На высоте восемьдесят метров нажал снова первую кнопку и выключил лебедку. Здесь четыре решетчатых грани вышки сходились уже достаточно близко, буквально рукой подать. На продольной балке висел крючок. Славка качнулся в его сторону и надел на крюк ручку фляги.
Несколько минут, словно цирковой артист, он деловито ходил по горизонталям, прикидывая объем работ. Ветра не чувствовалось, и Славка не страховался веревкой - не сдует. У него имелся целый арсенал различных приспособлений, сконструированных и изготовленных им самим. Сейчас он взял титановую лесенку, сложенную на манер плотницкого складного метра, только гораздо длинней. Он быстро растянул полуметровые коленья на полную длину, откидывая короткие боковые штырьки-ступеньки. Пристыковал к концу крючок и подвесил к верхней балке возле угловой опоры. Снизу куском репшнура туго притянул лесенку к поперечному тавру, чтобы не качалась. Таким образом Славка экономил время и облегчал работу. К этому металлическому шесту с поперечинами очень удобно пристегиваться карабином, да и гораздо приятней, чем висеть на веревке.
Он налил в котелок краски, закрыл крышкой, повесил на ремне на шею. Из герметичного бидончика достал валик. За ночь тот нисколько не засох и потому пачкался вчеpашней кpаской. Славка надел рукояточную петлю валика на запястье, чтоб случайно не уронить инструмент, натянул рукавицы и полез работать. Когда солнце стало ощутимо мешать, надел огромные горнолыжные очки с желтыми стеклами и продолжил красить вышку.
В девять часов появились Сеpега с Ромом. Продолжая работать валиком, Славка видел, как они идут через поле, переодеваются, обряжаются в веpхолазную амуницию, потом долго поднимаются по скобам на соседнюю вышку. За это время он успел на два раза прокрасить целую штангу. Когда поравнялись, помахал им рукой. В двенадцать спустился на трап и раскочегарил примус - обед. Он всегда неукоснительно соблюдал режим. Обед должен быть полноценным, альпинисту нужны силы. Там, в Тибете, на высоте восемь тысяч метров, есть не хочется вообще, приходится себя заставлять проглотить кусок.
В пять вечера Сеpега с Ромом помахали на прощанье и скользнули по веревкам вниз. Славка распечатал "карманное питание", выпил чаю из термоса, проглотил витаминку и продолжил методично накатывать краску. В девять вечера он разложил все по местам, закрепил на случай бури, которой, впрочем, в ближайшие несколько месяцев не ожидалось, прицепился к тросику и нажал кнопку "вниз". Медленно вращаясь, он ехал к земле и не видел никакого пейзажа вокруг. Глаза были закрыты, а во всем теле ощущалась безмерная усталость. Он переоделся, напялил рюкзак, плотно подтянул лямки, сел на велосипед и медленно, переваливаясь всем телом с боку на бок, поехал к вахте. Постепенно педали начинали проворачиваться все быстрей, и в ворота он проскочил уже на приличной скорости.
Дома Славка понял, что мать со вчерашнего вечера не появлялась. Такого ещё не случалось ни разу. Сама собой пришла мысль, что она вдруг почувствовала себя плохо и её увезли на "скорой". Тяжко вздохнув, Славка поплелся к соседке, чтобы разрешила воспользоваться телефоном. Та тоже сразу заволновалась, проявляя пенсионерскую солидарность, зашелестела телефонным справочником.
Естественно, в первую очередь позвонили в больницу скорой помощи, в справочное отделение. Там ответили, что Пермякова не поступала, и сказали, что бригады "скорой помощи" развозят больных по разным больницам. И Славка, раскрыв справочник, прошелся по всему списку больниц. По мере того, как список сокращался, в душе у него все больше крепло мерзкое убеждение, что с матерью произошло нечто ужасное.
Он пытался гнать эту мысль, уговаривая себя не спешить с выводами и надеясь, что вот сейчас распахнется дверь и появится мать, живая и здоровая, и окажется, что она просто отправилась на дачу к какой-то старой подруге и забыла предупредить, и Славка вместе с ней посмеется над своими недавними страхами.
Мать всегда носила при себе пенсионное удостоверение, поэтому, даже если её доставили в больницу без сознания, все равно внесли бы в списки больных и травмированных. Исчерпав перечень стационаров, он, поколебавшись, набрал ноль два и стал путано объяснять милицейской телефонистке, что случилось.
- Заявление о розыске безвестно отсутствующего подается в райотдел по месту жительства, - прервала его телефонистка. - А в морги вы звонили?
- Н-нет, - растерянно промямлил Славка, враз похолодев, и положил трубку.
Странно, но если верить телефонному справочнику, моргов при больницах не существовало. Только внимательно вчитавшись, Славка сообразил, что патологоанатомическое отделение и есть покойницкая. Он дрожащей рукой принялся медленно ворочать диск номеронабирателя, с ужасом ожидая, что сейчас услышит утвердительный ответ на свой вопрос. Рядом сидела притихшая соседка, прижав ладошку ко рту, словно придерживая рвущийся из груди крик.
Отвечали какие-то дежурные санитары, сторожа, один так просто пьяный в дрезину. Нет, в течение последних суток такая не поступала, и безымянной не было, и вообще женщин такого возраста не привозили с улицы. С каждым таким ответом Славке становилось легче. Последнее по счету патологоанатомическое отделение находилось при психиатрической больнице. Кто бы мог подумать? И туда Славка звонил уже уверенный в отрицательном ответе. Шансы на то, что мать жива, росли с каждой минутой.
- Нет, к нам не привозят, своих хватает, - лаконично ответил твердый женский голос. - А вы в бюро судебно-медицинской экспертизы звонили?
На Славку словно выплеснули ушат ледяной воды. Вот оно. Как он сам не додумался? Если милиция подобрала на улице труп, то непременно должна выяснить причину смерти, провести экспертизу.
Только это учреждение, единственное из всех, имело в своем составе морг. В телефонном справочнике так прямо и было написано - "морг". И здесь Славке сказали:
- Прошлой ночью и сегодня утром поступили три женщины, а в нашу смену только одна. Завтра после девяти приезжайте на опознание.
- Спасибо, - автоматически ответил, опуская трубку на рычаг.
Адрес морга имелся в телефонной книге. Оставалось ждать. Оставив охающую соседку, Славка ушел домой. Ужинать не стал, кусок не шел в горло. Только кофе попил. Спать тоже не мог, сна ни в одном глазу. Знакомое состояние безнадежного ожидания, когда теряешься в предположениях и ничем не можешь помочь. Точно так же три года назад он ждал Володьку...
* * *
Тяжелая атмосфера и запахи судмедморга. Славку потряс не сам факт смерти матери, а вид скрюченного, обгорелого до черноты тела. Какое уж там лицо. Ни ушей, ни носа, ни глаз, ни губ, только зубы одни среди угля белеют, знакомые две золотые коронки и мостик из нержавейки. Рядом врач что-то говорит, морально поддерживает, а сам наготове пузырек с нашатырем держит, чтоб в чувство приводить, если Славка в обморок грохнется. Что ж, патологоанатом тоже медик, человек в белом халате, не только трупы режет, но и живого откачать может. Но Славка держится, он много друзей в земле и снегу схоронил, сам не раз смерти в лицо смотрел...
Часы на обгорелой руке тоже опознал, ключ от квартиры и остатки босоножек...
Потом некто дежурный следователь Морщинкин его в оборот взял. А где вы, гражданин Пермяков, находились в ночь с седьмого на восьмое августа? А какие с мамой отношения имели? Не избивали родительницу? Квартирка не тесновата была для двоих?
Какая к черту теснота. Славка с работы приходил в десять, почти ползком добиpался, ужинал и падал в постель. Только будильник успевал завести и сразу отрубался. Мать в это время уже на уличный рынок уметалась. А утром, когда отпpавлялся на работу, дверь в её комнату закрыта была. А выходных у него не бывает, каждый день на вышке малярит, деньгу заколачивает. А когда зима настанет, он в горы отправляется, в альплагеря. Тренируется, чтобы к весне махнуть в Гималаи с командой таких же отчаянных парней. А там - пока переброска грузов, акклиматизация, пока разобьют промежуточные лагеря, готовясь к штурму, уже и май месяц. Только успевай до муссонов совершить восхождение. А потом домой, и снова маляpить на вышке деньги зарабатывать.
Следователь полон скепсиса, кривится недовольно: на кой хрен нормальным людям этот альпинизм? А вот нам стало известно, гражданин Пермяков, что с вами в горы ходить не любят. Говорят, что кто с вами уходит, тот уже не возвращается. Это правда?
Горько Славке и обидно. Что понимает этот лысеющий тип с нездоровой кожей лица, желто-серой от постоянного пребывания в накуренном помещении? Величайшие вершины мира не сдаются без боя. А где бой, там и погибшие...
На высоте семь тысяч метров работа не согревает. На высоте восемь тысяч метров перестает греть и одежда. В палатке, в спальном мешке, невозможно уснуть из-за холода. Согреться можно горячим чаем. Надо только заставить себя выйти на лютый мороз и дикий ветер, набрать снега, потом веpнуться и разжечь примус. Вода закипает при восьмидесяти градусах по Цельсию - слишком низкое атмосфеpное давление. Поэтому и сварить ничего нельзя. Если какой-нибудь олух вам заявит, что живет на таком севере, где в воздухе всего тридцать процентов кислорода от нормы, плюньте ему в глаза. Тридцать процентов там, на вершинах. Все движения замедляются вдвое-втрое, человек забывает, что он делает и куда идет. Он видит вещь, но не может вспомнить, для чего она нужна. И при этом он ещё получает литр кислорода из баллона каждую минуту. При двух литрах можно двигаться почти нормально, но тогда не хватит кислорода на спуск с вершины. Большинство из тех, кто не вернулся, погибли именно при спуске...
Ничего этого Славка следователю рассказывать не стал. Все равно не поймет. И даже идиотские подозрения в зверском убийстве собственной матери его не задели. Горы научили его не растрачивать себя на мелкие чувства вроде обиды, зависти, ревности, подозрительности...
Он вернулся в пустую квартиру и лег на диван. Ехать на радиостанцию не стоило. Конечно, он мог бы заставить себя подняться на вышку и взяться за работу, как не раз это делал в горах, заставляя себя подняться и продолжить подъем или спуск. Но там речь шла о жизни и смерти. Сейчас его мучило другое: кто виноват в гибели матери? Следователь Морщинкин ничего не сказал по этому поводу. Мол, версии отрабатываются. Славка попытался было заикнуться о рыночных торговках, которые могли что-то видеть, но Морщинкин сразу его осадил, сказав, что уличный рынок в ту ночь не работал вообще.
Славка заново прокручивал в голове разговор со следователем, и у него находились совсем другие ответы на поставленные вопросы - точные, исчерпывающие и язвительные. Да что толку? После драки, известное дело, кулаками машут только неврастеники.
Было непривычно вот так среди бела дня валяться в безделье. И даже просто думать оказалось тяжело. Славка привык думать во время работы. Катаешь валик по балке или головки болтов кистью прокрашиваешь, а мысли в том же ритме сами текут. Он поднялся с дивана и принялся ходить по комнате из угла в угол. И в голове сразу все прояснилось, встало на привычные места. Как это рынок ночью не работал? Официально он по ночам, действительно, отродясь не работал, а тем не менее, каждый вечер несколько десятков женщин, преимущественно пенсионного возраста, раскладывают на длинном железном прилавке свои товары. Просто платят за торговое место не муниципальному сборщику или арендатору, а рэкетирам. Уж это-то следователь обязан знать. И независимо от времени года и погодных условий они делают свою мелкую коммерцию.
* * *
В эту кваpтиpу на юго-западе Свеpдловска они въехали, когда Славке было лет пять. Впечатления от пеpеезда в большой гоpодской дом оказались столь сильны для маленького мальчика, что почти полностью пеpекpыли память обо всем, что пpоисходило до того.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53