– Не прикидывайся дурачком! Приходилось тебе когда-нибудь выбивать информацию из подозреваемого, скажем так, нестандартным путем?
– Нет! Разумеется, нет!
– Что за дебильное «разумеется»?! А если информация нужна, чтобы спасти жизнь невинного человека или жизнь нескольких десятков ни в чем не повинных людей? К примеру, где-то заложена бомба, и подозреваемый знает, где и когда она взорвется. Способен ли ты заставить его говорить любым способом – лишь бы спасти жизни десятков или даже сотен людей?
– Не знаю... Возможно, в подобном случае...
– Возможно, возможно! – передразнил меня Келли. – Ладно, а как насчет надавить по полной программе на невинного человека, чтобы выбить у него признание?
– Да что вы такое говорите?!
– Представим себе, что информация, полученная от свидетеля, может поставить под угрозу жизнь самого этого свидетеля, но одновременно спасти несколько человеческих жизней. Будешь ты его брать за горло?
– Не знаю... Я никогда не...
– Ты никогда об этом не задумывался, да? Ну так задумайся, шериф Трумэн! Коль скоро ты всерьез намылился воевать с типом вроде Брекстона, пора задумываться о таких вещах! А скажи-ка, дружок, тебе уже приходилось помогать прокурору в суде засадить человека, про которого ты знаешь, что он виновен?
– Помогать прокурору? – растерянно переспросил я.
Келли посмотрел на меня уничтожающим взглядом.
– Нет, не приходилось. Но при необходимости я, конечно... Да, да, разумеется!
– Ну хоть тут славу Богу, – вздохнул Келли. – Гран здравого смысла в тебе есть. Заруби себе на носу: нет другого пути! Нельзя быть хорошим полицейским и до буквы соблюдать все законы. В полицейских буднях есть свои маленькие неприглядные секреты.
Мы возобновили прогулку.
– Хорошие полицейские совершают не совсем красивые поступки ради высоких целей. Плохие полицейские совершают мерзости просто так, свинства ради. Большинство полицейских вопреки расхожему мнению служат высоким целям. По крайней мере стараются служить высоким целям. Однако надо тонко различать, когда и через что можно переступить, оставаясь по эту сторону добра. Это знание – дело наживное. С неба ничего не падает. Нужен опыт и опыт. Сечешь, куда я клоню?
– Вы хотите сказать, что у меня нет ни малейшего опыта для подобного рода работы. Стало быть, мне и влезать не стоит. Но я же хочу только немного присоседиться к следствию, понаблюдать...
– Тут не заметишь, как втянешься! И хочу тебя заранее предупредить: если ты в это дело влезешь по самые уши, то уши тебе хорошенько намнут! Хорошо еще, если только руки обожжешь на этом деле! Может кончиться намного печальнее.
– Печальнее – это как?
Келли выразительно посмотрел на меня.
– Ага, – сказал я, – понимаю, не дурак. Пока я буду разбираться, могут разобраться со мной...
Мы какое-то время шли молча.
– Шериф Трумэн, – произнес наконец Келли, – я пришел сказать вам то, что мне, молодому, сказал бы в этой ситуации Лео Степлтон. А именно: не спеши знакомиться с Харолдами Брекстонами, с самым черным в этом мире. Дозреешь со временем – все само придет. Не торопи события.
– В городке вроде нашего я скорее живого мохнатого мамонта встречу, чем типа вроде Харолда Брекстона! Так что мне нужно шевелиться. Нужно самому на рожон лезть! А вам остается только поверить в меня.
Келли остановился и посмотрел на небо.
Был ясный осенний день – голубое небо без единого облачка.
Келли задумчиво надул щеки, потом глубоко выдохнул.
– Нет уж, – сказал он в качестве вывода из беседы, – двоих убитых более чем достаточно.
Я сразу понял, кого он имеет в виду – блюстителей закона, которые пали жертвами Брекстона. Данцигера и Арчи Траделла, офицера из наркоотдела. В то время мы могли с уверенностью говорить только о двух его жертвах.
* * *
В Версале, штат Мэн, много чего нету. В том числе и официальной присяги для полицейских.
Поэтому мне пришлось измыслить собственную: «самоотверженно защищать жителей города и бескорыстно служить им», та-та-та, «и да поможет мне Бог». Я смешал присягу президента США с клятвой бойскаутов, получился коротенький эффектный текст.
В результате Джон Келли, пол мужской, шестьдесят шесть лет, зачитал эту «присягу» – и официально стал младшим офицером полицейского департамента в городе Версаль, штат Мэн.
Мы решили отправиться в Бостон в понедельник утром.
Это давало мне небольшую отсрочку – уладить кое-какие дела, собрать вещи и уложить их в мою машину – старенький, с пятнами ржавчины «сааб».
Ни от кого в городке я не скрывал, что еду в Бостон. Хотя живописал поездку как приятную прогулку – дескать, прошвырнусь, задам шороху в большом городе.
Ни о наркодельцах, ни о кровавых разборках я, разумеется, не рассказывал.
Ближайшим друзьям я сообщил, что поездка связана с расследованием, но и им я ничего не сказал о грозящих опасностях.
Дайан и Фил или поверили мне, или сделали вид, что поверили. Народ в Версале сдержанный, чувства-сантименты при себе держат. Однако из разговора я понял, что мои друзья уже прослышали о Харолде Брекстоне и его кровавых выходках – и беспокоятся за меня, хотя стараются вида не показывать.
Главным вместо себя я оставил Дика Жину.
Конечно, он звезд с неба не хватает, зато как-никак старший по чину. А остальные тоже не лучше его.
В утро моего отъезда отец встал пораньше, чтобы поговорить со мной.
– Я знаю, – сказал он, – почему ты это делаешь. Не такой уж я старый маразматик, чтобы не понять. Будь осторожен-.
В последние недели он отрастил бородку. Она совсем седая.
– Ну да ладно, Бен. Отправляйся – дорога дальняя. Счастливого пути.
Мы обнялись. Я вдруг ощутил, что он теперь не крупнее меня. Это меня поразило. Всегда я думал о нем как о гиганте, богатыре. Отец, как и следовало ожидать, объятие не затянул.
– Вот, погляди, – сказал он, – соседи тебе принесли пару фруктовых пирогов. В дорогу.
У меня было ощущение, что я уезжаю из Версаля навсегда.
Вот он, поворотный пункт в моей жизни! Отныне все будет иначе, все будет по-другому...
Во второй раз я круто меняю свою жизнь. Первый – когда вернулся в Версаль. Второй – сейчас, когда Версаль покидаю.
Но, оглядываясь назад, я понимаю: внутренне я распрощался с Версалем уже в тот день, когда нашел труп в домике на берегу озера.

Часть вторая
Мы можем только гадать, до какой степени польза современного уголовного права превосходит от него исходящий вред... Насколько верны наши принципы по отношению к преступникам?
Оливер Уэнделл Холмс
11
За те полтора года, что я учился Бостоне, я ни разу не бывал в Мишн-Флэтс.
Хотя название, конечно, слышал часто. Студенты и аспиранты более отчаянного характера, чем у меня, особенно коренные бостонцы, кое-что рассказывали про эту часть города – всегда что-нибудь нехорошее.
Само имя Мишн-Флэтс было для них синонимом всего, чего боятся более или менее добропорядочные горожане.
В тех краях никто из них не хотел бы заблудиться ночью или даже поздно вечером.
Именно там полиция находила брошенными украденные» машины.
Именно там шальная пуля могла влететь в кухню.
Именно там двадцать четыре часа в сутки можно разжиться любыми наркотиками (если у вас есть склонность).
Но при обилии разговоров об этом жутком районе города мало кто действительно хорошо знал его. Там бывали только по необходимости или проездом.
Практически во всех больших американских городах есть такой район с дурной славой, район, который все обходят и объезжают стороной.
Однако меня поражало, как много бостонцев вообще ни разу в жизни не бывали в Мишн-Флэтс.
Для них Мишн-Флэтс был чем-то вроде пустыни Гоби или Гималаев – слышать слышали, да и только. Словно Мишн-Флэтс не тут, под боком, а в другом полушарии.
В принципе это верно – нет никакой разумной причины бывать в Мишн-Флэтс, если ты там не живешь или не работаешь.
Район относительно небольшой – всего несколько кварталов. Достопримечательностей нет. Магазинов тоже – за вычетом убогих лавчонок. С точки зрения архитектуры занятна разве что новоанглийская пресвитерианская больница – бедняжка оказалась заложницей Мишн-Флэтс после того, как все состоятельные люди мало-помалу покинули район в тридцатые, сороковые и пятидесятые годы.
Даже само экзотическое название Мишн-Флэтс – миссионерские топи – стало пустым звуком. Нет больше ни миссионеров, ни топей. В семнадцатом веке тут находился дом священника Джона Элиота, который обращал в христианство индейцев. А тлетворные болота, окружавшие Литтл-Мадди-Ривер – реку Грязнушку, – давно, в самом начале двадцатого века, осушены и застроены.
Мишн-Флэтс отрезан от города со всех сторон – где скоростными шоссейными дорогами, где заводами, где рекой. Поэтому район как бы ни к какой части города не примыкает – забрести в него случайно нельзя.
Вот и существует этот городской «остров» особняком, скрытно, словно лишь для того, чтобы быть живым воплощением страхов – особенно среди белого населения города.
Мы с Келли подъехали к восточному концу Мишн-Флэтс незадолго до полудня. За рулем сидел я.
– Хочешь немного тут осмотреться? – спросил Келли.
Я согласно кивнул. Келли стал указывать путь.
Мы поехали по Франклин-стрит. Вдоль этой широкой улицы стояли точно такие же кирпичные дома, как в других районах города – скажем, в Бек-Бее или в Саут-Энде.
Но по мере того как мы ехали дальше в северном направлении, плотная стена домов стала редеть. Тут и там между обшарпанными домами виднелись превращенные в помойки пустыри на месте снесенных строений, сгоревшие или необитаемые здания. Даже руины трех-четырехэтажных домов. Ни одного приличного магазина. Только продуктовые и скобяные лавчонки да авторемонтные мастерские.
Келли сухо откомментировал этот безрадостный пейзаж:
– Туристические автобусы сюда не забредают.
Мы проехались по улицам, отходящим от Франклин-стрит.
У них были милые умиротворяющие имена типа Садовая, Ивовая, Тихая.
Разумеется, ни садов, ни ив, ни тишины.
Высоких строений встречалось все меньше. Чем дальше от широкой Франклин-стрит, тем больше одно-, двух– и трех-квартирных домов.
Но ничего похожего на сытую пригородную идиллию.
Разбитый асфальт, кое-как залатанные крыши, фасады с облупившейся краской, чахлые садики. Кое-где даже выбитые окна. Отдельные ухоженные и свежепокрашенные здания только подчеркивали всеобщее запустение и нищету.
Невзирая на жуткую разруху, эти улицы и улочки на фоне солнечного осеннего дня не создавали впечатление смертельно опасного района. То там, то здесь я замечал забавные симпатичные детали: ящик из-под молочных бутылок с выбитым дном прибит высоко на стене вместо баскетбольного кольца; балкон утопает в цветах; девчушки с хохотом прыгают через скакалку. Словом, не создавалось впечатления огромного злодейского притона. Просто нищий – угнетающе нищий – городской район.
Впрочем, меня бедностью не удивишь. И в нашем округе есть целые поселения неимущих переселенцев из Новой Англии или из Квебека.
Думаю, здесь, в Мишн-Флэтс, царят те же безысходность и тоска, которые свойственны местам, где скученно живут отверженные мира сего.
Мы выехали из лабиринта улочек на простор.
– А вот и Мишн-авеню, – сказал Келли.
Центральная артерия Мишн-Флэтс больше напоминала берлинскую улицу после налета авиации союзников.
Пустыри, заваленные битым кирпичом и всякой дрянью, разрушенные дома... Обитаемые дома стояли далеко друг от друга и отличались от многих развалин только следами жизни в окнах – где занавески, где белье на балконе сушится. Все кругом рушится, крошится, кренится...
Что можно было выломать и продать, начиная с медных дверных ручек и заканчивая водосточными трубами, все было давно уже выломано и продано. Остальное покалечено временем или вандалами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56