Алан оставил его в одиночестве, а сам перебрался в гостиную, где принялся за фасоль в томате и тосты, устроившись перед телевизором. Американское телевидение, очевидно, работало круглые сутки. Эх, Алан, Алан. Соль земли! Грубоватый временами и начисто лишенный вкуса, он, тем не менее, платил привязанностью тем, на кого работал. Пожалуй, преданность точно так же была свойственна и Алекс Бендор, но в этом-то и было все дело. Как быть с этой женщиной, представлявшей для Марвуда вполне реальную угрозу? В самом деле, как? Впрочем, в глубине души Марвуд знал, как поступить с ней — зачем притворяться?
В этом мире каждый сражался за себя — и один только Бог — против всех...
* * *
Марвуд искренне верил, что деньги могут все.
Деньги давали ощущение покоя и довольства и — Бог свидетель — позволяли надеяться, что дураки, его окружавшие, никогда не станут ему, Марвуду, ровней. Деньги давали ему возможность работать головой и таким образом управлять теми, кто зарабатывал себе на жизнь с помощью рук, а не мозга. Деньги придавали ему уверенность в том, что он что-то из себя представляет, и помогали удовлетворять многие, порой весьма причудливые желания.
Марвуд считал наличие денег у человека проявлением его внутренней культуры, деньги как бы подтверждали его право занимать высокое положение в обществе. Милтон был прав. Деньги приносят честь, друзей, позволяют тебе совершать победы и завоевывать королевства.
Марвуду требовались крупные суммы, поскольку образ жизни, который он себе избрал, именовался газетчиками с Флит-стрит «шикарным». Больше всего денег уходило на содержание загородного дома. Это была его личная резиденция, очередная прихоть, как считали многие, но которую сам Марвуд полагал непременной частью жизни, полной комфорта и удовольствий. В сущности это было настоящее поместье в две с половиной тысячи акров, расположенной в лесистой части Бакингемпшира на северо-западе от Лондона. Во владениях Марвуда зеленые кудрявые рощи сменялись быстрыми чистыми ручьями, во время прогулки можно было набрести на забытую тропинку, там пели соловьи весной и цвели вишневые деревья. Деревеньки в округе сохраняли свой первоначальный облик, представляя собой скопление кирпичных домиков георгианской эпохи с заостренными крышами, обнесенных живой изгородью, и бревенчатых гостиниц. Одна из таких маленьких гостиниц — «Мельница у ручья» и в самом деле стояла на берегу ручья. Эдмунд Берк покоился в земле Бакингемпшира, а Уильям Пенн, основатель Пенсильвании, жил в свое время в одной из этих деревушек. Печально известный клуб «Адский огонь» существовал в этих краях с восемнадцатого века, и его члены устраивали свои оргии и служили черную мессу в бакингемпширских пещерах.
Марвуд не пользовался западной половиной дома, который насчитывал по меньшей мере сто лет и назывался Барнхем-холл. Ему пришлось пойти на это, поскольку расходы были слишком велики, да и налоги не многим меньше. С тех пор, как трое детей Марвуда стали жить отдельно от него, оставалось все меньше причин сохранять дом в том виде, каким он был во времена его отца. Теперь Марвуд и его жена занимали восточное крыло. Их апартаменты, которые выходили окнами на роскошные сады и озеро, включали в себя десять спален. Кроме того, там были три гостиных, столовая, чьи деревянные потолки, поддерживаемые изогнутыми бревенчатыми арками, достигали высоты в тридцать четыре фута, а также кухня с пристроенной к ней маслобойкой и обширной кладовой. В одной из гостиных, которую более всего любила его жена, висели подлинные гобелены эпохи Тюдоров и стоял клавесин, на котором однажды играла сама королева Елизавета I. Обшитая сосновыми и ореховыми панелями библиотека хранила в своих недрах десять тысяч книг и несколько редких пейзажей кисти Гейнсборо. Потолок в кабинете Марвуда был расписан Веррио, в самом же кабинете стояли резные с позолотой столы, которые в свое время вышли из мастерской Уильяма Кента.
Политической карьере Марвуда не мешала и его жена, дальняя родственница Черчилля. Благодаря отцу, Марвуд получил доступ в самые привилегированные клубы: «Карлтон», в котором традиционно собирались тори, «Атенеум» — оплот аристократов, в котором до сей поры сохранялся кусок скалы, с которой герцог Веллингтон взирал на битву при Ватерлоо, и, наконец, «Уайтс» — старейший и наиболее известный лондонский клуб, называемый «оазисом цивилизации в демократической пустыне».
Только полный дурак мог пожертвовать хотя бы частицей этого мира. Марвуда охватывали страх и негодование при одной мысли о возможности потерять все это.
Такая потеря сделала бы его существование пустым и ненужным. Марвуду, однако, нужна была поддержка, чтобы выжить и продолжать жить в привычном для себя окружении. Да он и сам знал, что до супермена ему далеко. Он был типичным снобом, отчасти с параноидальными завихрениями, и любил посетовать на Судьбу. Крохоборство было его второй натурой, и, кроме того, ему зачастую не хватало мужества. Он всячески старался избегать конфликтных ситуаций и, если приходилось туго, всегда искал самый легкий выход из положения.
Но ему было что защищать, причем, любой ценой. Как далеко он мог зайти, защищая незыблемость своего образа жизни? Наверное, очень далеко — как тогда ночью в Швейцарии сорок лет назад. Тогда он заботился о том, чтобы выжил только один человек — Майкл Кигндом Марвуд.
Неожиданно Марвуд присел на кровать. Нечего бередить старые раны, на то и героин, чтобы заглушить голос совести. Нужна еще одна порция. И Марвуд позвал Алана.
* * *
Совсем в другой части Вашингтона Алекс выключила лампу и скользнула в кровать, стараясь поплотнее закутаться в одеяло.
Электричество было уже ни к чему — часы показывали почти семь утра, и солнце заливало комнату отеля, поднимаясь из-за Белого дома. Сон не шел к ней, и лучше бы она просто почитала книгу или посмотрела Грету Гарбо в фильме «Анна Каренина» по телевизору. И отель, в котором она поселилась, тут совершенно ни при чем — в Вашингтоне трудно устроиться лучше, чем в «Хей-Адамс». Алекс лежала без сна, издерганная, с красными глазами — и все потому, что ей не давал покоя Руперт де Джонг.
Каким же, черт возьми, образом он ухитрился расшифровать ее код? Вот уже сорок лет эта мысль не давала ей покоя по ночам, потому что в своем деле — в шифрах и кодах — она считалась непревзойденным мастером, лучшим из лучших. Так значит, это все от оскорбленного самолюбия? Даже по прошествии стольких лет? Да, черт побери, именно так. Уязвленная гордость и еще то, что он сделал по отношению к ней и другим людям.
Алекс прикрыла глаза. У нее возникло чувство, что де Джонг где-то рядом, возможно, в Вашингтоне. А возможно, и здесь, в ее комнате. Очень близко, так, что можно протянуть руку и до него дотронуться. Она встала с постели и побрела в ванную — от предчувствия неминуемости зла ее затошнило.
Глава 12
Когда Ким Ду Каннанг в первый раз предложил Майклу Марвуду перевозить запрещенные к ввозу товары с Дальнего Востока в Европу и Америку, используя дипломатические каналы, Марвуд сказал:
— Вы что, с ума сошли? И почему это вы обратились именно ко мне с подобной просьбой?
Каннанг ответил:
— Один наш общий знакомый сказал, что я могу обратиться к вам. Он в курсе ваших финансовых затруднений. В сущности, он знает о вас довольно много, мистер Марвуд. Он, например, знает, что у вас чудесный загородный дом, который вы можете потерять, поскольку не в состоянии платить налоги. Кроме того, за вами числятся и другие долги. Наш общий друг предупреждает, что если вы так или иначе с ними не расквитаетесь, то можете свалиться со своего удобного насеста. Он именно так и выразился — с удобного насеста. Вам нравятся дорогие вещи, мистер Марвуд, и на свою зарплату вы их приобрести не в состоянии.
— Вы подонок!
— Вы хотите сказать — желтокожий узкоглазый восточный подонок?
— Прошу вас сообщить этому так называемому общему знакомому, чтобы он не смел совать свой поганый нос в мои дела. Что же касается лично вас, я очень вам рекомендую заняться торговлей живым товаром или прикупить себе небольшой бордель. Надеюсь, я ясно выразил свою мысль?
Каннанг вынул что-то из кармана и передал Марвуду. Это был галстук-бабочка, который дипломат носил в бытность членом привилегированного клуба «Поуп» в год окончания школы в Итоне. Величественным жестом монарха, бросающего в толпу золотые соверены, Марвуд отдал галстук Руперту де Джонгу в день окончания этого аристократического заведения. Теперь, тридцать лет спустя, Марвуд смотрел на галстук таким взглядом, словно перед ним находилась кобра с раздувшимся от ярости капюшоном. Де Джонг не мог остаться в живых. Просто не мог — и все.
Не галстук, а настоящая удавка, подумал Марвуд. И сказал:
— Все это время его считали мертвым. Какого же черта он решил связаться со мной сейчас?
— Удивительная история, правда? — спросил Каннанг. — То, что у вас, англичан, называется «душераздирающая». Два мальчика, учившиеся когда-то вместе в колледже, стремятся друг к другу сквозь разделившие их годы. Он предлагает вам свою помощь, мистер Марвуд, и, естественно, хочет получить кое-что от вас взамен. За добро необходимо воздавать добром. Хочу только добавить, что наш общий знакомый — чрезвычайно щедрый человек. В частности, он просил передать вам это. Покорнейше прошу вас принять. Это принадлежит вам уже только за то, что вы согласились меня выслушать.
Кореец вручил Марвуду конверт. Дипломат открыл его и неожиданно для себя увидел пачку пятидесятифунтовых банкнот. Целое состояние. Это были деньги, в которых Марвуд чрезвычайно нуждался. Он вскинул взгляд на Каннанга, потом снова посмотрел на конверт.
— Там внутри записка, — сообщил Каннанг.
Марвуд достал очки с толстенными стеклами, нацепил их на кончик носа и извлек из конверта сложенный вдвое листок бумаги. На бумаге не стояло подписи. Одна-единственная фраза, отпечатанная на машинке: «Тайна — это то, что вы отдаете другим, чтобы сохранить ее». — Кто угодно мог отстучать на машинке эти слова, но на самом деле они могли быть напечатаны только одним человеком.
Неожиданно Марвуду пришлось вспомнить о вещах, которые лучше всего было забыть.
Февральским утром 1945 года он в полном одиночестве вел машину по заснеженной дороге, соединявшей Женеву и Нион. В Нионсему удалось приобрести по случаю коллекцию китайских фарфоровых безделушек, лежащих теперь в багажнике его автомобиля. Марвуд был в прекрасном настроении и в ладу со всем миром, с удовольствием предвкушая вкусный обед в «Бо-Риваж» — лучшем отеле Женевы, где омлет готовили из яиц, а не из порошка. Этот проклятый яичный порошок успел уже надоесть ему в Англии, где все еще продукты выдавали по карточкам.
За две мили до Женевы позади машины Марвуда неожиданно возник серый «ситроен», на который Майкл и внимания-то не обратил: мысли его были заняты предстоящим пиршеством — он надеялся, что на вторую перемену, возможно, подадут телячью печенку или, по крайней мере, свиные ножки с капустой, которыми Женева славилась. Однако «ситроен», повисший у Марвуда на хвосте, вывел его из приятных раздумий. Он ударил машину Майкла в задний бампер, а когда тот повернулся, чтобы выяснить, что за чертовщина творится за его спиной, «ситроен» обошел машину Марвуда слева и внезапно свернул, становясь поперек дороги, что вынудило Марвуда вывернуть руль и съехать на обочину. Охваченный паникой Марвуд, как сумасшедший, пытался справиться с вырывавшимся из рук рулем, чтобы не дать своему «опелю» перевернуться. С Божьей помощью ему удалось сохранить управление и даже не врезаться в находившиеся рядом деревья, хотя он и пронесся мимо них на расстоянии какой-нибудь пары дюймов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
В этом мире каждый сражался за себя — и один только Бог — против всех...
* * *
Марвуд искренне верил, что деньги могут все.
Деньги давали ощущение покоя и довольства и — Бог свидетель — позволяли надеяться, что дураки, его окружавшие, никогда не станут ему, Марвуду, ровней. Деньги давали ему возможность работать головой и таким образом управлять теми, кто зарабатывал себе на жизнь с помощью рук, а не мозга. Деньги придавали ему уверенность в том, что он что-то из себя представляет, и помогали удовлетворять многие, порой весьма причудливые желания.
Марвуд считал наличие денег у человека проявлением его внутренней культуры, деньги как бы подтверждали его право занимать высокое положение в обществе. Милтон был прав. Деньги приносят честь, друзей, позволяют тебе совершать победы и завоевывать королевства.
Марвуду требовались крупные суммы, поскольку образ жизни, который он себе избрал, именовался газетчиками с Флит-стрит «шикарным». Больше всего денег уходило на содержание загородного дома. Это была его личная резиденция, очередная прихоть, как считали многие, но которую сам Марвуд полагал непременной частью жизни, полной комфорта и удовольствий. В сущности это было настоящее поместье в две с половиной тысячи акров, расположенной в лесистой части Бакингемпшира на северо-западе от Лондона. Во владениях Марвуда зеленые кудрявые рощи сменялись быстрыми чистыми ручьями, во время прогулки можно было набрести на забытую тропинку, там пели соловьи весной и цвели вишневые деревья. Деревеньки в округе сохраняли свой первоначальный облик, представляя собой скопление кирпичных домиков георгианской эпохи с заостренными крышами, обнесенных живой изгородью, и бревенчатых гостиниц. Одна из таких маленьких гостиниц — «Мельница у ручья» и в самом деле стояла на берегу ручья. Эдмунд Берк покоился в земле Бакингемпшира, а Уильям Пенн, основатель Пенсильвании, жил в свое время в одной из этих деревушек. Печально известный клуб «Адский огонь» существовал в этих краях с восемнадцатого века, и его члены устраивали свои оргии и служили черную мессу в бакингемпширских пещерах.
Марвуд не пользовался западной половиной дома, который насчитывал по меньшей мере сто лет и назывался Барнхем-холл. Ему пришлось пойти на это, поскольку расходы были слишком велики, да и налоги не многим меньше. С тех пор, как трое детей Марвуда стали жить отдельно от него, оставалось все меньше причин сохранять дом в том виде, каким он был во времена его отца. Теперь Марвуд и его жена занимали восточное крыло. Их апартаменты, которые выходили окнами на роскошные сады и озеро, включали в себя десять спален. Кроме того, там были три гостиных, столовая, чьи деревянные потолки, поддерживаемые изогнутыми бревенчатыми арками, достигали высоты в тридцать четыре фута, а также кухня с пристроенной к ней маслобойкой и обширной кладовой. В одной из гостиных, которую более всего любила его жена, висели подлинные гобелены эпохи Тюдоров и стоял клавесин, на котором однажды играла сама королева Елизавета I. Обшитая сосновыми и ореховыми панелями библиотека хранила в своих недрах десять тысяч книг и несколько редких пейзажей кисти Гейнсборо. Потолок в кабинете Марвуда был расписан Веррио, в самом же кабинете стояли резные с позолотой столы, которые в свое время вышли из мастерской Уильяма Кента.
Политической карьере Марвуда не мешала и его жена, дальняя родственница Черчилля. Благодаря отцу, Марвуд получил доступ в самые привилегированные клубы: «Карлтон», в котором традиционно собирались тори, «Атенеум» — оплот аристократов, в котором до сей поры сохранялся кусок скалы, с которой герцог Веллингтон взирал на битву при Ватерлоо, и, наконец, «Уайтс» — старейший и наиболее известный лондонский клуб, называемый «оазисом цивилизации в демократической пустыне».
Только полный дурак мог пожертвовать хотя бы частицей этого мира. Марвуда охватывали страх и негодование при одной мысли о возможности потерять все это.
Такая потеря сделала бы его существование пустым и ненужным. Марвуду, однако, нужна была поддержка, чтобы выжить и продолжать жить в привычном для себя окружении. Да он и сам знал, что до супермена ему далеко. Он был типичным снобом, отчасти с параноидальными завихрениями, и любил посетовать на Судьбу. Крохоборство было его второй натурой, и, кроме того, ему зачастую не хватало мужества. Он всячески старался избегать конфликтных ситуаций и, если приходилось туго, всегда искал самый легкий выход из положения.
Но ему было что защищать, причем, любой ценой. Как далеко он мог зайти, защищая незыблемость своего образа жизни? Наверное, очень далеко — как тогда ночью в Швейцарии сорок лет назад. Тогда он заботился о том, чтобы выжил только один человек — Майкл Кигндом Марвуд.
Неожиданно Марвуд присел на кровать. Нечего бередить старые раны, на то и героин, чтобы заглушить голос совести. Нужна еще одна порция. И Марвуд позвал Алана.
* * *
Совсем в другой части Вашингтона Алекс выключила лампу и скользнула в кровать, стараясь поплотнее закутаться в одеяло.
Электричество было уже ни к чему — часы показывали почти семь утра, и солнце заливало комнату отеля, поднимаясь из-за Белого дома. Сон не шел к ней, и лучше бы она просто почитала книгу или посмотрела Грету Гарбо в фильме «Анна Каренина» по телевизору. И отель, в котором она поселилась, тут совершенно ни при чем — в Вашингтоне трудно устроиться лучше, чем в «Хей-Адамс». Алекс лежала без сна, издерганная, с красными глазами — и все потому, что ей не давал покоя Руперт де Джонг.
Каким же, черт возьми, образом он ухитрился расшифровать ее код? Вот уже сорок лет эта мысль не давала ей покоя по ночам, потому что в своем деле — в шифрах и кодах — она считалась непревзойденным мастером, лучшим из лучших. Так значит, это все от оскорбленного самолюбия? Даже по прошествии стольких лет? Да, черт побери, именно так. Уязвленная гордость и еще то, что он сделал по отношению к ней и другим людям.
Алекс прикрыла глаза. У нее возникло чувство, что де Джонг где-то рядом, возможно, в Вашингтоне. А возможно, и здесь, в ее комнате. Очень близко, так, что можно протянуть руку и до него дотронуться. Она встала с постели и побрела в ванную — от предчувствия неминуемости зла ее затошнило.
Глава 12
Когда Ким Ду Каннанг в первый раз предложил Майклу Марвуду перевозить запрещенные к ввозу товары с Дальнего Востока в Европу и Америку, используя дипломатические каналы, Марвуд сказал:
— Вы что, с ума сошли? И почему это вы обратились именно ко мне с подобной просьбой?
Каннанг ответил:
— Один наш общий знакомый сказал, что я могу обратиться к вам. Он в курсе ваших финансовых затруднений. В сущности, он знает о вас довольно много, мистер Марвуд. Он, например, знает, что у вас чудесный загородный дом, который вы можете потерять, поскольку не в состоянии платить налоги. Кроме того, за вами числятся и другие долги. Наш общий друг предупреждает, что если вы так или иначе с ними не расквитаетесь, то можете свалиться со своего удобного насеста. Он именно так и выразился — с удобного насеста. Вам нравятся дорогие вещи, мистер Марвуд, и на свою зарплату вы их приобрести не в состоянии.
— Вы подонок!
— Вы хотите сказать — желтокожий узкоглазый восточный подонок?
— Прошу вас сообщить этому так называемому общему знакомому, чтобы он не смел совать свой поганый нос в мои дела. Что же касается лично вас, я очень вам рекомендую заняться торговлей живым товаром или прикупить себе небольшой бордель. Надеюсь, я ясно выразил свою мысль?
Каннанг вынул что-то из кармана и передал Марвуду. Это был галстук-бабочка, который дипломат носил в бытность членом привилегированного клуба «Поуп» в год окончания школы в Итоне. Величественным жестом монарха, бросающего в толпу золотые соверены, Марвуд отдал галстук Руперту де Джонгу в день окончания этого аристократического заведения. Теперь, тридцать лет спустя, Марвуд смотрел на галстук таким взглядом, словно перед ним находилась кобра с раздувшимся от ярости капюшоном. Де Джонг не мог остаться в живых. Просто не мог — и все.
Не галстук, а настоящая удавка, подумал Марвуд. И сказал:
— Все это время его считали мертвым. Какого же черта он решил связаться со мной сейчас?
— Удивительная история, правда? — спросил Каннанг. — То, что у вас, англичан, называется «душераздирающая». Два мальчика, учившиеся когда-то вместе в колледже, стремятся друг к другу сквозь разделившие их годы. Он предлагает вам свою помощь, мистер Марвуд, и, естественно, хочет получить кое-что от вас взамен. За добро необходимо воздавать добром. Хочу только добавить, что наш общий знакомый — чрезвычайно щедрый человек. В частности, он просил передать вам это. Покорнейше прошу вас принять. Это принадлежит вам уже только за то, что вы согласились меня выслушать.
Кореец вручил Марвуду конверт. Дипломат открыл его и неожиданно для себя увидел пачку пятидесятифунтовых банкнот. Целое состояние. Это были деньги, в которых Марвуд чрезвычайно нуждался. Он вскинул взгляд на Каннанга, потом снова посмотрел на конверт.
— Там внутри записка, — сообщил Каннанг.
Марвуд достал очки с толстенными стеклами, нацепил их на кончик носа и извлек из конверта сложенный вдвое листок бумаги. На бумаге не стояло подписи. Одна-единственная фраза, отпечатанная на машинке: «Тайна — это то, что вы отдаете другим, чтобы сохранить ее». — Кто угодно мог отстучать на машинке эти слова, но на самом деле они могли быть напечатаны только одним человеком.
Неожиданно Марвуду пришлось вспомнить о вещах, которые лучше всего было забыть.
Февральским утром 1945 года он в полном одиночестве вел машину по заснеженной дороге, соединявшей Женеву и Нион. В Нионсему удалось приобрести по случаю коллекцию китайских фарфоровых безделушек, лежащих теперь в багажнике его автомобиля. Марвуд был в прекрасном настроении и в ладу со всем миром, с удовольствием предвкушая вкусный обед в «Бо-Риваж» — лучшем отеле Женевы, где омлет готовили из яиц, а не из порошка. Этот проклятый яичный порошок успел уже надоесть ему в Англии, где все еще продукты выдавали по карточкам.
За две мили до Женевы позади машины Марвуда неожиданно возник серый «ситроен», на который Майкл и внимания-то не обратил: мысли его были заняты предстоящим пиршеством — он надеялся, что на вторую перемену, возможно, подадут телячью печенку или, по крайней мере, свиные ножки с капустой, которыми Женева славилась. Однако «ситроен», повисший у Марвуда на хвосте, вывел его из приятных раздумий. Он ударил машину Майкла в задний бампер, а когда тот повернулся, чтобы выяснить, что за чертовщина творится за его спиной, «ситроен» обошел машину Марвуда слева и внезапно свернул, становясь поперек дороги, что вынудило Марвуда вывернуть руль и съехать на обочину. Охваченный паникой Марвуд, как сумасшедший, пытался справиться с вырывавшимся из рук рулем, чтобы не дать своему «опелю» перевернуться. С Божьей помощью ему удалось сохранить управление и даже не врезаться в находившиеся рядом деревья, хотя он и пронесся мимо них на расстоянии какой-нибудь пары дюймов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75