Это был настоящий бой. Не с пустыми руками Славка тогда явился на лесобазу, где Белый распоряжался подпольным цехом по разливу поддельной водки. У Славки было ружье, но и у бандитов оказались пистолеты. Пороховой дым стлался до потолка, пули рикошетили от стен, звенели стреляные гильзы по бетонному полу, и хлестали струи спирта из продырявленных бочек.
У него первого кончились патроны. Только чудо и собственная решительность помогли вырваться из настоящего ада. Выбросился в окно. Порезанный, подстреленный отплевывался из почти игрушечной ракетницы. А потом спирт вспыхнул. И Славка своими глазами увидел, как выполз из огня обгорелый Белый, ставший совершенно черным, и как он издох. И тошнотворно смердело спаленным волосом, обугленной кожей и горелым мясом...
Но эти воспоминания не доставляли радости или удовлетворения, скорее, вызывали рвотный рефлекс. Просыпался страх, вгонявший в холодный пот. Славке мерещилось, что за ним пришли какие-то люди, не то бандиты, не то милиция, и сейчас придется держать ответ за содеянное, а потом отправляться на расправу. И вообще он нарушитель всех законов. Даже в чужую квартиру вселился совершенно незаконно. Убедил выжившую из ума старуху, что он ей какой-то родственник, да и валяется тут на кровати.
Преступник, со всех сторон преступник. Черный Паук. Убийца и вор. Деньги ещё украл, здоровенную коробку. Правда у тех же бандитов украл, но, если разбираться, то деньги эти жуликами сперва у нормальных людей изъяты...
Мысли путались, голова болела, ей откликалась раненая нога, ныла спина, начинало тошнить, и вообще жить не хотелось. Славка весь словно каменел, замирал неподвижно и старался ни о чем не думать. Когда всякие мысли и воспоминания прекращались, он чувствовал только опустошенность и безмерную усталость. Не хотелось шевелиться, только лежать неподвижно, с пустой безмысленной головой, лелея ноющую боль в зарастающем пулевом канале.
Раны и порезы на удивление быстро зажили, но к перемене погоды простреленная нога начинала ныть. И почти каждую ночь Славка просыпался от собственного крика, заново пережив во сне смертельный ужас последней схватки. Он тогда мысленно уже расстался с жизнью, это отложилось в подсознании и теперь всплывало по ночам, лишая покоя и сна. Славка лежал в темноте с открытыми глазами, раз за разом против собственной воли прокручивая в памяти страшные события, со временем совершенно не утратившие яркости, и чувствовал, что потихоньку сходит с ума. Он вставал, одевался, осторожно выходил из квартиры и отправлялся на ближайший перекресток.
Коммерческий киоск торговал круглые сутки. Запах водки вызывал у Славки отвращение. Он покупал пузатенькую бутылку жиденького болгарского бренди, наверняка фальшивого, и пил на кухне в одиночестве, как ханыга, пока проклятая память не отключалась. Тогда он падал на кровать и забывался тяжелым сном, не дававшим бодрости и отдыха.
Схожие проблемы в той или иной степени испытывают все солдаты, прошедшие войну. И неважно, как это называется: афганский синдром, чеченский или вьетнамский. Военные специалисты в последнее время начали заниматься психологической реабилитацией бывших солдат, но Славке искать помощи было негде. Будь у него работа, нормальная семья, круг общения, Славка, наверное, отвлекся бы от дурных мыслей, за различными заботами и делами отошел от навязчивых воспоминаний. Но у него имелись только четыре стены и беспомощная баба Вера, которая сама требовала ухода и внимания.
По счастью, этот период Славкиной жизни не успел затянуться, а то бы парень мог потихоньку спиться или свихнуться. Длилось это буквально пару недель. Однажды Славка вышел ночью на улицу, ежась от раннего октябрьского морозца, вдохнул студеный воздух и вспомнил горы. Вот так он однажды выполз из палатки в темноту, солнце едва начинало подсвечивать небо. Все тело болело, кружилась голова, разреженный воздух обжигал горло морозом. Славка с трудом взвалил на спину тяжеленный рюкзак и поплелся вдоль натянутой веревки вверх по каменному гребню. Тогда было трудней в сто раз. Приходилось беречь кислород, тащить увесистые баллоны, чтобы взять штурмом вершину и спуститься с нее. Странно, но ему ни разу не пришло в голову прекратить восхождение, плюнуть на все и отправиться вниз, в благодатную долину. Неужели сейчас он сломался? И Славка, круто развернувшись, пошел обратно.
В темноте добрался до кровати и, чувствуя тошнотный привкус во рту, принялся вспоминать горы. Но картинки возникали какие-то блеклые, размытые и тут же перебивались другими - плюющие пламенем ружейные стволы, оскаленные морды убийц, ревущее пламя... И тогда Славка принялся перебирать в памяти все, что только приходило на ум, чтобы забить эти мерзкие воспоминания. Но вся прежняя жизнь так или иначе была связана с матерью, и сердце сразу болезненно сжалось. Славка замотал головой, отгоняя страшное видение - обугленный скрюченный труп на каменном столе морга.
Единственным светлым пятном в недалеком прошлом оказалась Татьяна. Все-таки несколько дней, проведенных с маленькой предательницей, оказались наполнены счастьем, несмотря на горький осадок от всего последовавшего потом. И чем дольше Славка думал о ней, тем больше казалось, что их глупая размолвка всего лишь недоразумение, что её предательство - только обычная женская слабость. Еще совсем недавно Славка старался не думать о Татьяне, чтобы не мучить себя. Но оказалось, что воспоминания доставляют ему радость, а не боль. Может, все дело в том, что она сейчас осталась одна, так же как и он?
Запах её волос, её свежего тела вспоминались так явственно, что у Славки сладко замирало сердце. Только сейчас он начинал понимать, как много для него значила эта девушка. Он с удивлением понял, что это была его первая любовь. Два-три полудетских кратковременных увлечения, бывшие до нее, начисто забылись. Сейчас Татьяна казалась ему оазисом в темной безжизненной пустыне, единственным спасением для его жаждущей души. Он мечтал о ней, хотел её. Страстное желание видеть, обнимать, обладать ею разгоралось все сильней, сжигая Славку. Жить стоило.
* * *
Больше заснуть он не смог. С трудом дождался утра. В семь часов уже ставил на газовую плиту кофе, поминутно глядя на часы. Время еле ползло. В восемь он уже набирал с уличного телефона-автомата её номер. Трубку долго никто не брал, потом сонный мужской голос недовольно произнес:
- Да, слушаю.
Славка оторопел. Он ничего не мог понять: Белый сгорел, вроде, больше некому ошиваться у неё дома в такую рань, кто же отвечает? Наконец, когда мужик сердито ещё раз спросил, ответил растерянно:
- Мне бы Таню. - И спохватившись, поздоровался: - Доброе утро.
- Мда? - усомнился мужчина. - Уже утро? А Тани нет, молодой человек.
- Где же она? - удивился Славка и, не дождавшись ответа, задал ещё один бестактный вопрос: - А вы, простите, кто будете?
- Я её отец, юноша. И зачем вам в такую рань понадобилась моя дочь?
- А я у неё учебник брал, - нашелся Славка, - вот, возвращаю. Она просила сразу отдать, как закончу заниматься.
Идея насчет учебника, неожиданно пришедшая в голову, оказалась чрезвычайно удачной. Более уважительную причину для раннего звонка трудно придумать. Тут, кстати, Славка вспомнил, что родители Татьяны месяц работали на Севере, а сейчас, стало быть, на месяц приехали домой.
- Сегодня днем она заедет, - подобрел папаша, - так что приносите учебник.
- А в какое время?
- Ну, не знаю. - Он громко зевнул в телефонную трубку. - Можете просто занести, мы потом передадим.
Разговор на этом был исчерпан. Славка не решился больше расспрашивать и сдержанно попрощался. Вообще-то он расстроился. С Татьяной не поговорил, где она - неизвестно, домой заезжает время от времени... Его мучили нехорошие предчувстия. Вернувшись домой, Славка до десяти утра слонялся из угла в угол, не в силах спокойно посидеть, и поддакивал бабе Вере, которая после завтрака устроилась на диване напротив телевизора и рассуждала на разные темы.
В одиннадцатом часу он уже болтался у Таниного подъезда. Было довольно холодно, и Славка совершенно задрог в куцей кожанке. Стоять на месте или сидеть на лавочке было невозможно. Немного согревала только ходьба. А когда молодой здоровый парень бездельно мотается по двору, это поневоле наводит на подозрения. Заметив, что местные пенсионерки пялятся на него из окошек, Славка покинул двор. Он хотел пройтись до трамвайной остановки и обратно, но ему сразу же начало казаться, что Татьяна приехала на троллейбусе и уже идет домой, но с противоположной стороны. И он торопливо вернулся.
Изрешеченную дверь подъезда заменили, но новым кодовым замком пока не оборудовали, поэтому Славка свободно вошел и поднялся по замусоренной лестнице на площадку между третьим и четвертым этажами. Тут уселся на подоконник и стал смотреть вниз, во двор. Татьяна появилась только в первом часу дня, и приехала она не на трамвае или троллейбусе, а на черном, блистающем лаком "мерседесе". Славка, когда её увидел сверху, поначалу просто не узнал, такая это была роскошная дама.
Распахнулась дверца лимузина, и на асфальт опустился сперва тупоносый лакированый сапожок, потом показалась чудная ножка, обтянутая сверкающей лайкрой. Затем появилась меховая пола шубки. Темная гладкая норка заискрилась в холодных солнечных лучах. Но когда женщина вышла из машины, стало видно, что на ней черное кожаное пальто, подбитое мехом изнутри. Пышную прическу прикрывала маленькая норковая шапочка. Женщина не сразу направилась в подъезд, остановившись, чтобы покрасоваться. Она окинула быстрым взглядом окна дома, удовлетворенно отметив, что соседки видят её, и только после этого вошла. Лишь сейчас Славка понял - это же Таня!
Он поспешно бросился вниз по лестнице, даже не задумавшись о происхождении дорогого автомобиля и черного лайкового пальто на цельных норковых пластинах. Естественно, что он не увидел, как из "мерседеса" выбрался угрюмый двухметровый гигант и тяжелой походкой борца-тяжеловеса двинулся вслед за Татьяной.
Задыхаясь от счастья, Славка подбежал к девушке и замер, остановленный холодным взглядом, полным высокомерия и превосходства. Его словно окатили ледяной водой. За какие-то несколько недель Татьяна изменилась до неузнаваемости. В каждом движении, каждом жесте сквозила нарочитая манерность, легкая ленца и скука, словно она уже пресытилась роскошью и бездельем, о которых окружающие могли только мечтать, и теперь демонстрировала эту пресыщенность.
Лайковое пальто было небрежно распахнуто, показывая пушистую норковую подкладку. Изящный черный костюмчик выглядел просто, даже безыскусно, но с одного взгляда чувствовалось, что за рубли такие не продаются, только за свободно конвертируемые с обозначением цены в "у. е." - условных единицах, или, как выражается простой народ, "висят за уяшки". На широкий лацкан костюма была прицеплена массивная желтая брошь, утыканная цветными камешками. Она оказалась столь тяжела, что лацкан отвисал, как ухо спаниэля. Это была единственная деталь, разбивавшая своей пошлостью образ элегантной, утонченной дамы.
Высоко подняв подбородок, упрямо сжав губы, Татьяна молча прошествовала мимо оторопевшего Славки, направляясь домой. Она не удостоила его ни словом, ни взглядом. Дала понять, что узнала, но не намерена опускаться до общения.
Вначале Славка испытал недоумение, а потом обиду. Хотел броситься следом, но лестницу от перил до стенки загородила огромная фигура - ни обежать, ни перепрыгнуть, тем более не отодвинуть. Борцовского вида мужик явно сопровождал девушку, поскольку в одной руке держал дамскую сумочку, а в другой - здоровый баул. Сердито сопя, он повернулся к Славке, закопошившемуся у него где-то в области подмышки, и внимательно прищурился, замерев на несколько секунд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54