под руководством барона Канамори де Джонг стал одним из лучших японских агентов и экспертов по шифру. Он также был мастером по дзюдо, стрельбе из лука и фехтованию на ножах. И результатом всего этого была высокая сила духа гайджина. Его ум был чуток и восприимчив, и эти качества позволяли ему выжить в полной опасностей борьбе внутри военных и политических кругов Японии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Все случилось очень быстро. Ему удалось мельком взглянуть на машину — желтый «даймлер». Затем его ослепили фары, и что-то отбросило его в сторону. Это Канамори изо всех сил столкнул его с тротуара, чтобы он не попал под «даймлер». Падая, де Джонг больно ударился о мостовую и, повинуясь инстинкту, продолжал катиться, чтобы как можно дальше убраться от машины. Он катился до тех пор, пока не угодил в сточную канаву на противоположной стороне.
Все еще лежа на спине, он увидел «даймлер», набиравший ход по тротуару и волочивший на переднем бампере кричащего Канамори. Внутри машины кто-то восторженно вопил. На заднем сиденье, позади шофера, находилось по крайней мере три человека. Затем «даймлер» переехал через тело Канамори и развернулся, оставив его распростертого у входа в кондитерский магазин.
Неистово сигналя, «даймлер» устремился назад по Хай-стрит, красные габаритные огни быстро растаяли в темноте ночи.
Де Джонг рывком встал на колени, но тут же согнулся. В этом положении он и пополз к Канамори. Тело его ныло от ушибов и ран, полученных в результате этого падения. Безжалостная боль пронизывала его голову и левую лодыжку. Лицо было все в порезах и кровоточило. Вся левая сторона онемела от боли. Если бы не Канамори, могло бы быть еще хуже. Значительно хуже.
Но он видел машину. И он знал, кто этот ублюдок, который был за рулем.
Де Джонг подполз к Канамори и чуть не потерял сознание, взглянув на него. «Даймлер» оторвал ноги Канамори, содрал с него почти всю одежду, а лицо превратил во что-то неузнаваемое. Все вокруг японца было мокрым от крови — де Джонг чуть было не поскользнулся в этой кровавой луже. Рот Канамори выглядел, как черная дыра на кровавой маске; он пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось. Он дотронулся до де Джонга рукой в рваных лоскутах залитой кровью кожи.
В окнах верхних этажей зажглись огни. Люди в ночных пижамах выглядывали наружу, спрашивали, что случилось и кто виноват во всем происшедшем.
Плачущий де Джонг поднял Канамори на руки. Скорбь переполняла его, он был на грани обморока. Вдруг Канамори схватил де Джонга за руку с такой поразительной силой, что у того чуть не треснули кости — спустя мгновение он умер.
Только вчетвером полицейские сумели оттащить бившегося в истерике де Джонга от изувеченного тела Канамори.
* * *
У де Джонга было сотрясение мозга, вывихнута лодыжка, рваные раны на лице и сломаны ребра. Но он покинул госпитальную койку, чтобы дать свидетельские показания в полиции о том, что владельцем желтого «даймлера» является студент Оксфорда по имени Денис Аддисон. Он добавил к этому, что он и Канамори побили Аддисона и двух его друзей по команде регби около ресторана на Мертон-стрит. Аддисон, судя по всему, теперь отомстил.
Но в своих показаниях Аддисон утверждал, что «даймлер» был у него украден за два дня до того, как с Канамори произошел этот печальный инцидент. А во время случившегося несчастья Аддисон гулял с компанией по лугу Крайат-Черч, расположенному довольно-таки далеко от Хай-стрит. Многочисленные свидетели готовы были подтвердить его алиби. Да, у них была стычка с де Джонгом и его японским другом. Они повредили ему руку, что заставило его бросить все занятия спортом. Причиной драки послужила обида Канамори на то, что его не приняли в университетский частный клуб. А Руперт де Джонг, по словам Аддисона, спровоцировал эту драку для того, чтобы поддержать своего японского друга.
Отец Аддисона, недавно назначенный адмирал флота, поднял все свои связи в поддержку сына. На власти Оксфорда, проводящие расследование обстоятельств смерти Канамори, посыпался град характеристик, телефонных звонков и прочих посланий в защиту молодого Аддисона. Они исходили от Палаты Лордов, министров Уайт-Холла, Министерства обороны и иерархов Английской церкви.
Лорд де Джонг представил своему сыну некоторые потрясшие его подробности «несчастного случая». Полицейский отчет об украденном «даймлере» был фальшивым. На самом деле заявление о пропаже машины поступило через тридцать минут после смерти Канамори. На вопрос Руперта де Джонга, преднамеренно ли полиция ввела всех в заблуждение, его отец ответил:
— Конечно. А ты думаешь, кто лезет из кожи вон, чтобы защитить мальчика? Крепись, парень. И не рассчитывай, что эта маленькая сказка, которую я только что тебе рассказал, когда-нибудь выйдет на свет Божий. Обещаю тебе, что она надолго будет похоронена.
В разговоре с отцом Руперт де Джонг назвал действительных убийц Канамори: английские благополучие и привилегии. Его отец назвал его задницей за то, что он ставил смерть какого-то япошки над порядками и устоями своей страны. И в каких отношениях будет находиться семья де Джонга с Аддисонами и другими им подобными, если не позволить замять это дело с Канамори?
Сын не сын, а до тех пор, пока Руперт не придет в себя и не отречется от покойного мистера Канамори, лорд де Джонг прерывает всяческую финансовую и прочую поддержку, начиная прямо с сегодняшнего дня. Он требует прекратить все контакты с прессой и японским посольством в Лондоне, а также прекратить попытки убедить их разобраться в этом так называемом убийстве.
— Ты вернулся совсем другим из своей поездки на Дальний Восток, — сказал лорд де Джонг. — Ты белый человек волею Божьей. Так и веди себя подобающим образом.
Он предложил ему выбирать. Англия и семья. Или мертвый желтолицый.
Когда тело Канамори отправили его семье в Японию, вместе с гробом поехал и де Джонг.
Ноги его больше не будет в Англии. Так он думал.
* * *
Японское море
Сентябрь 1944
Руперт де Джонг стоял на палубе грузового судна, направлявшегося в Корею. Прислонившись к лебедке, он наблюдал за японской девочкой-подростком, которая устроила маленькое представление с веером. Природа наградила ее гибкими запястьями, выразительными руками и даром умения открывать красоту для других. Она стояла рядом со спасательной шлюпкой, а вокруг нее сидело несколько японских девочек, и они смотрели ее представление. Де Джонг прервал свою утреннюю прогулку по палубе, де в силах оторвать от нее заинтересованный взгляд.
Он не спускал глаз с веера. Сигарета во рту осталась не зажженной. Веер превращался вдруг в орла, преследующего ее пустую руку — раненого воробья. Полное наваждение. Девочка владела этим искусством гораздо лучше любого профессионального танцора или артиста кабуки, которых он когда-либо видел. Единственный луч света на этом отвратительном суденышке.
Маленький винтовой пароход «Укаи» ходил от порта рядом с Каназавой в порты Кореи и Китая. Это была посудина чуть побольше дырявого ржавого ведра, с дырками в палубе, сломанными поручнями на носу и корме и грузовыми люками, из которых нестерпимо воняло рыбой, гнилыми костями животных и мочой. На нем было всего шесть кают, все они находились на корме, позади одного огромного помещения на мостике, одновременно служившего рубкой, штурманской и радиорубкой. Каюты эти были стиснуты плохо работающими туалетами и громыхающими паровыми трубами. Кухня внушала неописуемый ужас.
Об экипаже из двенадцати человек можно было только сказать, что он грязен и порочен. Это была смесь корейцев и японцев, сборище крикливых и скандальных пьяниц, которые еще к тому же редко мылись. Капитаном был сорокалетний кореец, маленький человечек с плоским лицом и крупными зубами по имени Пукхан. Де Джонг знал о нем, что он очень жаден и замешан в какой-то грязной истории с молоденькими девочками. Ходить вместе с Пукханом, а де Джонг уже несколько раз ходил с ним, означало мириться с его подобострастием и раболепством. Капитан, увы, был подхалимом. Де Джонг однажды видел, как он продолжал заискивать перед генералом, который плюнул ему в лицо. Действительно отвратительный коротышка. Смешно было видеть, как он становился на носу «Укаи» по стойке смирно и приветствовал проходящие мимо японские субмарины, эскадренные миноносцы, крейсеры и авианосцы, в изобилии бороздившие Японское море.
Де Джонг закурил и, наслаждаясь дефицитной для того времени британской сигаретой, продолжал наблюдать, как девочка-подросток превращала свой веер то в меч, то в Бога-Солнце. Затем, обратив его в маленький занавес, она, периодически скрывая лицо за ним, показала ряд воплощенных эмоций, одну за другой. Радость. Печаль. И надежду.
«Надеяться тебе почти не на что, девушка с веером, — думал де Джонг, — как и тем, кто сидит вокруг тебя с полными восторга глазами».
Все были караюки, женщинами, проданными за границу в армейские бордели. Девочка с веером, восхитительная малышка с прелестным ротиком, похоже, была самой старшей из них. Около пятнадцати, на взгляд де Джонга. Некоторым было вряд ли больше восьми-девяти лет. Большинство из них были проданы вербовщикам родителями, которые по бедности не могли прокормить их. Другие были просто похищены на улицах Токио сутенерами и насильно приведены на борт «Укаи».
Их везли в порт Самчок в Корее, чтобы там продать с аукциона, устраивающегося прямо на причале. Дальнейшая жизнь им не сулила ничего хорошего: изнурительная работа проституток на бессердечного содержателя борделя до тех пор, пока они не станут слишком больны или стары, чтобы обслуживать клиентов. Прошлой ночью, первой ночью в открытом море, девочки были изнасилованы капитаном Пукханом и его командой. Это было лишь слабым подобием того, что ждало их впереди.
Сегодня утром за завтраком де Джонг был вынужден выслушать от капитана Пукхана историю о том, как он прошлой ночью выбросил за борт девочку, слишком энергично, по его мнению, ему сопротивлявшуюся. Но предварительно он снял с нее одежду, которую намеревался продать.
Вчера ночью де Джонг отказался от приглашения Пукхана присоединиться к их приключениям. Двум якудзам, следовавшим с ним, он тоже не разрешал воспользоваться этим приглашением. Все они занимались бизнесом барона Канамори, и на развлечения у них не должно было быть времени. Де Джонг, гайджин, был теперь известен в своих кругах как успешно действующий агент службы безопасности, с ним не спорили, а подчинялись без лишних вопросов. На любой вызов или сомнение в целесообразности его действий он реагировал с мгновенной и неумолимой жестокостью. Такая репутация утвердилась за ним.
С начала войны с Китаем Япония наводнила северные провинции страны героином и морфием, пытаясь как-то ослабить их огромное население, уничтожить его волю к сопротивлению. Но сегодня торговля наркотиками стала просто одним из средств обогащения. Некоторые использовали для этих целей корейцев. Барон Канамори, истративший большую часть своего состояния на нужды военной машины Японии, использовал якудзу. А также гайджина.
В обязанности де Джонга входила доставка четырех чемоданов с героином в Самчок. Здесь наркотики обменивались на золотые слитки и партию риса с черного рынка. Затем капитан Пукхан должен был доставить де Джонга в Гонконг, где тот планировал обменять золото и рис на бриллианты. В отличие от других, которые использовали прибыль, полученную от торговли наркотиками, на собственные нужды, барон Канамори собирался потратить свою прибыль на войну, которую Япония проигрывала. Как-никак, а честь требовала от него этой жертвы.
Де Джонг любил барона как отца, поэтому возвращение в Японию с бриллиантами было для него самым важным делом за шесть лет его службы интересам этой страны.
Под руководством барона Канамори де Джонг стал одним из лучших японских агентов и экспертов по шифру. Он также был мастером по дзюдо, стрельбе из лука и фехтованию на ножах. И результатом всего этого была высокая сила духа гайджина. Его ум был чуток и восприимчив, и эти качества позволяли ему выжить в полной опасностей борьбе внутри военных и политических кругов Японии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75