— сказал он, подняв контейнер вверх обеими руками. — Это моя душа!
И тут сияние исчезло. Фон Хольден стоял один, в лунном свете, дрожа всем телом, по-прежнему сжимая в руках контейнер. Через несколько секунд он услышал свое прерывистое дыхание; еще через мгновение оно стало ровным. Он вышел из мешка и оказался на краю горы, возвышающейся над ледником. Внизу пролегала тропинка к шахте. Прижав контейнер к груди, фон Хольден поспешил туда.
Буря утихла, тучи разошлись, ярко светили луна и звезды. Лунное сияние делало белый пейзаж вневременным, словно он принадлежал одновременно прошлому и будущему, и фон Хольден почувствовал, что по его приказу открылась дверь в новый, неведомый мир.
— Это мой долг! — повторял он, обращаясь к звездам. — Долг превыше всего! Превыше Бога! Превыше Времени!
В одну минуту он приблизился к большому камню, скрывавшему вход в вентиляционную шахту. Камень выступал над краем скалы, фон Хольдену пришлось обойти его — и тогда он увидел Осборна. Тот лежал, распростершись на заснеженной скальной полке, на тридцать ярдов ниже того места, где находился фон Хольден. Левая нога Осборна была неестественно вывернута, и фон Хольден понял, что она сломана. Но Осборн был жив, его глаза следили за фон Хольденом.
«Хватит испытывать судьбу, — подумал фон Хольден. — Убей его сейчас же».
Фон Хольден продвинулся ближе к краю скалы и посмотрел вниз. При этом он оказался в глубокой тени, а Юнгфрау над ним был ярко освещен луной. Но даже в темноте Осборн видел, как левой рукой он бережно прижимает к себе контейнер, а правой достает пистолет. У Осборна больше не было револьвера — он потерял его в снежном обвале, спасшем ему жизнь. Теперь, чтобы сохранить ее, он обязан действовать.
С искаженным от муки лицом Осборн приподнялся на локтях и вытянул здоровую ногу. Невыносимая боль пронзила все его тело. Как раненый зверь, он дюйм за дюймом отползал по льду. Внезапно голова его свесилась вниз, и он понял, что добрался до края полки. Холод, идущий снизу, обжег Осборна; он повернул голову, но увидел только огромную черную дыру в леднике. Осборн медленно перевел взгляд на фон Хольдена и ясно почувствовал, как тот улыбается, нажимая на спусковой крючок.
Глаза фон Хольдена блеснули в лунном свете. Пистолет подпрыгнул в его руке; он пошатнулся и потерял равновесие, но продолжал стрелять, не целясь, куда попало, вздрагивая всем телом при каждом выстреле, пока не опустел магазин. Затем рука его бессильно повисла, и пистолет выпал. Фон Хольден на мгновение замер с широко открытыми глазами, по-прежнему прижимая к себе контейнер левой рукой; затем медленно-медленно, словно во сне, покачнулся и рухнул вниз. Тело его пролетело над Осборном и низверглось во тьму.
Глава 154
Осборн услышал лай собак, а потом увидел лица.
Местный врач. Швейцарская бригада «скорой помощи». Спасатели, которые несли его на носилках в темноте по снегу. Вера. Здание вокзала. Ее лицо, белое от страха. Полицейские в поезде. Они что-то говорят, но он не слышит их. Конни. Сидит рядом и ободряюще улыбается. И снова Вера — держит его за руку.
Затем лекарство, боль и усталость сделали свое дело, и он забылся тяжелым сном.
Позднее он вспоминал о том, что было в больнице, в Гриндельвальде. Шел спор о том, кто он такой. Осборн мог поклясться, что видел, как в палату вошел Реммер, а за ним — Маквей в измятом костюме. Маквей подвинул к его кровати стул, сел и долго смотрел на него.
Потом Осборн снова увидел фон Хольдена на горе. Увидел, как он пошатнулся на краю тропы. Увидел, как он летит вниз. На миг Осборну показалось, что кто-то стоит на выступе за его спиной. Он думал о том, кто бы это мог быть, пока не понял, что это Вера. В руке у нее была огромная сосулька — вся в крови. Потом это видение сменилось другим, более отчетливым: фон Хольден был все еще жив и падал прямо на него, сжимая в руках контейнер. Вернее, он не падал, а парил над ним, как в замедленной съемке, неуклонно погружаясь в тысячефутовую бездну. Наконец фон Хольден исчез, и остались только слова, сказанные им Осборну за миг до снежного обвала.
— За что убили моего отца? — спросил тогда Осборн.
— Fur «Ubermorgen», — ответил фон Хольден. — За «Послезавтра»!
Глава 155
Берлин, 17 октября, понедельник
Вера была одна на заднем сиденье такси. Оно повернуло с аллеи Клэй на Мессель-штрассе и углубилось в Далем — один из самых красивых районов Берлина. Второй день лил холодный дождь, повергая горожан в уныние. Утром портье отеля «Кемпински» вручил ей алую розу и запечатанный конверт. К конверту была приложена наскоро нацарапанная записка, в которой Веру просили отнести это письмо в больницу Осборну. Внизу стояла подпись: «Маквей».
Из-за ремонта основной дороги таксист повел машину в объезд, мимо развалин Шарлоттенбургского дворца. Рабочие под проливным дождем разбирали остатки здания; бульдозеры расчищали внутренние дворики и собирали; обгоревшие обломки; грузовики вывозили их. Первые полосы газет всего мира сообщали о трагедии Шарлоттенбурга. В Берлине развевались приспущенные флаги. Государство взяло на себя организацию похорон. Ждали прибытия двух бывших президентов Соединенных Штатов, президента Франции и премьер-министра Великобритании.
— Он уже горел. В тысяча семьсот сорок шестом году, — с гордостью в голосе сказал Вере таксист. — Тогда его восстановили. Восстановим и сейчас!
Такси повернуло на Кайзер-Фридрих-штрассе и снова въехало в Далем. Вера закрыла глаза.
Она спустилась с гор вместе с Осборном и оставалась с ним, пока ей разрешали. Потом ее проводили в Цюрих и сказали, что Осборна доставят в берлинскую больницу. Сейчас она ехала к нему. Все произошло невероятно быстро. Смешались все чувства и воспоминания — прекрасные, ужасные, мучительные. Любовь и смерть шли рука об руку. Вере казалось, что она пережила войну.
И почти все случившееся было так или иначе связано с Маквеем. С одной стороны, он вел себя как добрый и ревностный дедушка, заботившийся о правах и достоинстве каждого человека. С другой — он отчасти походил на Паттона. Эгоистичный, непримиримый, безжалостный, даже жестокий. Готовый заплатить за истину любую цену.
Такси остановилось у подъезда, и Вера вошла в больницу. В маленьком вестибюле было тепло. Называя регистратору свое имя, она с удивлением заметила, что за ней следит полицейский. Он улыбнулся ей и вызвал лифт.
У выхода из лифта на втором этаже стоял еще один полицейский, и у дверей палаты Осборна дежурил инспектор в гражданской одежде. Он поздоровался с Верой, назвав ее по имени.
— Ему что, угрожает опасность? — спросила Вера, обеспокоенная таким чрезмерным вниманием полиции.
— Это только мера "предосторожности.
— Понимаю. — Вера повернулась к палате.
В этой палате лежал человек, которого она едва знала, но любила так, словно они прожили вместе столетия. То короткое время, что они провели вместе, было не сравнимо ни с чем. Он был дорог ей, как никто другой. Когда они впервые увидели друг друга, им сразу же показалось, что они никогда не расстанутся. И тогда, в горах, это чувство вернулось.
Вдруг Вера испугалась: уж не придумала ли она все это? А что, если там, за дверью, не тот Пол Осборн, которого она знает и любит, а чужой человек?..
— Почему вы не заходите? — улыбнулся инспектор и распахнул дверь.
Осборн лежал в кровати; его левая нога была на вытяжении. На нем была футболка с надписью «Лос-Анджелес Кингз» и ярко-красные спортивные трусы. Когда Вера увидела его, все страхи исчезли, и она рассмеялась.
— Что тут, спрашивается, смешного? — возмутился Осборн.
— Не знаю... — Вера давилась смехом. — Не знаю, просто...
Инспектор закрыл дверь снаружи; Вера подошла к кровати, и Осборн обнял ее. И все, что произошло с ними — на Юнгфрау, в Париже, в Лондоне, в Женеве, — нахлынуло вновь.
За окном шел дождь, в Берлине было пасмурно и хмуро. Но для Осборна и Веры это не имело никакого значения.
Глава 156
Лос-Анджелес
Пол Осборн сидел в поросшем травой внутреннем дворике своего дома в Пасифик-Палисейдс и смотрел на изогнувшуюся подковой цепочку огней бухты Санта-Моника. Было десять часов вечера, двадцать пять градусов тепла, а до Рождества оставалась неделя.
То, что случилось на Юнгфрау, казалось сложным, запутанным и необъяснимым. Более всего Осборна волновали самые последние мгновения: он не только не знал точно, что тогда произошло, но и сомневался в том, произошло ли что-либо вообще.
Как врач он понимал, что перенес тяжелую физическую и психическую травму. Она прошла через всю его жизнь начиная с раннего детства и кончая самыми бурными днями в Германии и Швейцарии. Но только на Юнгфрау грань между реальностью и галлюцинацией полностью стерлась. Ночь, снег, страх, усталость; кошмар снежной лавины; уверенность в неминуемой смерти от рук фон Хольдена; невыносимая боль в сломанной ноге... Что из этого было на самом деле, а что — плод воображения? И стоит ли думать об этом теперь, когда он дома и уже выздоравливает?
Осборн сделал глоток чая со льдом и снова взглянул на бухту. В Париже семь утра. Через час Вера сядет в поезд и поедет в Кале встречать свою бабушку. Затем они отправятся в Дувр, а оттуда по железной дороге — в Лондон; следующим утром, в одиннадцать, вылетят из аэропорта Хитроу в Лос-Анджелес. Вера была в Соединенных Штатах только один раз с Франсуа Кристианом. Ее бабушка не была в Америке никогда. Осборн не представлял себе, как воспримет старая француженка Рождество в Лос-Анджелесе — блеск елочных украшений под палящим солнцем, — но не сомневался, что она не скроет своих чувств, особенно по отношению к нему.
Его очень волновал приезд Веры. Если она решит остаться и работать врачом в Штатах, ей придется сдать определенный экзамен, принятый здесь для иностранных врачей. Кое-что ей надо будет повторить; остальное она постигнет в скучной интернатуре. Едва ли Вере предстоят особые трудности — ведь во Франции она уже работала врачом. Проблема в том, что он просил Веру стать его женой, переехать в Калифорнию и жить вместе с ним — долго и счастливо.
Когда он сказал ей это в больничной палате, Вера улыбнулась и ответила:
— Подумаю.
О чем? — допытывался Осборн. О том, хочет ли она стать его женой? Жить в Калифорнии? Но он ничего не добился, кроме того же самого «подумаю». Вера поцеловала его на прощание и уехала в Париж.
В конверте, который передал для него Маквей, оказался паспорт Осборна, возвращенный первой полицейской префектурой Парижа. К паспорту прилагалась записка на французском. Парижские детективы Баррас и Мэтро желали месье Осборну удачи и выражали искреннюю надежду, что он никогда не появится во Франции. Потом его выписали из больницы — спустя неделю после событий на Юнгфрау и через два дня после отъезда Веры.
Реммер, приехав из Бад-Годесберга, отвез его в аэропорт и по пути рассказал о последних событиях. Нобла самолетом переправили в Лондон, где поместили в противоожоговый реабилитационный центр. Он сможет вернуться к нормальной жизни через несколько месяцев после множества операций по пересадке кожи. Реммер несмотря на сломанную руку продолжал работать — расследовал события, приведшие к пожару в Шарлоттенбурге и к перестрелке в отеле «Борггреве». Джоанну Марш, лечащего врача Либаргера, нашли в одном из берлинских отелей. После тщательного допроса ее отпустили, и Маквей проводил ее в Соединенные Штаты. Дальнейшего Реммер не знал, но полагал, что Джоанна вернулась домой.
— Реммер, — Осборн осторожно подбирал слова, вспоминая ночь на Юнгфрау, — вы не знаете, откуда она вызвала швейцарскую полицию? С какой станции? Юнгфрауйоха или Кляйне-Шайдегг?
Реммер посмотрел на него.
— Вы имеете в виду Веру Моннере?
— Да.
— Полицию вызвала не она.
— То есть?! — ошеломленно спросил Осборн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
И тут сияние исчезло. Фон Хольден стоял один, в лунном свете, дрожа всем телом, по-прежнему сжимая в руках контейнер. Через несколько секунд он услышал свое прерывистое дыхание; еще через мгновение оно стало ровным. Он вышел из мешка и оказался на краю горы, возвышающейся над ледником. Внизу пролегала тропинка к шахте. Прижав контейнер к груди, фон Хольден поспешил туда.
Буря утихла, тучи разошлись, ярко светили луна и звезды. Лунное сияние делало белый пейзаж вневременным, словно он принадлежал одновременно прошлому и будущему, и фон Хольден почувствовал, что по его приказу открылась дверь в новый, неведомый мир.
— Это мой долг! — повторял он, обращаясь к звездам. — Долг превыше всего! Превыше Бога! Превыше Времени!
В одну минуту он приблизился к большому камню, скрывавшему вход в вентиляционную шахту. Камень выступал над краем скалы, фон Хольдену пришлось обойти его — и тогда он увидел Осборна. Тот лежал, распростершись на заснеженной скальной полке, на тридцать ярдов ниже того места, где находился фон Хольден. Левая нога Осборна была неестественно вывернута, и фон Хольден понял, что она сломана. Но Осборн был жив, его глаза следили за фон Хольденом.
«Хватит испытывать судьбу, — подумал фон Хольден. — Убей его сейчас же».
Фон Хольден продвинулся ближе к краю скалы и посмотрел вниз. При этом он оказался в глубокой тени, а Юнгфрау над ним был ярко освещен луной. Но даже в темноте Осборн видел, как левой рукой он бережно прижимает к себе контейнер, а правой достает пистолет. У Осборна больше не было револьвера — он потерял его в снежном обвале, спасшем ему жизнь. Теперь, чтобы сохранить ее, он обязан действовать.
С искаженным от муки лицом Осборн приподнялся на локтях и вытянул здоровую ногу. Невыносимая боль пронзила все его тело. Как раненый зверь, он дюйм за дюймом отползал по льду. Внезапно голова его свесилась вниз, и он понял, что добрался до края полки. Холод, идущий снизу, обжег Осборна; он повернул голову, но увидел только огромную черную дыру в леднике. Осборн медленно перевел взгляд на фон Хольдена и ясно почувствовал, как тот улыбается, нажимая на спусковой крючок.
Глаза фон Хольдена блеснули в лунном свете. Пистолет подпрыгнул в его руке; он пошатнулся и потерял равновесие, но продолжал стрелять, не целясь, куда попало, вздрагивая всем телом при каждом выстреле, пока не опустел магазин. Затем рука его бессильно повисла, и пистолет выпал. Фон Хольден на мгновение замер с широко открытыми глазами, по-прежнему прижимая к себе контейнер левой рукой; затем медленно-медленно, словно во сне, покачнулся и рухнул вниз. Тело его пролетело над Осборном и низверглось во тьму.
Глава 154
Осборн услышал лай собак, а потом увидел лица.
Местный врач. Швейцарская бригада «скорой помощи». Спасатели, которые несли его на носилках в темноте по снегу. Вера. Здание вокзала. Ее лицо, белое от страха. Полицейские в поезде. Они что-то говорят, но он не слышит их. Конни. Сидит рядом и ободряюще улыбается. И снова Вера — держит его за руку.
Затем лекарство, боль и усталость сделали свое дело, и он забылся тяжелым сном.
Позднее он вспоминал о том, что было в больнице, в Гриндельвальде. Шел спор о том, кто он такой. Осборн мог поклясться, что видел, как в палату вошел Реммер, а за ним — Маквей в измятом костюме. Маквей подвинул к его кровати стул, сел и долго смотрел на него.
Потом Осборн снова увидел фон Хольдена на горе. Увидел, как он пошатнулся на краю тропы. Увидел, как он летит вниз. На миг Осборну показалось, что кто-то стоит на выступе за его спиной. Он думал о том, кто бы это мог быть, пока не понял, что это Вера. В руке у нее была огромная сосулька — вся в крови. Потом это видение сменилось другим, более отчетливым: фон Хольден был все еще жив и падал прямо на него, сжимая в руках контейнер. Вернее, он не падал, а парил над ним, как в замедленной съемке, неуклонно погружаясь в тысячефутовую бездну. Наконец фон Хольден исчез, и остались только слова, сказанные им Осборну за миг до снежного обвала.
— За что убили моего отца? — спросил тогда Осборн.
— Fur «Ubermorgen», — ответил фон Хольден. — За «Послезавтра»!
Глава 155
Берлин, 17 октября, понедельник
Вера была одна на заднем сиденье такси. Оно повернуло с аллеи Клэй на Мессель-штрассе и углубилось в Далем — один из самых красивых районов Берлина. Второй день лил холодный дождь, повергая горожан в уныние. Утром портье отеля «Кемпински» вручил ей алую розу и запечатанный конверт. К конверту была приложена наскоро нацарапанная записка, в которой Веру просили отнести это письмо в больницу Осборну. Внизу стояла подпись: «Маквей».
Из-за ремонта основной дороги таксист повел машину в объезд, мимо развалин Шарлоттенбургского дворца. Рабочие под проливным дождем разбирали остатки здания; бульдозеры расчищали внутренние дворики и собирали; обгоревшие обломки; грузовики вывозили их. Первые полосы газет всего мира сообщали о трагедии Шарлоттенбурга. В Берлине развевались приспущенные флаги. Государство взяло на себя организацию похорон. Ждали прибытия двух бывших президентов Соединенных Штатов, президента Франции и премьер-министра Великобритании.
— Он уже горел. В тысяча семьсот сорок шестом году, — с гордостью в голосе сказал Вере таксист. — Тогда его восстановили. Восстановим и сейчас!
Такси повернуло на Кайзер-Фридрих-штрассе и снова въехало в Далем. Вера закрыла глаза.
Она спустилась с гор вместе с Осборном и оставалась с ним, пока ей разрешали. Потом ее проводили в Цюрих и сказали, что Осборна доставят в берлинскую больницу. Сейчас она ехала к нему. Все произошло невероятно быстро. Смешались все чувства и воспоминания — прекрасные, ужасные, мучительные. Любовь и смерть шли рука об руку. Вере казалось, что она пережила войну.
И почти все случившееся было так или иначе связано с Маквеем. С одной стороны, он вел себя как добрый и ревностный дедушка, заботившийся о правах и достоинстве каждого человека. С другой — он отчасти походил на Паттона. Эгоистичный, непримиримый, безжалостный, даже жестокий. Готовый заплатить за истину любую цену.
Такси остановилось у подъезда, и Вера вошла в больницу. В маленьком вестибюле было тепло. Называя регистратору свое имя, она с удивлением заметила, что за ней следит полицейский. Он улыбнулся ей и вызвал лифт.
У выхода из лифта на втором этаже стоял еще один полицейский, и у дверей палаты Осборна дежурил инспектор в гражданской одежде. Он поздоровался с Верой, назвав ее по имени.
— Ему что, угрожает опасность? — спросила Вера, обеспокоенная таким чрезмерным вниманием полиции.
— Это только мера "предосторожности.
— Понимаю. — Вера повернулась к палате.
В этой палате лежал человек, которого она едва знала, но любила так, словно они прожили вместе столетия. То короткое время, что они провели вместе, было не сравнимо ни с чем. Он был дорог ей, как никто другой. Когда они впервые увидели друг друга, им сразу же показалось, что они никогда не расстанутся. И тогда, в горах, это чувство вернулось.
Вдруг Вера испугалась: уж не придумала ли она все это? А что, если там, за дверью, не тот Пол Осборн, которого она знает и любит, а чужой человек?..
— Почему вы не заходите? — улыбнулся инспектор и распахнул дверь.
Осборн лежал в кровати; его левая нога была на вытяжении. На нем была футболка с надписью «Лос-Анджелес Кингз» и ярко-красные спортивные трусы. Когда Вера увидела его, все страхи исчезли, и она рассмеялась.
— Что тут, спрашивается, смешного? — возмутился Осборн.
— Не знаю... — Вера давилась смехом. — Не знаю, просто...
Инспектор закрыл дверь снаружи; Вера подошла к кровати, и Осборн обнял ее. И все, что произошло с ними — на Юнгфрау, в Париже, в Лондоне, в Женеве, — нахлынуло вновь.
За окном шел дождь, в Берлине было пасмурно и хмуро. Но для Осборна и Веры это не имело никакого значения.
Глава 156
Лос-Анджелес
Пол Осборн сидел в поросшем травой внутреннем дворике своего дома в Пасифик-Палисейдс и смотрел на изогнувшуюся подковой цепочку огней бухты Санта-Моника. Было десять часов вечера, двадцать пять градусов тепла, а до Рождества оставалась неделя.
То, что случилось на Юнгфрау, казалось сложным, запутанным и необъяснимым. Более всего Осборна волновали самые последние мгновения: он не только не знал точно, что тогда произошло, но и сомневался в том, произошло ли что-либо вообще.
Как врач он понимал, что перенес тяжелую физическую и психическую травму. Она прошла через всю его жизнь начиная с раннего детства и кончая самыми бурными днями в Германии и Швейцарии. Но только на Юнгфрау грань между реальностью и галлюцинацией полностью стерлась. Ночь, снег, страх, усталость; кошмар снежной лавины; уверенность в неминуемой смерти от рук фон Хольдена; невыносимая боль в сломанной ноге... Что из этого было на самом деле, а что — плод воображения? И стоит ли думать об этом теперь, когда он дома и уже выздоравливает?
Осборн сделал глоток чая со льдом и снова взглянул на бухту. В Париже семь утра. Через час Вера сядет в поезд и поедет в Кале встречать свою бабушку. Затем они отправятся в Дувр, а оттуда по железной дороге — в Лондон; следующим утром, в одиннадцать, вылетят из аэропорта Хитроу в Лос-Анджелес. Вера была в Соединенных Штатах только один раз с Франсуа Кристианом. Ее бабушка не была в Америке никогда. Осборн не представлял себе, как воспримет старая француженка Рождество в Лос-Анджелесе — блеск елочных украшений под палящим солнцем, — но не сомневался, что она не скроет своих чувств, особенно по отношению к нему.
Его очень волновал приезд Веры. Если она решит остаться и работать врачом в Штатах, ей придется сдать определенный экзамен, принятый здесь для иностранных врачей. Кое-что ей надо будет повторить; остальное она постигнет в скучной интернатуре. Едва ли Вере предстоят особые трудности — ведь во Франции она уже работала врачом. Проблема в том, что он просил Веру стать его женой, переехать в Калифорнию и жить вместе с ним — долго и счастливо.
Когда он сказал ей это в больничной палате, Вера улыбнулась и ответила:
— Подумаю.
О чем? — допытывался Осборн. О том, хочет ли она стать его женой? Жить в Калифорнии? Но он ничего не добился, кроме того же самого «подумаю». Вера поцеловала его на прощание и уехала в Париж.
В конверте, который передал для него Маквей, оказался паспорт Осборна, возвращенный первой полицейской префектурой Парижа. К паспорту прилагалась записка на французском. Парижские детективы Баррас и Мэтро желали месье Осборну удачи и выражали искреннюю надежду, что он никогда не появится во Франции. Потом его выписали из больницы — спустя неделю после событий на Юнгфрау и через два дня после отъезда Веры.
Реммер, приехав из Бад-Годесберга, отвез его в аэропорт и по пути рассказал о последних событиях. Нобла самолетом переправили в Лондон, где поместили в противоожоговый реабилитационный центр. Он сможет вернуться к нормальной жизни через несколько месяцев после множества операций по пересадке кожи. Реммер несмотря на сломанную руку продолжал работать — расследовал события, приведшие к пожару в Шарлоттенбурге и к перестрелке в отеле «Борггреве». Джоанну Марш, лечащего врача Либаргера, нашли в одном из берлинских отелей. После тщательного допроса ее отпустили, и Маквей проводил ее в Соединенные Штаты. Дальнейшего Реммер не знал, но полагал, что Джоанна вернулась домой.
— Реммер, — Осборн осторожно подбирал слова, вспоминая ночь на Юнгфрау, — вы не знаете, откуда она вызвала швейцарскую полицию? С какой станции? Юнгфрауйоха или Кляйне-Шайдегг?
Реммер посмотрел на него.
— Вы имеете в виду Веру Моннере?
— Да.
— Полицию вызвала не она.
— То есть?! — ошеломленно спросил Осборн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92