– Но для этого всё же существуют газеты! – воскликнул Ганс-Улоф. Он отодвинул в сторону свое остывшее, почти нетронутое блюдо. – Разве это не функция средств массовой информации – выставлять на всеобщее обозрение такие безобразия? Напишите статью! Разоблачите махинации «Рютлифарм»! Вызовите скандал, какого свет не видывал!
Бенгт Нильсон задумчиво кивал, и это выглядело бы почти ободряюще, не будь его лицо при этом таким серым.
– Это не так просто, – произнёс он медленно, почти страдальчески.
– Разумеется, непросто. Было бы просто, я бы и сам мог это сделать.
– Нет, вы не понимаете. Эти люди, о которых я только что говорил, ведь они купили, естественно, и газеты. Они покупают в последнее время прежде всего газеты. Радиостанции. Телевизионные станции. Интернет-службы. Всё, при помощи чего можно оказать влияние на общественность.
Ганс-Улоф растерянно моргал.
– Но не в Швеции же.
– А вы как думали? Естественно, и в Швеции.
– У нас? Как это может быть? До недавнего времени здесь всё было в большей или меньшей степени государственным. Да что вы, во времена моей юности Швеция была чуть ли не социалистической страной.
Нильсон подвигал свои очки.
– Мне не хочется об этом говорить, но ваша юность осталась уже далеко позади. Сегодня можно купить всё, даже государства и правительства. В том, что наша полиция – уже соучастники в деле, вы сами имели случай убедиться. Почему же вы думаете, что главные редакторы или государственные министры стоят в стороне?
– Но ведь нельзя запретить вам написать статью?
– Да мне это только что запретили. Речь шла о другом, но меня совершенно недвусмысленно поставили на место.
– О другом? О чём именно?
Нильсон потёр ладонью рот.
– Лучше вам этого не знать, поверьте мне.
Ганс-Улоф бессильно обмяк.
– Что же мне делать? Я-то надеялся, что вы сумеете мне помочь…
– Да. Я… я испробую все средства, – нервно сказал журналист. – Ещё не всё у них под контролем, во всяком случае, насколько я могу судить. Есть кое-какие возможности. Конечно, не в моей газете, но я знаю людей, которые… Но этим я не хочу вас грузить. Вам лучше знать об этом как можно меньше.
– Значит, вы даёте мне слово? – дрожа спросил Ганс-Улоф.
– Слово даю, – кивнул журналист. – Я найду способ предать гласности вашу историю. И найду его скоро. В ближайшие дни. – Он достал записную книжку. – Мы должны договориться, как нам контактировать. Для верности будем исходить из того, что ваш телефон прослушивается, а почта прочитывается. Не говоря уже о и-мэйлах, их-то могут читать все кому не лень.
– А, вон что. Да, – Ганс-Улоф задумался. Постановка вопроса была непривычной. – Может, мы могли бы условиться об определённом времени, когда я буду находиться у другого телефона? Я думаю, уж весь-то институт они вряд ли могут прослушивать, а?
– Да, это и мне представляется маловероятным. У вас есть какое-то предложение?
Ганс-Улоф достал свою записную книжку и полистал ее.
– Вот тут у меня номер телефона кафетерия. Туда случается иногда звонить и заказывать кофе, когда у меня гости.
– Хорошо. – Нильсон аккуратно записал себе номер. – Вы можете завтра утром, в десять часов, быть там, не вызывая подозрений?
Это не было проблемой. В десять он и без того иногда заходит в кафетерий, сказал Ганс-Улоф.
– Я позвоню в десять, плюс-минус пять минут, и спрошу вас. Вы к тому времени уже должны запастись парой-тройкой других телефонов и иметь их наготове, чтобы мы могли договориться и на следующие дни.
– Понял. Хорошо.
– А пока что ничего не предпринимайте по своей инициативе, это важно. Вы не представляете, куда и как далеко эти люди уже проникли. Это уму непостижимо, поверьте мне. Каждый отдельный шаг мы должны обсуждать вместе.
Ганс-Улоф понимающе кивнул. Хотя он представлял себе этот разговор иначе, внутри он всё же ощутил некую уверенность.
– Пообещайте мне не забывать, что речь идёт о жизни и здоровье моей дочери.
– Ни на секунду, – ответил Нильсон и спрятал свою записную книжку.
На этом они расстались, оставив почти нетронутой еду и две пустые бутылки из-под пива на столе под картинкой, изображающей карту таро «справедливость».
В этот вечер ему удалось поговорить с Кристиной. Она говорила несобранно, рассеянно, рассказывала о прочитанной книге настолько бессвязно, что Ганс-Улоф так и не смог взять в толк, о чём речь. Он спросил, хорошо ли с ней обращаются.
– Да, они обращаются со мной хорошо, – ответила Кристина, и в её голосе звучала мечтательность. – Они готовят мне еду и укрывают меня от полиции.
– Что-что они делают? – переспросил Ганс-Улоф, и мурашки пробежали у него по всему телу.
– С ними я могу ничего не бояться. – Она говорила нараспев, таким тоном, что он впервые заподозрил, не держат ли её под наркотиками. – Если полиция нас обнаружит, нам всем конец, но эти дяденьки говорят, что не дадут меня в обиду.
– Что? – вскричал Ганс-Улоф. – Кристина, это глупо! Ты не должна бояться полиции; она тебя…
Но тут, как и всякий раз, в трубке возник сиплый голос, говорящий только на плохом английском. Всегда одни и те же слова:
– На сегодня достаточно, профессор Андерсон. Мы вам позвоним. – И отключился.
Ганс-Улоф положил трубку так осторожно, как будто она была фарфоровая. Так больше не могло продолжаться. Что-то должно было произойти. И произойти скоро.
Глава 15
На следующее утро Ганс-Улоф, как обычно, сидел за своим письменным столом, но то и дело смотрел на часы и ждал, когда же будет десять. Единственное, что он смог сделать – это найти в институтском справочнике несколько подходящих телефонов и записать их на бумажку. Бумажку он сунул в карман, чтобы достать, когда понадобится, и несколько раз потом проверял, не потерял ли ее. Потом он бессмысленно перекладывал на столе папки и бумаги, и в девять часов двадцать минут, слишком рано, вышел из кабинета.
В кафетерии всё сверкало относительной новизной и излучало холодную стерильность. Он налил себе кофе из автомата, расплатился, глядя при этом на телефон, висевший позади кассы на белой кафельной стене. Повинуясь внезапному наитию, он спросил:
– Это с вами я недавно разговаривал?
Кассирша, немолодая женщина с красными прожилками на щеках, в белом халате, взглянула на него, как и следовало ожидать, с недоумением.
– Профессор Ганс-Улоф Андерсон, – представился он – Это ко мне на прошлой неделе нагрянула целая делегация из Японии. – За исключением его имени, тут не было ни слова правды. Но только имя и было важно.
– Нет, разговаривали вы не со мной, – женщина отрицательно покачала головой. – А что, было что-нибудь не так? Мне спросить, кто?..
Ганс-Улоф отмахнулся:
– Нет-нет, всё было наилучшим образом. Наоборот, я хотел поблагодарить, что вы и ваши коллеги так моментально всё сделали. – Он улыбнулся, располагающе, как он надеялся. – Просто передайте от меня остальным благодарность.
Она осторожно ответила на его улыбку:
– Как, ещё раз, ваше имя?
– Андерсон. Ганс-Улоф Андерсон, – повторил Ганс-Улоф. Теперь-то уж она точно не скоро забудет. Он взял свою чашку и сел за столик так, чтобы постоянно держать кассиршу в поле зрения. Большие часы на стене показывали без четверти десять.
Он с трудом удержался от желания выпить кофе залпом. Это не ускорило бы движения стрелок. Напротив, он должен производить впечатление человека, который никуда не торопится.
Но без десяти минут десять чашка всё-таки была уже пуста. Он нащупал в кармане бумажку с номерами телефонов, Здесь, никуда не делась.
Без пяти десять он решил взять себе еще один кофе. Он встал, удостоверился, что кассирша видит его и понимает, что он вовсе не уходит из кафетерия, а просто идёт к автомату за вторым кофе. Когда он с полной чашкой подошёл к кассе расплатиться, стрелка часов со слышным щелчком как раз перескочила на без четырёх десять.
– Как это приятно, что вы поблагодарили, – сказала кассирша. – Обычно всё, что мы делаем, воспринимается, как нечто само собой разумеющееся.
Эта столь же неожиданная, сколь и незаслуженная похвала прямо-таки пристыдила Ганса-Улофа. До сих пор он тоже все услуги кафетерия воспринимал как нечто само собой разумеющееся и не вспоминал про них.
– Да, – смущённо ответил он. – Вы же знаете, что говорят о профессорах. Что они вечно парят в иных сферах, не так ли?
– Да, но на самом деле это не так, – решительно кивнула женщина.
В это мгновение раздался звонок телефона, Ганс-Улоф вздрогнул так, что расплескал кофе на светло-серый, в пупырышках, пол.
– О, проклятье! – так и вырвалось у него. Похоже, это становилось уже закономерностью!
– Не беспокойтесь, профессор, я сейчас все вытру. Просто возьмите себе новую чашку.
Раздался второй звонок.
– Но… – заикался Ганс-Улоф.
– Нина! – крикнула женщина через плечо. – Ты подойдёшь? – Она быстро схватила из-под стойки ведро и тряпку.
Откуда-то сзади появилась женщина неприветливого вида и сняла трубку. Ганс-Улоф стоял, глядя, как кассирша вытирает перед ним пол, и пытаясь расслышать, что говорится, пытаясь быть здесь, на виду…
– Да, – сказала женщина ни о чём не подозревающим тоном, и потом: – Нет. Почём я знаю.
Здесь я! – хотел крикнуть Ганс-Улоф, но не смог издать ни звука. Трубку сняла не та! Такого он не мог предвидеть.
– Послушайте, – говорила звонившему угрюмая женщина по имени Нина, – по упаковкам абсолютно ничего не было заметно. Я не знаю, отчего сухое молоко испортилось, но оно испортилось. Да, мы вскрыли все упаковки. Все. Ну, это же видно сразу. Какая-то слизь, понятия не имею; одну я для вас придержала, если вам интересно взглянуть. Одну, да. Что-что? Разумеется, остальное мы выбросили… Для чего же? Ведь вы всё равно больше никому не смогли бы его продать.
Ганс-Улоф с облегчением вздохнул. Звонок его не касался. Было без двух минут десять.
И без того дурное расположение духа Нины с каждой минутой становилось ещё хуже.
– Так вот, я не обязана от вас это выслушивать. Звоните моей начальнице; за всю эту бодягу отвечает она. Всего вам! – и повесила трубку так, что стало боязно за целость аппарата.
Ганс-Улоф с облегчением взял себе новую чашку кофе и вернулся к столу. Было десять часов, потом пять минут одиннадцатого, потом десять минут одиннадцатого. В четверть одиннадцатого чашка была давно пуста, но при мысли о третьей у Ганса-Улофа выворачивало желудок. В половине одиннадцатого кассирша прошлась тряпочкой по стойке из нержавеющей стали, потом вытерла несколько столов поблизости и спросила:
– Принести вам ещё одну чашку, профессор?
Ганс-Улоф помотал головой.
– Нет, спасибо. – Так поздно журналист уже, видимо, не позвонит. Видимо, что-то ему помешало. – Мне уже надо идти.
Остаток дня он провёл в напряжении, не меньше утреннего. Он никак не мог дописать совершенно пустяковое письмо, то и дело перестраивал фразы, а потом стёр весь текст. Он сортировал ксерокопии, переставлял книги на полке, листал какие-то папки, в которые не заглядывал целую вечность, и при первой возможности уехал домой.
Звонка в этот вечер не было. Он сидел на диване, переключал программы и ждал. В полночь он снова прокрался наружу и поехал к телефонной будке, на сей раз к другой. Но Бенгт Нильсон не ответил ни по одному из своих номеров, сколько он ни набирал.
Журналист наверняка повторит свою попытку в кафетерии завтра. На самом деле Ганс-Улоф вовсе не был уверен, правильно ли понял Нильсона, когда они договаривались о звонке. Вполне возможно, предполагался только завтрашний день. Действительно: что бы он успел сделать за неполные сутки? Вот именно. Должно быть, так и есть: неправильно понял.
И на следующее утро он опять отправился в кафетерий, снова взял кофе, и кассирша, к счастью, была вчерашняя. Он сел за тот же столик, чтобы следить за часами и ждать звонка. Кто-то оставил на стуле газету, как раз «Svenska Dagbladet».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72