Допрос начался в маленькой комнате с четырьмя стульями и одним столиком. На допрос пришли Григорьев и Гусеницин. Гусеницина майор пригласил специально, чтобы показать ему, как можно находить следы там, где их как будто не видать совсем.
Кондрашов расстегнул верхнюю пуговицу рубашки: ему было душно в этой комнате, пропитанной табачным дымом. Переводя взгляд с Захарова на Григорьева, он ждал.
Прошло еще несколько минут неловкого молчания, пока Захаров доставал из папки бланк протокола допроса.
"Можно начинать", - наклоном головы распорядился Григорьев и по старой привычке на минуту закрыл глаза
- Ваша фамилия? Имя? Отчество? - неторопливо начал Захаров.
- Кондрашов Анатолий Семенович.
Далее шли: "Год рождения", "Место рождения", "Национальность" - все то, что принято считать "демографическими данными". Ответы Захаров записывал, не глядя на Кондрашова. Дойдя до графы, которую Захаров считал одной из существенных в допросе, он сделал небольшую паузу, прикидывая в уме, каким тоном следует задать этот вопрос.
- Имели ли ранее судимость?
- Да.
- Когда, за что и по какой статье были судимы?
- За квартирную кражу.
Захаров чувствовал, как Кондрашов все больше овладевал собой. Голос его становился увереннее, бледность проходила. "Видать, воробей стреляный, не легко с ним будет". Сержант еще раз взглянул на Григорьева, словно ища у него подсказки, как поступить дальше. Но тот был непроницаем - глядел в окно и гладил левой ладонью седеющую щетину подбородка.
- Так, значит, за квартирную кражу? - переспросил Захаров, записывая ответ Кондрашова в протокол. Он подходил к самому главному, и по мере приближения к этому главному нарастало волнение молодого следователя. Он понимал, что волноваться нельзя, особенно, когда твой противник, в противовес тебе, обретает все большее спокойствие, но справиться с собой не мог. Голосом, в котором слышались нотки торжественности, Захаров сказал:
- А теперь, гражданин Кондрашов, расскажите, где вы были в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое июня, и не только эту ночь, но и весь предыдущий день двадцать пятого. Постарайтесь вспомнить подробнее. Если забыли день, то я напомню, это был понедельник.
Кондрашов сидел прямо и, подняв брови, открыто глядел на Захарова. В глазах его неожиданно вспыхнул огонек тайной радости.
- Понедельник?
- Да, прошлый понедельник.
Допрашиваемый пожал плечами и безобидно улыбнулся.
- Встал, как всегда, в восемь утра, умылся, позавтракал, потом пошел на рынок. - Он рассказывал не торопясь.
Захаров задавал уточняющие вопросы и подробно записывал даже на первый взгляд самые несущественные детали. Он знал, что в следственной практике нередко случается, как порой незначительная, а иногда и совсем не относящаяся к делу частность выводит на верный путь.
- Что же вы делали на рынке? Что купили?
- Так, кое-что по мелочи: мясо, картошку, редиску...
- Потом?
- Потом зашел в парикмахерскую, подстригся.
- В какую парикмахерскую?
- Там же, на рынке.
- Вы можете вспомнить парикмахера, который вас стриг?
Кондрашов ответил не сразу.
- Может, и вспомню, если увижу.
Когда Кондрашов начал рассказ о рынке, Григорьев подумал о том же, о чем и Захаров, что задержанный калач тертый: попробуй докажи, что он не был на рынке? Когда же тот заговорил о парикмахерской да еще заявил, что узнает мастера, который его стриг, майор готов был изменить свое мнение: неужели такой неопытный?
- Во сколько часов вы вернулись домой?
- Часов в двенадцать дня.
Захаров поглядел в протокол допроса Северцева, где тот показывал, что с группой грабителей он встретился на вокзале в одиннадцать часов дня, а в первом часу все четверо уже сидели в ресторане,
- Хорошо. Вы говорите, что домой вернулись с рынка в двенадцать часов. Что вы делали дома?
- Дома? - Кондрашов потер кулаком лоб. - Вот не припомню. Постойте, постойте, кажется, припоминаю. Дочитывал книгу.
- Какую?
- "Как закалялась сталь".
Эту книгу со штампом библиотеки Захаров видел на этажерке Кондрашова.
- И долго вы читали книгу?
- Часов до трех.
- Был ли в это время кто-нибудь в вашей комнате?! Не заходил ли кто?
- Никто не был и никто не заходил.
- Хорошо, допустим, что книгу вы читали до трех часов. - Захаров уже справился со своим волнением и пристально всматривался в лицо Кондрашова. "Стреляный, стреляный, - думал он. - Но не уйдешь. В три часа, голубчик, ты уже сидел в ресторане "Чайка". Ну, что ж, давай, давай, пока врешь солидно и убедительно. Правда, вот насчет парикмахера ты дал маху". - Что же вы делали после трех часов?
- Пообедал и ровно в три двадцать пошел на работу.
- На какую работу? - Захаров кинул тревожный взгляд на Григорьева. Тот, повернувшись всем корпусом на стуле, смотрел на Кондрашова.
- На какую работу вы пошли в понедельник двадцать пятого июня в три часа двадцать минут? - переспросил Григорьев.
- На свою, гражданин начальник. В цех, где я работаю слесарем-монтажником.
Майор встал и, подойдя почти вплотную к допрашиваемому, укоризненно покачал головой:
- Эх, Кондрашов, Кондрашов. Ведь ты не новичок. Не впервой приходится давать показания, а ведешь себя, как тот мальчишка, который, играя в прятки, прячет голову под бабушкин фартук и думает, что его никто не видит. К чему все это? Отвечай правду, где ты был о трех часов в прошлый понедельник?
- Я еще раз говорю, что пошел на работу, - уже с досадой ответил Кондрашов. - Можете справиться. Всю прошлую неделю я работал во вторую смену, с четырех до двенадцати ночи.
- И это могут подтвердить на заводе? - не отрывая глаз от допрашиваемого спросил Григорьев.
- Да, могут.
- Что ж, проверим. Только вам придется подождать, пока мы справляемся.
"Может быть, стоит показать ему расческу?" - написал крупными буквами Захаров на листе бумаги. Майор прочитал и вслух ответил:
- Ни в коем случае. Никогда не спешите выворачиваться наизнанку в первую же минуту.
Григорьев позвал дежурившего при входе милиционера и приказал отвести Кондрашова в камеру предварительного заключения.
Когда Кондрашов и дежурный милиционер вышли, Григорьев подошел к окну.
- По теории вероятности два одинаковых пальцевых отпечатка могут повториться на земном шаре через миллион лет. То есть практически это невозможная вещь. Он просто оттягивает время. Где Северцев? Немедленно провести опознание!
- Товарищ майор, я уже звонил в общежитие. Комендант сказал, что его в комнате нет, - ответил Захаров. Я хочу перед опознанием съездить на завод и проверить показания Кондрашова.
- Поезжайте, только быстрей.
Видно было, что майор чем-то недоволен.
Выйдя из следственной комнаты, Григорьев сильно хлопнул дверью. Поднимаясь к себе в кабинет, он остановился в коридорчике, где пришедшая с поста смена милиционеров сдавала оружие и переодевалась. Стоявший здесь шум раздражающе резанул слух майора, и он уже намеревался призвать к порядку, но, заметив, как старательно и любовно молоденький сержант складывает свою милицейскую форму в маленький шкапчик в стене, улыбнулся.
Закрыв дверь своего кабинета на ключ, майор достал из нижнего ящика письменного стола флакончик валерьянки и, боязливо оглядевшись, словно опасаясь, чтобы кто-нибудь не подсмотрел за ним, влил несколько капель в стакан с водой и выпил.
Ни жена, ни сослуживцы не знали, что последнее время у майора временами пошаливало сердце. "Жара", - объяснял он себе это наступившее ухудшение здоровья. Флакон с валерьянкой он спрятал на старом месте - в ящике под бумагами.
Григорьев боялся, чтобы кто-нибудь не подумал, что он сдает. Размышляя однажды о быстротечности земной жизни, где "ничто не вечно под луной", он хотел, чтоб кто-нибудь из друзей как добрую шутку сказал о нем, когда его уже не будет: "Он прожил жизнь, как боевой конь атакующего эскадрона, в бешеном галопе, и умер на боевом галопе, в атаке. Славный был старик... И любил пословицы..."
Григорьев вяло улыбнулся: "Но неужели и вправду сдаю?" С этой мыслью он подошел к окну, энергично распахнул высокие створки и вздохнул полной грудью. Не отнимая от створок широко распластанных рук, он с минуту продолжал стоять без движения, прислушиваясь к биению собственного сердца, которое минуту назад щемило и работало с перебоями.
- Ну вот, и все в порядке, - сказал он вслух. - Вот ты уже тикаешь, как часы.
Он приложил ладонь к левой стороне груди, словно желая лишний раз убедиться, что сердце бьется нормально. "И, конечно, не от валерьянки. Жизнь!.."
20
Когда Ларисе Былинкиной сказали, что ее вызывает декан, она испугалась. "За что?" - мучилась она в догадках и перебирала в памяти все свои грехи, которые успела совершить за год учебы, но так и не поняла, к чему же ей приготовиться.
Все оказалось проще. Декан любезно попросил ее помочь молодому человеку, приехавшему в Москву из Сибири. Приехал учиться, а с ним случилось несчастье.
- Можете познакомиться, студент первого курса Северцев, а это, - декан галантно развел руками и кивнул головой в сторону Ларисы, - наша прима-балерина, теперь уже студентка второго курса Лариса Былинкина.
Лариса смутилась. Она вспомнила, как накричала на этого парня с забинтованной головой, когда он стоял у дверей актового зала.
- Первым делом, конечно, в столовую, - сказал декан и, повернувшись к Алексею спросил: - Денег вам в профкоме дали? Ну вот и прекрасно. Потом нужно устраиваться в общежитии. Вам, товарищ Былинкина, не оставлять Северцева до тех пор, пока он не получит там все, что необходимо.
Что могла ответить студентка второго курса, когда ее так любезно просит сам декан? Декан, о котором говорят как о черством и непреклонном человеке?
К своему шефству Лариса приступила с особым рвением. Но этот ее энтузиазм стал охлаждаться с первых же шагов. В столовой она молча казнилась, когда ее подшефный (это показалось ей вечностью) ел рагу не вилкой, а ложкой. А когда он принялся корочкой хлеба до глянца подчищать дно тарелки, Лариса готова была от стыда провалиться сквозь землю. Ей казалось, что вся столовая смотрит в ее сторону.
Этот конфуз еще больше усилился на улице. Некоторые прохожие замедляли шаг и с любопытством глядели на странную пару. Если бы это поручение давал не сам декан, она давно бы бросила Северцева.
Не обмолвившись ни единым словом, они дошли до Охотного ряда. Лариса была не из робких, но на этот раз она не находила, о чем можно заговорить со своим странным подшефным. В метро молчание для обоих стало тягостным.
Посмотрев на Алексея скорбными глазами, Лариса спросила:
- Вы упали?
Алексей густо покраснел.
- Нет, на меня напали бандиты.
- Бандиты? - Глаза Ларисы выражали одновременно и удивление и испуг. - Ой, как это интересно. Расскажите, пожалуйста. Я еще ни разу не видела, как людей грабят.
Выпалила и стыдливо спохватилась: "Дура, что же я делаю - у человека несчастье, а я обрадовалась".
- Вы меня извините, я не так выразилась, но я очень прошу вас рассказать, как и где это случилось?
Рассказывал Алексей сбивчиво, неохотно, с пропусками и совсем утаил случай с рестораном. Доведя рассказ до того, как он очнулся в роще без денег и без документов, Алексей кашлянул в кулак и, глядя поверх головы Ларисы, закончил:
- Ну, а дальше я попал в милицию. Это уже неинтересно.
- Нет, нет, интересно, рассказывайте дальше. Мне ужасно нравятся такие штучки. Ведь я и на юридический-то пошла только потому, что безумно люблю всякие приключения и опасности. Расследовать, ловить преступников... Это же очень интересно. Пожалуйста, рассказывайте дальше.
Алексей рассказывал, а Лариса не сводила с него глаз. Так, попривыкнув друг к другу, они доехали до Сокольников. В глазах девушки Алексей был уже героем. Не стесняясь прохожих, она шла теперь рядом с ним и дотошно забрасывала его вопросами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44