Тем паче если муж стар, дряхл, и не в состоянии поднять ничего, кроме карандаша со стола. - Что вы от меня хотите? - спросила слабым, но еще кокетливым голосом. Я ответил: ничего, кроме плодотворного сотрудничества, заключающего в том, что меня интересует информация по ее бывшему мужу Виктору Германовичу, поскольку никто не знает его лучше, чем она. - Век мне его не знать, сволочь! - цедит сквозь зубы. - Не знать такого кретина! Я прошу отмести прочь эмоции и поведать о его привычках, любимых увлечениях, умственных настроениях, политических воззрениях, словом обо всем, что только можно рассказать об этом человеке. Субъективный взгляд не возбраняется. И что я услышал? Если рисовать образ сумасшедшего атомщика по словам бывшей жены, то мы имеем дело с самовлюбленным дегенератом и недоноском, который помешен исключительно наукой. Правда, порой после трудовой исследовательской вахты устраивал дикие скандалы ревности и бил не только посуду. - У него на то были основания? - Я не буду отвечать на этот вопрос, - опустила глаза долу. - Как я понимаю, был импотент? - Почему был? - удивилась госпожа Фридман. И спросила с надеждой: - Его что, уже нет? Полковник Старков был прав: во время одного из опытов с радиоактивными частицами случился мелкий их выброс наружу. Ничего страшного не произошло: облучилось лишь четверо, находящихся в лаборатории. И среди них Виктор Германович Нестеровой. Ему еще повезло: трое уже ушли в мир иной, а он бодр, весел и готов подорвать к известной матери весь планетарный мир. Чувствуется, человек с мировым размахом. Если мстит за импотенцию и молекулярное разложение, так всей галактической системе. - У вас сохранились фотографии? - Упаси Боже, - всплескивает ручками госпожа Фридман. - А с кем он дружил... дружит? Она не знает: там, в Снежинске, все дружат, кто трудится в ядерном центре. Раньше, когда был СССР, коллектив был одержим высокими идеями - идеями заправить за пояс США. По этой причине ученых-атомщиков великодержавная коммунистическая власть лелеяла и холила, кормила от пуза и оказывала всевозможные знаки уважения и почета. После того, как Союз нерушимых республик свободных рухнул, обвалилась и наука, под обломками которой были раздавлены все высокие устремления. Когда она, Ирина Горациевна, поняла, что никаких перспектив в обозримом будущем не наблюдается, то предприняла решительные шаги по устройству своей личной жизни. Обветшалый Исаак Израильевич появился в ее жизни случайно, но вовремя. Это милейший человек, очень терпеливый и все понимающий. Она не хочет расстраивать "папочку" всей этой странной историей, связанной с прошлой ее жизнью. И если я буду так любезен... Не надо больше слов, слишком много слов, прощался я, все останется между нами, во всяком случае, эпизод ее нечаянной любви с младшим Нестеровым на удобном письменном столе академика. - Надеюсь, я вам помогла? - кокетничала всем подвижным лживым телом. - Да-с, весьма признателен, - и хотел поцеловать руку, потом передумал: наши женщины самые красивые в мире, тут спору нет. Однако они не умеют подавать руки. Они подают руку так, будто это холодная рыба. Вот такая вот проблема. И поэтому я решил не лобызать конопатую чужую ручку исключительно по этой причине. Женщина должна уметь делать все красиво - и не только в постели. Выйдя на улицу, перевел дух. Воздух был чист и прозрачен. По-прежнему по Москве-реке плыли трамвайчики, но теперь под старенькую песенку: "В синем воздухе растаяв, все звучат слова: "А любовь не умирает, а любовь жива!"" Нет, жить хорошо и умирать не хочется. Когда-то это произойдет, сомнений нет, но разлагаться на частицы от того, что какая-то вошь решила исполнить роль неба? Простите-простите. Ничего личного, как говорится, но проблему надо решать - и решать быстро и принципиально. Полагаю, что аэрофлотского полета в городок Снежинск не избежать. Не люблю самолеты - они иногда падают, да делать нечего: нужно перемахнуть через широты и долготы нашей раздольной отчизны. Как это уже, очевидно, сделал гражданин Нестеровой, хотя тотальная проверка всех воздушных линий ничего не дала. Но, думаю, здесь: или в Москве, или в области; схоронился до известного только ему часа Ч. Контора и все остальные профилактические военизированные службы "прочесывают местность", однако искать сумасшедшего в десятимиллионном мегаполисе занятие бесперспективное? Во всяком случае, по временным срокам. Не знаю, насколько господин Нестеровой В.Г. безумен, но все делает правильно, и не только правильно, а еще и с куражной дурью. Мог бы и не сочинять экспрессивного письмеца, ан нет, хочет взорвать портативную атомную чушку именно с сознанием полного удовлетворения своей правоты, силы и безнаказанности. Не мечтает ли он в безумной мести своей обрести бессмертие имени своего. Не знаю-не знаю. Терять ему нечего: физически существовать ядерщику осталось по утверждению медицины около трех месяцев. Почему бы это время не использовать в прикладных целях и войти в историю человечества - войти, правда, с черного хода. Если не удается реализовать самолюбивые устремления, а время, отпущенное Богом, истекает, почему бы на прощание не хрястнуть дверью. И так, чтобы всех стошнило перед ликом, выражаясь красиво, вечности. Впрочем, у человечества есть шанс закончить свое существование не через три дня, а, возможно, через триста тридцать три столетия. Для этого нужно совсем немного: вовремя обнаружить сумасшедшего экстремиста с ядерным ранцем за плечами.
Я прыгаю в джип и, ведя телефонные переговоры по проблеме, мчусь в дом родной. Там собираю "джентльменский набор menhanter", необходимый для работы в условиях приближенных к боевым и через полтора часа уже болтаюсь в ревущей дюралюминиевой трубе с такими же крыльями - болтаюсь над облаками, похожими на заснеженные горные пики, подсвеченные розоватым, как пятки поющих архангелов, светилом. Четырехчасовой полет у вечернего солнца проходит нормально: я ем аэрофлотскую жилистую куру, пью сок манго, любуюсь стандартными ножками прелестной стюардессы и размышляю о времени и обо всех нас, живущих в нем. Такое впечатление, что мы проживем на гигантской пороховой бочке. И знаем об этом да попривыкли и особенно не ропщем на судьбу, уповая на Бога и добрый случай, который убережет от дурня, размахивающего коптящим атомным факелом. Как нельзя раненую крысину загонять в угол, так нельзя человека доводить до крайности. Отчаяние и безнадежность - страшная и разрушительная сила. И поэтому всегда должна быть надежда... надежда...
... я вижу планету - когда-то на ней была жизнь. Потом случилась Великая Атомная Катастрофа и планета в Галактической системе № 347890/19981029U погибла. Но однажды автоматические разведчики сообщили о признаках рациональной жизни на этой планете и было принято решение отправить наш космический боевой отряд "Geleos". И вот мы двигаемся по странному лесу: деревья стоят темными хрустальными сосудами. На ветках - прозрачные стеклянные птицы. Под ногами хрустит стекло. Небо низкое, с пурпурным отсветом далеких пожарищ, в тяжелом воздухе запах жженых костей, дерева, резины, бумаги. Наш отряд специального назначения выполняет секретную миссию Планетарного Командования на планете № 145096/GL (бывшая Земля), где и произошли эти необратимые разрушительные процессы. Однако по сведениям, повторю, автоматической разведки и Командования в подземных бункерных городах еще сохранилась жизнь, и наша цель: обнаружить индивидуумы и транспортировать их на Звезду Благовестия № 356832/FD. Отряд "Geleos" пробивается по бесконечному полю - оно лопается под нами зеркальными осколками, в каждом из которых отражается искрящиеся души испепеленных в НИЧТО. - Сорок четыре процента подтверждения, - говорит командир Levon, всматриваясь в осциолог - аппарат подтверждающий, что в глубине больной планеты еще сохранена жизнь. На краю поля оплавленной бетонной массой дыбилось бомбоубежище. Оно было полузатопленное жидкой серебряной фольгой, где плавали костяные остовы мутантов, похожие на заросли драндрофея. - Пятьдесят два процента подтверждения, - сказал Командир и приказал взорвать бетонные глыбы. Приказ был выполнен, и наш отряд протиснулся в галерею. Ее стены были пропитаны сладковатым дурманным запахом тлена. Скоро обнаружили гигантское бомбоубежище. Около сотни тысяч GL'ов (людей) сидело аккуратными рядами. Лица их были искажены в пароксизме блаженства - смерть к ним оказалась милосердной. От нашего движения мумифицированные GL'ы начали осыпаться, превращаясь в холмики, посеребренные вечностью. - Шестьдесят девять процентов подтверждения, - сказал Levon. И мы продолжили наш путь, чтобы наткнуться на бронированную дверь. От разрядов фластеров бронь расплавилась и мягкой массой потекла вниз. Взвыл сигнал тревоги. Я полоснул зарядом по кабелям, и звук угас, и наступила тишина... - Восемьдесят пять процентов подтверждения, - сказал Командир. - Вперед! И мы побежали по бетонированному туннелю. - Девяносто процентов, - крикнул командир Levon. - И где-то там, в мертвом пространстве, замелькали пугливые тени. - Девяносто пять процентов!.. И я наконец увидел впереди хрупкую девичью фигуру, отсвечивающую серебристым светом. Я ускорил шаг. Это была GL'ач (девушка) и, когда она оглянулась, я увидел ее прекрасные глубоководные глаза, расширенные от невероятного ужаса... И, кажется, от этого ужаса, вздрагивает вся планета... И, кажется, нет надежды...
О, Господи! Где я? И с облегчением узнаю земную очаровательную стюардессу и ее глаза, милые и насмешливые: - Простите, вам плохо? - Мне хорошо, - и пью минеральную воду, пытаясь отогнать дьявольское видение конца света. - И скоро посадка? - Интересуюсь, чувствуя всем организмом, как наша летающая труба ухает в воздушную яму. Меня успокаивают: скоро-скоро, потерпите, господа, наступает фронтом осенняя гроза и мы ее обходим стороной. И это правильно: шутить с природой не рекомендуется, даже если ты, человек, венец ее. Наконец чувствую тем местом, на котором сижу, как лайнер медленно планирует к нашей грешной земле и через несколько минут в иллюминаторе мелькают праздничные огни областного аэропорта. Турбины напоследок победно ревут и смолкают. Пассажиры с заметным облегчением переводят дух, словно не веря такому благополучному исходу. Сибирская ночь холодна и мокра, как тряпка неряшливой уборщицы. Осень уже оккупировала азиатский плацдарм для последующего наступления на рафинированную европейскую часть страны. У трапа меня встречает молодой человек в характерном длиннополом плаще с поднятым воротником. У моего коллеги волевое лицо пинкертона, внимательный взгляд, твердое рукопожатие и провинциальная простота: - Полуянов. Полностью в вашем распоряжении, так сказать. Стараниями полковника Старкова меня встречают, как представителя Центра, что весьма удобно во всех смыслах. Даже тем, что мы тут же усаживаемся в теплую казенную "Волгу" и, она, поскрипывая изношенными рессорами, вылетает на трассу, ведущую в закрытый городок Снежинск. За час пути я узнаю от спутника буквально все и об этом городке, и его жителях, и о наших последующих действиях. Первый камень в основание ядерного центра был положен в славном сталинском 1947 под руководством самого товарища Берии. Строили "площадку", конечно, чересчур политграмотные зеки и строили ударными темпами, и такими ударными, что полегло их немеренное количество во славу советской немеркнущей атомной науки. Однако объект был сдан в срок, и многие высшие руководители строительства получили заслуженные ордена Ленина. Потом наступили новые замечательные времена, когда Атому казалось нет альтернативы и все силы крестьянской страны были брошены на его удобное расщепление. Достаточно вспомнить старый фильм "Девять дней одного года" о модных и рискованных ядерщиках, готовых собственными жизнями проторить дорогу в неведомые антимиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Я прыгаю в джип и, ведя телефонные переговоры по проблеме, мчусь в дом родной. Там собираю "джентльменский набор menhanter", необходимый для работы в условиях приближенных к боевым и через полтора часа уже болтаюсь в ревущей дюралюминиевой трубе с такими же крыльями - болтаюсь над облаками, похожими на заснеженные горные пики, подсвеченные розоватым, как пятки поющих архангелов, светилом. Четырехчасовой полет у вечернего солнца проходит нормально: я ем аэрофлотскую жилистую куру, пью сок манго, любуюсь стандартными ножками прелестной стюардессы и размышляю о времени и обо всех нас, живущих в нем. Такое впечатление, что мы проживем на гигантской пороховой бочке. И знаем об этом да попривыкли и особенно не ропщем на судьбу, уповая на Бога и добрый случай, который убережет от дурня, размахивающего коптящим атомным факелом. Как нельзя раненую крысину загонять в угол, так нельзя человека доводить до крайности. Отчаяние и безнадежность - страшная и разрушительная сила. И поэтому всегда должна быть надежда... надежда...
... я вижу планету - когда-то на ней была жизнь. Потом случилась Великая Атомная Катастрофа и планета в Галактической системе № 347890/19981029U погибла. Но однажды автоматические разведчики сообщили о признаках рациональной жизни на этой планете и было принято решение отправить наш космический боевой отряд "Geleos". И вот мы двигаемся по странному лесу: деревья стоят темными хрустальными сосудами. На ветках - прозрачные стеклянные птицы. Под ногами хрустит стекло. Небо низкое, с пурпурным отсветом далеких пожарищ, в тяжелом воздухе запах жженых костей, дерева, резины, бумаги. Наш отряд специального назначения выполняет секретную миссию Планетарного Командования на планете № 145096/GL (бывшая Земля), где и произошли эти необратимые разрушительные процессы. Однако по сведениям, повторю, автоматической разведки и Командования в подземных бункерных городах еще сохранилась жизнь, и наша цель: обнаружить индивидуумы и транспортировать их на Звезду Благовестия № 356832/FD. Отряд "Geleos" пробивается по бесконечному полю - оно лопается под нами зеркальными осколками, в каждом из которых отражается искрящиеся души испепеленных в НИЧТО. - Сорок четыре процента подтверждения, - говорит командир Levon, всматриваясь в осциолог - аппарат подтверждающий, что в глубине больной планеты еще сохранена жизнь. На краю поля оплавленной бетонной массой дыбилось бомбоубежище. Оно было полузатопленное жидкой серебряной фольгой, где плавали костяные остовы мутантов, похожие на заросли драндрофея. - Пятьдесят два процента подтверждения, - сказал Командир и приказал взорвать бетонные глыбы. Приказ был выполнен, и наш отряд протиснулся в галерею. Ее стены были пропитаны сладковатым дурманным запахом тлена. Скоро обнаружили гигантское бомбоубежище. Около сотни тысяч GL'ов (людей) сидело аккуратными рядами. Лица их были искажены в пароксизме блаженства - смерть к ним оказалась милосердной. От нашего движения мумифицированные GL'ы начали осыпаться, превращаясь в холмики, посеребренные вечностью. - Шестьдесят девять процентов подтверждения, - сказал Levon. И мы продолжили наш путь, чтобы наткнуться на бронированную дверь. От разрядов фластеров бронь расплавилась и мягкой массой потекла вниз. Взвыл сигнал тревоги. Я полоснул зарядом по кабелям, и звук угас, и наступила тишина... - Восемьдесят пять процентов подтверждения, - сказал Командир. - Вперед! И мы побежали по бетонированному туннелю. - Девяносто процентов, - крикнул командир Levon. - И где-то там, в мертвом пространстве, замелькали пугливые тени. - Девяносто пять процентов!.. И я наконец увидел впереди хрупкую девичью фигуру, отсвечивающую серебристым светом. Я ускорил шаг. Это была GL'ач (девушка) и, когда она оглянулась, я увидел ее прекрасные глубоководные глаза, расширенные от невероятного ужаса... И, кажется, от этого ужаса, вздрагивает вся планета... И, кажется, нет надежды...
О, Господи! Где я? И с облегчением узнаю земную очаровательную стюардессу и ее глаза, милые и насмешливые: - Простите, вам плохо? - Мне хорошо, - и пью минеральную воду, пытаясь отогнать дьявольское видение конца света. - И скоро посадка? - Интересуюсь, чувствуя всем организмом, как наша летающая труба ухает в воздушную яму. Меня успокаивают: скоро-скоро, потерпите, господа, наступает фронтом осенняя гроза и мы ее обходим стороной. И это правильно: шутить с природой не рекомендуется, даже если ты, человек, венец ее. Наконец чувствую тем местом, на котором сижу, как лайнер медленно планирует к нашей грешной земле и через несколько минут в иллюминаторе мелькают праздничные огни областного аэропорта. Турбины напоследок победно ревут и смолкают. Пассажиры с заметным облегчением переводят дух, словно не веря такому благополучному исходу. Сибирская ночь холодна и мокра, как тряпка неряшливой уборщицы. Осень уже оккупировала азиатский плацдарм для последующего наступления на рафинированную европейскую часть страны. У трапа меня встречает молодой человек в характерном длиннополом плаще с поднятым воротником. У моего коллеги волевое лицо пинкертона, внимательный взгляд, твердое рукопожатие и провинциальная простота: - Полуянов. Полностью в вашем распоряжении, так сказать. Стараниями полковника Старкова меня встречают, как представителя Центра, что весьма удобно во всех смыслах. Даже тем, что мы тут же усаживаемся в теплую казенную "Волгу" и, она, поскрипывая изношенными рессорами, вылетает на трассу, ведущую в закрытый городок Снежинск. За час пути я узнаю от спутника буквально все и об этом городке, и его жителях, и о наших последующих действиях. Первый камень в основание ядерного центра был положен в славном сталинском 1947 под руководством самого товарища Берии. Строили "площадку", конечно, чересчур политграмотные зеки и строили ударными темпами, и такими ударными, что полегло их немеренное количество во славу советской немеркнущей атомной науки. Однако объект был сдан в срок, и многие высшие руководители строительства получили заслуженные ордена Ленина. Потом наступили новые замечательные времена, когда Атому казалось нет альтернативы и все силы крестьянской страны были брошены на его удобное расщепление. Достаточно вспомнить старый фильм "Девять дней одного года" о модных и рискованных ядерщиках, готовых собственными жизнями проторить дорогу в неведомые антимиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12