"Ничто не дается нам так дешево и не стоит так дорого, как органическое удобрение." А завершалось все следующим пассажем: "Каждый килограмм этой бесценной органики, сегодня небрежно брошенный в борозду, завтра окажется на вашем столе полновесным ведром мясистых картошек. Поднатужимся, товарищи!"
Заголовки других материалов говорили сами за себя: "Наступление на грабли", "Сорную траву с поля - в котел", "Коровы рапортуют", "Пошли все в баню", "Программа сарафанного радио". Даже прогнозу погоды нашлось место. "Ураганный ветер с градом будет валить столбы и студенток. Выходя в поле, не забудьте галоши и другие резино-технические изделия."
Первые студенты, пришедшие с поля, и внимания не обратили на Валеркино творение, а его оживленно-выжидающие взгляды вызвали у них раздражение. Только перемотав портянки и развесив на батарее носки, кто-то хмыкнул, ухватив взглядом название. Но читать не стал, торопился в столовую.
Читателями стала вторая волна возвратившихся с колхозных просторов. Эти не так сильно рвались на ужин, они обстоятельно отмывали руки и переодевались. Через несколько минут возле газеты начала собираться толпа. Кто-то с пафосом принялся читать вслух передовицу. Хохот нарастал. Валера Горелов лежал на койке, сложив руки под голову, и улыбался в потолок, наслаждаясь успехом.
Автора вычислили сразу. Подходили, пожимали горячую руку. "Ну, ты даешь, старикан!" Потом потянулся народ с других факультетов и, что особенно было приятно, девушки. Их восторг приятно возбуждал Валеру. Продолжалось это часа два, пока не начали подходить преподаватели. Сдернул газету со стены парторг университета. Но перед этим тоже поинтересовался, кто автор, и даже переспросил фамилию. Только тут Горелов сообразил, что несколько перебрал по пародийной части.
Над головой Валерика стремительно сгустились тучи, а в октябре, когда начались занятия, грянул гром. Факультетское комсомольское собрание первым вопросом в повестке дня содержало персональное дело комсомольца Горелова. Сам комсомолец Горелов отнесся к этому с ухарской иронией, считая, что даже строгий выговор в зачетку не заносят. Только увидев в первых рядах собрания сплоченную группу университетских партийно-комсомольских лидеров и райкомовцев, общим счетом человек двенадцать, почувствовал неладное.
- "Будет хлеб - будет и песня". Этими словами открывается замечательное произведение Леонида Ильича Брежнева "Целина". - Вот такими словами открыла прения по персональному делу комсомольца Горелова одна студентка, которую прошлой весной выселили из общежития за аморальное поведение. Шлюха была та еще.
- Орден Красной звезды, орден Трудового красного знамени, Орден Октябрьской революции, орден "Знак почета", - скрупулезно перечислял другой студент, - подверглись издевательству и шельмованию.
Этот в комсомольцах не числился, поскольку был членом партии. Лишь сейчас Валера стал понимать, что такое открытое собрание и зачем оно нужно. Старшие товарищи пришли воспитывать комсомольскую смену. Злополучная газета тоже присутствовала. Ее сохранили и время от времени разворачивали для демонстрации собравшимся. Только вся она была испещрена карандашными почеркушками, отметками и надписями.
- Цинично оскорбляя орган ЦК КПСС ленинскую "Правду", Горелов наплевал в душу всем советским журналистам. Грязная провокация, а по сути своей идеологическая диверсия...
Ключевые слова были произнесены. Комсомолия оцепенело притихла, пряча глаза. Готовый конспект собрания лежал перед председательствующим, все выступающие записались заранее и каждый свою роль играл на полную катушку. Исход тоже был предопределен заранее, резолюция заготовлена, протокол отпечатан на машинке в трех экземплярах - один в райком, один ректору, один остается комсоргу.
Студенты журфака гладко чесали по бумажкам, и Валера понял, что эти речи на следующей неделе будут напечатаны в факультетской многотиражке "Советский журналист". Весь набор газетных штампов налицо: "происки зарубежных спецслужб", "презренный отщепенец и злопыхатель", "грязные инсинуации", "требуем очистить наши ряды", "дать отпор враждебной деятельности".
Когда ему предоставили слово, он, перепуганный, заливаясь краской, залепетал про высокую температуру, что не думал ничего такого, что туалетов в поле нет, приходилось идти далеко в лес, а он хотел привлечь внимание...
Тут поднялся партийный секретарь и произнес гневную отповедь, адресованную, главным образом, всем остальным, сидевшим в актовом зале. Морально растоптав Валеру, как таракана на кухонном полу, он брезгливо скользнул взглядом по его мертвому лицу и кивнул председателю собрания. Тот торопливо схватился за шпаргалку.
- Ставится на голосование вопрос об исключении Горелова из рядов ВЛКСМ и о ходатайстве об отчислении его из университета. Кто - за, прошу голосовать.
Сквозь навернувшуюся на глаза влагу Валера увидел дружно поднявшиеся над первыми рядами руки. Задние не пошевелились, и это вселило в него слабую надежду.
- Кто против? Кто воздержался? Принято единогласно.
Валера видел несколько рук, поднятых воздержавшимися, но это не имело никакого значения. Такие решения всегда принимаются единогласно.
- Горелов, сдайте комсомольский билет и покиньте собрание.
Как во сне, Валера положил на стол президиума красную книжицу и при гробовом молчании зала отправился за двери. На следующий день его вызвали к ректору. Приказ об отчислении был уже готов.
- Видел я твое произведение. - Ректор побарабанил пальцем по краю стола и вздохнул. - Ладно, отслужишь в армии, принесешь характеристику из воинской части, по крайней мере на заочном отделении восстановлю. В другой раз соображай, что на стену вешаешь. А сейчас иди в канцелярию, получай копию приказа, документы не забирай, пусть пока у нас полежат. И радуйся, что легко отделался.
В общем-то, дело было самое заурядное. Университет, как рассадник всякого вольнодумства, нуждался в острастке. Подвернулся случай и его использовали. Партийная организация вовремя пресекла идеологическую диверсию, комсомол очистил ряды, студенты получили предметный урок. А то, что парню жизнь поломали, никого не тронуло, кроме его родителей.
Мать плакала, отец ругался. Валера пошел в армию. Этот случай прибавил ему ума, поэтому в военкомат он явился в линялой стройотрядовской форме. На спине зеленой курточки ярко выделялось название отряда - "Журналист". На областном сборном пункте надпись сразу заметили. Пока новобранцы входили в армейскую жизнь: мыли в казарме полы, чистили от снега огромный плац, а потом занимались строевой, Горелов делал в клубе стенгазету. Он сразу постиг одну из Великих Армейских Мудростей: "Незаменимых нет, но есть необходимые".
Ни разу за два года службы ему не пришлось "заплывать" на полах, подметать плац и стоять в карауле. Чертежнику (читай - писарю) при штабе округа ПВО это не полагается. Ему полагается ежегодный отпуск, увольнения по выходным и праздникам, усиленное питание и свободный график. Можно было, конечно, и в военную газету пристроиться, но Валера правильно вычислил, что солдат в редакции - это в первую очередь уборщица, а потом уже корреспондент.
В штабе уборщиков хватало, а вот плакатным перышком красиво водить было некому. Не офицерское это дело, и даже не прапорское. А графики и таблицы для совещания должны быть готовы в срок. Если что, генерал голову ведь не солдатику оторвет, а майору. Так что ещё неизвестно, кто от кого больше зависит.
Таким образом закончил Горелов срочную службу в звании старшего сержанта, с полной грудью значков, кучей благодарностей от самого высокого начальства и великолепной характеристикой, годной для поступления в Академию генерального штаба, а не только для восстановления в университете. Самое смешное, что в армии он стал кандидатом в члены КПСС.
При этом от начальства не скрывал, что его выперли из комсомола за идеологическую диверсию. Замполит полка катался от смеха, когда Горелов наизусть пересказывал статьи из колхозного "Правдеца". На второй день службы его снова приняли в первые ряды молодых строителей коммунизма, выписав новый комсомольский билет. Посоветовали поменьше вспоминать о былом, но под настроение начальники нередко просили рассказать про "Правдец", сопровождая повествование своими ядреными шутками. Только самые большие замполиты ничего не знали об этой истории и легко пропустили штабного писаря в партийные кандидаты.
Сам Горелов рассматривал свою партийность как прививку от бешенства с нею безопасней собачиться с кем бы то ни было. Кстати именно так это и воспринималось большинством сознательных коммунистов. Пожалуй, только те, кто дожил до бессознательного возраста, считали, что занимаются строительством коммунизма. Впрочем, находясь на пенсии, наверное, коммунизм строить даже приятно, это тебе не кирпичи класть на морозе ради воскресничка.
Валера был благодарен судьбе за то, что столь безвременно оказался в армии. Он теперь понимал, каким был дураком, и что правы оказались бывалые однокурсники, смешавшие его с грязью на памятном комсомольском собрании. Непыльная штабная служба оказалась настоящей школой жизни. Где бы ещё он постиг искусство общения с начальством? И вовсе не дембельский альбом с фотографиями в бархатном переплете привез домой сержант Горелов, а "Кладезь мудрости", изложенную в кратких афоризмах на страницах потертой записной книжки.
Командующий только подписывает приказы, а пишут их другие. По каждому вопросу может быть два мнения: одно - начальства, другое - глупое. Прежде, чем взяться за дело, подумай, чем оправдаешь его провал. Выказывая собственную глупость, подчеркиваешь ум начальника. Вот за что любят дураков. Чтоб в казарме был порядок, не пускай туда солдат. Отвечай не то, что спрашивают, а что хотят услышать.
Десятки, если не сотни, подобных сентенций складывались в стройную систему под условным названием "Как добиться успеха в советском обществе". Знаменитому Карнеги со своими американскими советами тут нечего было ловить, только повеситься от бессильной зависти.
Еще Горелов понял, что великий, могучий Советский Союз на грани краха. Только в армии он с удивлением обнаружил, что чечены не выносят осетин, а азербайджанцы ненавидят армян, и наоборот. Экономика социализма, похоже, с трудом выживала, а талоны на продукты существовали везде, кроме Москвы и столиц республик. Родительские посылки из глухой российской глубинки, приходившие солдатикам, могли исторгнуть слезу жалости.
Да и в самой армии царила повальная показуха, показатели боевой учебы бессовестно подтасовывались. Уж это штабной писарь знал наверняка. Когда на Красной площади приземлился спортивный самолет немецкого пилота-любителя Руста, пацана, имевшего всего несколько десятков часов налета и облапошившего тем не менее, всю систему советских войск ПВО, усиленно прикрывавших Москву и особенно Кремль, показалось, что начнут наводить порядок. Полетели папахи вместе с головами, ринулись в боевые части толпы проверяющих, разыскивая недостатки и провалы, раздавая взыскания и отстраняя от должностей.
Виноватых, как водится, нашли, дисциплину подтянули, политико-воспитательную работу усилили. В штабных кабинетах товарищи офицеры в дружеском кругу рассказывали то, что не было включено в результаты расследования. Руст, оказывается, совершил промежуточную посадку где-то на нашей территории, отдохнул и дозаправился, потом полетел дальше на Москву. Но поскольку командование ПВО заявило, что полностью отслеживало полет Руста над территорией СССР, этот момент замяли, а все записи и съемки радиолокационных станций подделали. Как это обстряпать, знает любой оператор первого года службы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Заголовки других материалов говорили сами за себя: "Наступление на грабли", "Сорную траву с поля - в котел", "Коровы рапортуют", "Пошли все в баню", "Программа сарафанного радио". Даже прогнозу погоды нашлось место. "Ураганный ветер с градом будет валить столбы и студенток. Выходя в поле, не забудьте галоши и другие резино-технические изделия."
Первые студенты, пришедшие с поля, и внимания не обратили на Валеркино творение, а его оживленно-выжидающие взгляды вызвали у них раздражение. Только перемотав портянки и развесив на батарее носки, кто-то хмыкнул, ухватив взглядом название. Но читать не стал, торопился в столовую.
Читателями стала вторая волна возвратившихся с колхозных просторов. Эти не так сильно рвались на ужин, они обстоятельно отмывали руки и переодевались. Через несколько минут возле газеты начала собираться толпа. Кто-то с пафосом принялся читать вслух передовицу. Хохот нарастал. Валера Горелов лежал на койке, сложив руки под голову, и улыбался в потолок, наслаждаясь успехом.
Автора вычислили сразу. Подходили, пожимали горячую руку. "Ну, ты даешь, старикан!" Потом потянулся народ с других факультетов и, что особенно было приятно, девушки. Их восторг приятно возбуждал Валеру. Продолжалось это часа два, пока не начали подходить преподаватели. Сдернул газету со стены парторг университета. Но перед этим тоже поинтересовался, кто автор, и даже переспросил фамилию. Только тут Горелов сообразил, что несколько перебрал по пародийной части.
Над головой Валерика стремительно сгустились тучи, а в октябре, когда начались занятия, грянул гром. Факультетское комсомольское собрание первым вопросом в повестке дня содержало персональное дело комсомольца Горелова. Сам комсомолец Горелов отнесся к этому с ухарской иронией, считая, что даже строгий выговор в зачетку не заносят. Только увидев в первых рядах собрания сплоченную группу университетских партийно-комсомольских лидеров и райкомовцев, общим счетом человек двенадцать, почувствовал неладное.
- "Будет хлеб - будет и песня". Этими словами открывается замечательное произведение Леонида Ильича Брежнева "Целина". - Вот такими словами открыла прения по персональному делу комсомольца Горелова одна студентка, которую прошлой весной выселили из общежития за аморальное поведение. Шлюха была та еще.
- Орден Красной звезды, орден Трудового красного знамени, Орден Октябрьской революции, орден "Знак почета", - скрупулезно перечислял другой студент, - подверглись издевательству и шельмованию.
Этот в комсомольцах не числился, поскольку был членом партии. Лишь сейчас Валера стал понимать, что такое открытое собрание и зачем оно нужно. Старшие товарищи пришли воспитывать комсомольскую смену. Злополучная газета тоже присутствовала. Ее сохранили и время от времени разворачивали для демонстрации собравшимся. Только вся она была испещрена карандашными почеркушками, отметками и надписями.
- Цинично оскорбляя орган ЦК КПСС ленинскую "Правду", Горелов наплевал в душу всем советским журналистам. Грязная провокация, а по сути своей идеологическая диверсия...
Ключевые слова были произнесены. Комсомолия оцепенело притихла, пряча глаза. Готовый конспект собрания лежал перед председательствующим, все выступающие записались заранее и каждый свою роль играл на полную катушку. Исход тоже был предопределен заранее, резолюция заготовлена, протокол отпечатан на машинке в трех экземплярах - один в райком, один ректору, один остается комсоргу.
Студенты журфака гладко чесали по бумажкам, и Валера понял, что эти речи на следующей неделе будут напечатаны в факультетской многотиражке "Советский журналист". Весь набор газетных штампов налицо: "происки зарубежных спецслужб", "презренный отщепенец и злопыхатель", "грязные инсинуации", "требуем очистить наши ряды", "дать отпор враждебной деятельности".
Когда ему предоставили слово, он, перепуганный, заливаясь краской, залепетал про высокую температуру, что не думал ничего такого, что туалетов в поле нет, приходилось идти далеко в лес, а он хотел привлечь внимание...
Тут поднялся партийный секретарь и произнес гневную отповедь, адресованную, главным образом, всем остальным, сидевшим в актовом зале. Морально растоптав Валеру, как таракана на кухонном полу, он брезгливо скользнул взглядом по его мертвому лицу и кивнул председателю собрания. Тот торопливо схватился за шпаргалку.
- Ставится на голосование вопрос об исключении Горелова из рядов ВЛКСМ и о ходатайстве об отчислении его из университета. Кто - за, прошу голосовать.
Сквозь навернувшуюся на глаза влагу Валера увидел дружно поднявшиеся над первыми рядами руки. Задние не пошевелились, и это вселило в него слабую надежду.
- Кто против? Кто воздержался? Принято единогласно.
Валера видел несколько рук, поднятых воздержавшимися, но это не имело никакого значения. Такие решения всегда принимаются единогласно.
- Горелов, сдайте комсомольский билет и покиньте собрание.
Как во сне, Валера положил на стол президиума красную книжицу и при гробовом молчании зала отправился за двери. На следующий день его вызвали к ректору. Приказ об отчислении был уже готов.
- Видел я твое произведение. - Ректор побарабанил пальцем по краю стола и вздохнул. - Ладно, отслужишь в армии, принесешь характеристику из воинской части, по крайней мере на заочном отделении восстановлю. В другой раз соображай, что на стену вешаешь. А сейчас иди в канцелярию, получай копию приказа, документы не забирай, пусть пока у нас полежат. И радуйся, что легко отделался.
В общем-то, дело было самое заурядное. Университет, как рассадник всякого вольнодумства, нуждался в острастке. Подвернулся случай и его использовали. Партийная организация вовремя пресекла идеологическую диверсию, комсомол очистил ряды, студенты получили предметный урок. А то, что парню жизнь поломали, никого не тронуло, кроме его родителей.
Мать плакала, отец ругался. Валера пошел в армию. Этот случай прибавил ему ума, поэтому в военкомат он явился в линялой стройотрядовской форме. На спине зеленой курточки ярко выделялось название отряда - "Журналист". На областном сборном пункте надпись сразу заметили. Пока новобранцы входили в армейскую жизнь: мыли в казарме полы, чистили от снега огромный плац, а потом занимались строевой, Горелов делал в клубе стенгазету. Он сразу постиг одну из Великих Армейских Мудростей: "Незаменимых нет, но есть необходимые".
Ни разу за два года службы ему не пришлось "заплывать" на полах, подметать плац и стоять в карауле. Чертежнику (читай - писарю) при штабе округа ПВО это не полагается. Ему полагается ежегодный отпуск, увольнения по выходным и праздникам, усиленное питание и свободный график. Можно было, конечно, и в военную газету пристроиться, но Валера правильно вычислил, что солдат в редакции - это в первую очередь уборщица, а потом уже корреспондент.
В штабе уборщиков хватало, а вот плакатным перышком красиво водить было некому. Не офицерское это дело, и даже не прапорское. А графики и таблицы для совещания должны быть готовы в срок. Если что, генерал голову ведь не солдатику оторвет, а майору. Так что ещё неизвестно, кто от кого больше зависит.
Таким образом закончил Горелов срочную службу в звании старшего сержанта, с полной грудью значков, кучей благодарностей от самого высокого начальства и великолепной характеристикой, годной для поступления в Академию генерального штаба, а не только для восстановления в университете. Самое смешное, что в армии он стал кандидатом в члены КПСС.
При этом от начальства не скрывал, что его выперли из комсомола за идеологическую диверсию. Замполит полка катался от смеха, когда Горелов наизусть пересказывал статьи из колхозного "Правдеца". На второй день службы его снова приняли в первые ряды молодых строителей коммунизма, выписав новый комсомольский билет. Посоветовали поменьше вспоминать о былом, но под настроение начальники нередко просили рассказать про "Правдец", сопровождая повествование своими ядреными шутками. Только самые большие замполиты ничего не знали об этой истории и легко пропустили штабного писаря в партийные кандидаты.
Сам Горелов рассматривал свою партийность как прививку от бешенства с нею безопасней собачиться с кем бы то ни было. Кстати именно так это и воспринималось большинством сознательных коммунистов. Пожалуй, только те, кто дожил до бессознательного возраста, считали, что занимаются строительством коммунизма. Впрочем, находясь на пенсии, наверное, коммунизм строить даже приятно, это тебе не кирпичи класть на морозе ради воскресничка.
Валера был благодарен судьбе за то, что столь безвременно оказался в армии. Он теперь понимал, каким был дураком, и что правы оказались бывалые однокурсники, смешавшие его с грязью на памятном комсомольском собрании. Непыльная штабная служба оказалась настоящей школой жизни. Где бы ещё он постиг искусство общения с начальством? И вовсе не дембельский альбом с фотографиями в бархатном переплете привез домой сержант Горелов, а "Кладезь мудрости", изложенную в кратких афоризмах на страницах потертой записной книжки.
Командующий только подписывает приказы, а пишут их другие. По каждому вопросу может быть два мнения: одно - начальства, другое - глупое. Прежде, чем взяться за дело, подумай, чем оправдаешь его провал. Выказывая собственную глупость, подчеркиваешь ум начальника. Вот за что любят дураков. Чтоб в казарме был порядок, не пускай туда солдат. Отвечай не то, что спрашивают, а что хотят услышать.
Десятки, если не сотни, подобных сентенций складывались в стройную систему под условным названием "Как добиться успеха в советском обществе". Знаменитому Карнеги со своими американскими советами тут нечего было ловить, только повеситься от бессильной зависти.
Еще Горелов понял, что великий, могучий Советский Союз на грани краха. Только в армии он с удивлением обнаружил, что чечены не выносят осетин, а азербайджанцы ненавидят армян, и наоборот. Экономика социализма, похоже, с трудом выживала, а талоны на продукты существовали везде, кроме Москвы и столиц республик. Родительские посылки из глухой российской глубинки, приходившие солдатикам, могли исторгнуть слезу жалости.
Да и в самой армии царила повальная показуха, показатели боевой учебы бессовестно подтасовывались. Уж это штабной писарь знал наверняка. Когда на Красной площади приземлился спортивный самолет немецкого пилота-любителя Руста, пацана, имевшего всего несколько десятков часов налета и облапошившего тем не менее, всю систему советских войск ПВО, усиленно прикрывавших Москву и особенно Кремль, показалось, что начнут наводить порядок. Полетели папахи вместе с головами, ринулись в боевые части толпы проверяющих, разыскивая недостатки и провалы, раздавая взыскания и отстраняя от должностей.
Виноватых, как водится, нашли, дисциплину подтянули, политико-воспитательную работу усилили. В штабных кабинетах товарищи офицеры в дружеском кругу рассказывали то, что не было включено в результаты расследования. Руст, оказывается, совершил промежуточную посадку где-то на нашей территории, отдохнул и дозаправился, потом полетел дальше на Москву. Но поскольку командование ПВО заявило, что полностью отслеживало полет Руста над территорией СССР, этот момент замяли, а все записи и съемки радиолокационных станций подделали. Как это обстряпать, знает любой оператор первого года службы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54