Судя по запаху, выпивка сегодня за счет заведения и в неограниченном количестве.
Виолетта встала на ящик, тоже попыталась вскаpабкаться в окно. Ямщиков, не очень цеpемонясь, схватил её под мышки и заволок на подоконник вместе с гитарным футляром. На полу лежала ружейная гильза. Капитан прихватил её кончиками пальцев за края донышка, понюхал и положил обратно, почувствовав тухловатый запах свежесгоревшего пороха. Вынул из подмышечной кобуры пистолет и на всякий случай снял с предохранителя. Сделав пару шагов по мокрому полу, он увидел ещё что-то и, чертыхнувшись шепотом, поднял.
- Думал, кошка свернулась, а это парик. - Удивился: - Твой, что ли?
- Давай сюда. - Виолетта отобрала парик, надела на руку, стала осматривать и отряхивать, повернув к свету, падающему из окна.
- А косу отстегиваешь, когда его надеваешь? - не удержался капитан от ехидного вопроса.
- Ага, а ещё вставные зубы на полку кладу и стеклянный глаз в стакан с минеральной водой, - огрызнулась Виолетта, убрала свою роскошную косу за ворот пальто и нахлобучила парик. Посмотрелась в стекло раскрытой оконной створки. Кого-то она себе напоминала в этом парике. Может, того хиппаря с ружьем, который выкопал её из-под пыльных тряпок. Он стоял спиной к свету, лицо в темном фургоне разглядеть не удалось, но какое-то смутное подозрение у неё возникло. В нежданном спасителе мелькнули какие-то знакомые черты.
Оставаясь в парике, Виолетта осторожно двинулась следом за Ямщиковым, стараясь не брякать гитарным футляром о штабеля ящиков. Они свернули в проход между штабелями и через несколько шагов на небольшой свободной площадке увидели труп.
Парень в черной кожаной куртке лежал навзничь и смотрел в потолок стеклянными глазами. Из уголков рта по щекам рисовались кровавые полоски. Из-под спины тоже подтекала густеющая на воздухе кровь. Кожанка на груди была посечена картечью, руки откинуты за голову, ноги слегка подогнуты. Видно, как упал, сраженный выстрелом, так почти сразу и умер. С полными легкими крови и поврежденным сердцем, как правило, долго не живут.
Виолетта машинально начала в уме составлять протокол осмотра, профессиональным глазом фиксируя подробности. Ямщиков только мельком взглянул на труп и тоже зафиксировал интересующие его детали: татуировки на кистях рук, приметная родинка возле уха, поблескивающая фикса в открытом рту. С удовлетворением отметил, что смерть потерпевшего уже наступила, и двинулся дальше.
Выглянув из склада в коридор, Ямщиков дальше спешить не стал, а остановился и внимательно вгляделся в обитые оцинкованным железом двери в дальнем конце. Ему показалось, что оттуда доносятся хлопки выстрелов. Он сосредоточился, вслушиваясь в глухие звуки. Виолетта нетерпеливо дышала в плечо, с отвращением морщась от гнусного и едкого запаха технического спирта.
И тут рвануло. Оцинкованные двери буквально вышибло. Клубящееся пламя ворвалось в коридор с гулом и скоростью электрички, летящей сквозь тоннель. Яркий свет ослепил Ямщикова, жар обдал лицо, и он резко дернулся назад, наступив на ногу Виолетте и едва не сшибив её на пол. Горячий сквозняк чуть не сорвал парик у неё с головы.
Схватив за руку оторопевшую и ничего не понимающую девушку, Ямщиков ринулся обратно к окну, размахивая пистолетом, словно прокладывал дорогу в толпе. Они промчались узкими складскими проходами, перепрыгнули через покойника, добрались до окна, и Ямщиков выскочил на улицу. Только тут он сунул пистолет обратно в кобуру и принял на руки Виолетту вместе с гитарным футляром. Горячее марево клубилось в окне.
* * *
Славка глядел на корчившегося в муках, горящего человека и каменел от ужаса. Более жуткого зрелища он даже в самых крутых фильмах не видал. Внутри склада рвались бочки со спиртом, оглушительно и гулко. Каждый раз из окна выбрасывались клубы огня и жирного дыма от горящей пластмассы. Казалось, бетон стен тоже начинает гореть и плавиться. Хлопья сажи крутились в воздухе, словно черный снег.
Обожженный, дымящийся человек встал на четвереньки и тихонько пополз в сторону Славки. На полпути между ними лежал пистолет, отлетевший, наверное, ещё в момент взрыва. Похоже, человеку нужен был именно пистолет. Он уже не кричал, а только со свистом дышал разинутым ртом. Вдохнув раскаленного воздуха, он, видать, обжег легкие и горло. Снаружи, впрочем, он сохранился ещё хуже. Волосы на голове сгорели, оставив черные хлопья и мутные пузыри, лицо тоже уберечь не удалось, на нем темнели пятна и кожа мелко морщилась, как пенка на кипяченом молоке. Он уже не кричал, болевой шок отключил нервную систему.
Человек полз, уставясь широко раскрытыми, неподвижными глазами без ресниц и бровей на валяющееся в двух шагах оружие. Одежда, все ещё тлеющая и дымящаяся, превратившаяся в рыхлый угольный панцирь, отламывалась и спадала с ног и спины скоробленными скорлупками, обнажая влажно-розовую плоть, с которой отстала и сползла обугленная кожа. Казалось, огромное отвратительное насекомое вылезает из старого панциря, чтобы обсохнуть и покрыться новым, твердым и блестящим хитином. Человек тянул к пистолету скрюченные пальцы с пожелтевшими от жара ногтями и никак не мог дотянуться. Хлюпая горлом, роняя длинную слюну из разинутого рта, продолжал ползти.
И Славка, стиснув зубы, пополз ему навстречу. Они встретились взглядами, полными ненависти, и Славка узнал Белого. Сейчас, впрочем, ему бы пошла кличка Черный. Первым до пистолета добрался Славка, зацепил рукой и отбросил не глядя. Вороненый "макаров" отлетел в узкую щель под ящиком с оборудованием, стоявшим на дощатых полозьях. Белый уронил лицо на руки, а когда снова поднял, то в глазах у него читалась обида. Он проиграл, хоть и имел полные руки козырей.
- Вспомни, как ты мою маму живьем жег, - сказал Славка тихо, почти шепотом.
- Это Чума, - с усилием выдавил Белый. В горле у него шипело и булькало, как в незавернутом кране. - Чума приказал, Чума... Врача, скорее вра...
Он уронил голову щекой на землю и с судорожным свистом втянул воздух, охлаждая обожженное горло.
- Нет, ты вспомни, вспомни, - шептал Славка, сил у него уже никаких не осталось. - Вспомнил? А теперь сдохни, мразь.
Он плюнул перед собой, потому что для сильного плевка не хватало сил, и пополз обратно за ящик. Истошный вой сирен пожарных машин несся со всех сторон. Славка нащупал сквозь намокшие брюки рану на бедре и прижал её пальцем, чтоб меньше кровоточила. Одной рукой вытащил из брюк ремень и принялся накладывать жгут на ногу. В голове звенело, перед глазами все плыло. Отвратительно, тошнотворно воняло горелым мясом...
* * *
Леня Чума, когда приказал Белому сжечь женщину возле уличного рынка, преследовал две цели - запугать торговок, чтобы безропотно отстегивали причитающуюся долю и не вздумали рыпаться, и повязать кровью бригадира. Для того это был своего рода экзамен на бандитскую зрелость. Белый должен был доказать, что выполнит любой приказ вышестоящего авторитета и не остановится ни перед чем. А ещё этот случай показал всей братве, что бояться нечего, менты глубоко копать не будут.
Тогда все получилось просто прекрасно. И баба не выжила, даже не успела сказать никому ни слова, обгорела и тут же померла. И старушня на всех рынках хвосты поджала. И братва приободрилась, когда увидела, что даже такой беспредел сходит с рук. Про Белого и говорить нечего - верный пес, руки лижет и любого порвать готов, только науськай.
А потом все пошло вкривь и вкось. Проклятый Черный Паук, сын той сгоревшей бабы, оказался злопамятным. Вначале казалось смешным, что какой-то парнишка объявил войну целой преступной группировке, но потом стало не до смеха. Особенно самому Чуме, поскольку именно в его районе Паук начал творить месть. То, что он пару быков безмозглых в окошки повыкидывал, невелика беда, хоть и расходы на похороны. А вот то, что ночью напал на подпольный бодяжно-водочный цех да ещё наслал туда милицию, принесло огромные убытки.
Но ещё хуже оказался его набег на рыночную кассу. Ведь из-под самого носа увел больше полумиллиона. В тот день как раз своего пацана хоронили, Чума с поминок приехал на рынок кассу снимать, а там уже рев стоял до неба и слезы рекой. Он сразу фотографию этим дурам показал - опознали черта отмороженного. Естественно, из погони никакого толку не вышло. Надо быть последним дураком, чтобы, уведя ящик денег, не суметь спрятаться.
Когда доложил Ижевскому, тот даже не заругался, только плечами пожал и сказал спокойно:
- Мне ведь жаловаться бесполезно, сам знаешь. Я ни лохов обутых, ни блатных проколовшихся согревать не намерен. Или завтра выкатываешь все бабки, или сваливай в колхозники, раз урожай не сберег. Бабки общаковые спустил, не мои, потому простить не имею права, обязан взыскать по полной.
Крутой рецидивист Чума, две ходки на зону сделавший, вздрогнул крепко. Страшное дело - долг воровской чести. Если завтра полностью всю утерянную сумму не возместить, могут крепко наказать. Устроят сходняк, осудят и не посмотрят, что в авторитете, опетушат, как зайчика, развенчают и в грязь втопчут на веки вечные.
Потому Чумовой поставил на уши всю рыночную команду, и баб, и мужиков, чтоб к пяти вечера вся сумма лежала. Да и сегодняшняя выручка тоже. Бабы в рев ещё пуще ударились, мужики зверями глядят. Ясное дело: сейчас всей толпой к прокурору кинутся. Пришлось торговаться. Сам ведь без охраны рынок бросил. Решил по справедливости развести - пополам. За половину сам ответит, а другую половину кассирша, раз своими руками коробку Пауку отдала.
С ней уже отдельно беседовал. Застращал до икоты, но раз денег таких нет, пришлось согласиться подождать, пока квартиру продаст. Раскурковал свои сундуки, полтораста тысяч не хватает. Пришлось в подпольном "черном банке" занимать. Стыдно сказать, банк-то общаковский. Считай, у Ижака же и занял под один процент в день. Правда, рассчитался потом быстро, за несколько дней. Тряхнул всех, кто под его крышей сидел, да и вытряс. Но обида большая осталась. Никому Леня Чумовой о своем позоре не рассказывал, а легче не стало.
Страшной клятвой поклялся из-под земли добыть поганого Черного Паука, даром, что его и так вся братва искала. Ижак даже награду объявил за поимку. Жаль, сыскного дела никто не знал, приходилось только на удачу надеяться, цепляясь за каждую ниточку. Имелась слабая надежда, что Паук попадется, когда попробует связаться со своей девкой, за которой Белый присматривал. И действительно, однажды ночью он к ней явился и попал в засаду. Но каким-то образом опять сумел ускользнуь, а братва понесла потери. Мало того, явилась следачка и расколола сопливую подругу. Успокоились только, когда от своего человека в ментовской конторе узнали, что следачке этого дела никто не поручал. Она, похоже, занималась этим дельцем в порядке самодеятельности и совершенно незаконно.
Поэтому, когда Белый позвонил и сообщил, что заловил эту шибко любопытную девицу, Чума обрадовался. Он чуял, что между нею и Черным Пауком есть какая-то связь. Риск, конечно, был огромный. Похитить работницу органов, зная, что живой её выпускать нельзя, - это подставить шею. А, с другой стороны, пропал человечек без следа, и доказать ничего нельзя. Нет трупа - нет преступления. И представлялся ещё случай доказать всем, что мафия всесильна. Молодые быки в этом, впрочем, не сомневались, а Чума ещё мандражил, помня прежние времена.
На всякий случай послал вперед Мэйсона, а по телефону Белому довел, чтоб вывозил немедленно следачку с базы. Если вдруг за ней кто-то стоит, наблюдает и присматривает, чтоб когда менты хватились, её бы уже и с собаками было не сыскать. Сам же не торопился, чтоб на засаду не напороться. Но, если верить Белому, вокруг лесобазы все было тихо.
А минут через двадцать сам Мэйсон позвонил по мобильному телефону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Виолетта встала на ящик, тоже попыталась вскаpабкаться в окно. Ямщиков, не очень цеpемонясь, схватил её под мышки и заволок на подоконник вместе с гитарным футляром. На полу лежала ружейная гильза. Капитан прихватил её кончиками пальцев за края донышка, понюхал и положил обратно, почувствовав тухловатый запах свежесгоревшего пороха. Вынул из подмышечной кобуры пистолет и на всякий случай снял с предохранителя. Сделав пару шагов по мокрому полу, он увидел ещё что-то и, чертыхнувшись шепотом, поднял.
- Думал, кошка свернулась, а это парик. - Удивился: - Твой, что ли?
- Давай сюда. - Виолетта отобрала парик, надела на руку, стала осматривать и отряхивать, повернув к свету, падающему из окна.
- А косу отстегиваешь, когда его надеваешь? - не удержался капитан от ехидного вопроса.
- Ага, а ещё вставные зубы на полку кладу и стеклянный глаз в стакан с минеральной водой, - огрызнулась Виолетта, убрала свою роскошную косу за ворот пальто и нахлобучила парик. Посмотрелась в стекло раскрытой оконной створки. Кого-то она себе напоминала в этом парике. Может, того хиппаря с ружьем, который выкопал её из-под пыльных тряпок. Он стоял спиной к свету, лицо в темном фургоне разглядеть не удалось, но какое-то смутное подозрение у неё возникло. В нежданном спасителе мелькнули какие-то знакомые черты.
Оставаясь в парике, Виолетта осторожно двинулась следом за Ямщиковым, стараясь не брякать гитарным футляром о штабеля ящиков. Они свернули в проход между штабелями и через несколько шагов на небольшой свободной площадке увидели труп.
Парень в черной кожаной куртке лежал навзничь и смотрел в потолок стеклянными глазами. Из уголков рта по щекам рисовались кровавые полоски. Из-под спины тоже подтекала густеющая на воздухе кровь. Кожанка на груди была посечена картечью, руки откинуты за голову, ноги слегка подогнуты. Видно, как упал, сраженный выстрелом, так почти сразу и умер. С полными легкими крови и поврежденным сердцем, как правило, долго не живут.
Виолетта машинально начала в уме составлять протокол осмотра, профессиональным глазом фиксируя подробности. Ямщиков только мельком взглянул на труп и тоже зафиксировал интересующие его детали: татуировки на кистях рук, приметная родинка возле уха, поблескивающая фикса в открытом рту. С удовлетворением отметил, что смерть потерпевшего уже наступила, и двинулся дальше.
Выглянув из склада в коридор, Ямщиков дальше спешить не стал, а остановился и внимательно вгляделся в обитые оцинкованным железом двери в дальнем конце. Ему показалось, что оттуда доносятся хлопки выстрелов. Он сосредоточился, вслушиваясь в глухие звуки. Виолетта нетерпеливо дышала в плечо, с отвращением морщась от гнусного и едкого запаха технического спирта.
И тут рвануло. Оцинкованные двери буквально вышибло. Клубящееся пламя ворвалось в коридор с гулом и скоростью электрички, летящей сквозь тоннель. Яркий свет ослепил Ямщикова, жар обдал лицо, и он резко дернулся назад, наступив на ногу Виолетте и едва не сшибив её на пол. Горячий сквозняк чуть не сорвал парик у неё с головы.
Схватив за руку оторопевшую и ничего не понимающую девушку, Ямщиков ринулся обратно к окну, размахивая пистолетом, словно прокладывал дорогу в толпе. Они промчались узкими складскими проходами, перепрыгнули через покойника, добрались до окна, и Ямщиков выскочил на улицу. Только тут он сунул пистолет обратно в кобуру и принял на руки Виолетту вместе с гитарным футляром. Горячее марево клубилось в окне.
* * *
Славка глядел на корчившегося в муках, горящего человека и каменел от ужаса. Более жуткого зрелища он даже в самых крутых фильмах не видал. Внутри склада рвались бочки со спиртом, оглушительно и гулко. Каждый раз из окна выбрасывались клубы огня и жирного дыма от горящей пластмассы. Казалось, бетон стен тоже начинает гореть и плавиться. Хлопья сажи крутились в воздухе, словно черный снег.
Обожженный, дымящийся человек встал на четвереньки и тихонько пополз в сторону Славки. На полпути между ними лежал пистолет, отлетевший, наверное, ещё в момент взрыва. Похоже, человеку нужен был именно пистолет. Он уже не кричал, а только со свистом дышал разинутым ртом. Вдохнув раскаленного воздуха, он, видать, обжег легкие и горло. Снаружи, впрочем, он сохранился ещё хуже. Волосы на голове сгорели, оставив черные хлопья и мутные пузыри, лицо тоже уберечь не удалось, на нем темнели пятна и кожа мелко морщилась, как пенка на кипяченом молоке. Он уже не кричал, болевой шок отключил нервную систему.
Человек полз, уставясь широко раскрытыми, неподвижными глазами без ресниц и бровей на валяющееся в двух шагах оружие. Одежда, все ещё тлеющая и дымящаяся, превратившаяся в рыхлый угольный панцирь, отламывалась и спадала с ног и спины скоробленными скорлупками, обнажая влажно-розовую плоть, с которой отстала и сползла обугленная кожа. Казалось, огромное отвратительное насекомое вылезает из старого панциря, чтобы обсохнуть и покрыться новым, твердым и блестящим хитином. Человек тянул к пистолету скрюченные пальцы с пожелтевшими от жара ногтями и никак не мог дотянуться. Хлюпая горлом, роняя длинную слюну из разинутого рта, продолжал ползти.
И Славка, стиснув зубы, пополз ему навстречу. Они встретились взглядами, полными ненависти, и Славка узнал Белого. Сейчас, впрочем, ему бы пошла кличка Черный. Первым до пистолета добрался Славка, зацепил рукой и отбросил не глядя. Вороненый "макаров" отлетел в узкую щель под ящиком с оборудованием, стоявшим на дощатых полозьях. Белый уронил лицо на руки, а когда снова поднял, то в глазах у него читалась обида. Он проиграл, хоть и имел полные руки козырей.
- Вспомни, как ты мою маму живьем жег, - сказал Славка тихо, почти шепотом.
- Это Чума, - с усилием выдавил Белый. В горле у него шипело и булькало, как в незавернутом кране. - Чума приказал, Чума... Врача, скорее вра...
Он уронил голову щекой на землю и с судорожным свистом втянул воздух, охлаждая обожженное горло.
- Нет, ты вспомни, вспомни, - шептал Славка, сил у него уже никаких не осталось. - Вспомнил? А теперь сдохни, мразь.
Он плюнул перед собой, потому что для сильного плевка не хватало сил, и пополз обратно за ящик. Истошный вой сирен пожарных машин несся со всех сторон. Славка нащупал сквозь намокшие брюки рану на бедре и прижал её пальцем, чтоб меньше кровоточила. Одной рукой вытащил из брюк ремень и принялся накладывать жгут на ногу. В голове звенело, перед глазами все плыло. Отвратительно, тошнотворно воняло горелым мясом...
* * *
Леня Чума, когда приказал Белому сжечь женщину возле уличного рынка, преследовал две цели - запугать торговок, чтобы безропотно отстегивали причитающуюся долю и не вздумали рыпаться, и повязать кровью бригадира. Для того это был своего рода экзамен на бандитскую зрелость. Белый должен был доказать, что выполнит любой приказ вышестоящего авторитета и не остановится ни перед чем. А ещё этот случай показал всей братве, что бояться нечего, менты глубоко копать не будут.
Тогда все получилось просто прекрасно. И баба не выжила, даже не успела сказать никому ни слова, обгорела и тут же померла. И старушня на всех рынках хвосты поджала. И братва приободрилась, когда увидела, что даже такой беспредел сходит с рук. Про Белого и говорить нечего - верный пес, руки лижет и любого порвать готов, только науськай.
А потом все пошло вкривь и вкось. Проклятый Черный Паук, сын той сгоревшей бабы, оказался злопамятным. Вначале казалось смешным, что какой-то парнишка объявил войну целой преступной группировке, но потом стало не до смеха. Особенно самому Чуме, поскольку именно в его районе Паук начал творить месть. То, что он пару быков безмозглых в окошки повыкидывал, невелика беда, хоть и расходы на похороны. А вот то, что ночью напал на подпольный бодяжно-водочный цех да ещё наслал туда милицию, принесло огромные убытки.
Но ещё хуже оказался его набег на рыночную кассу. Ведь из-под самого носа увел больше полумиллиона. В тот день как раз своего пацана хоронили, Чума с поминок приехал на рынок кассу снимать, а там уже рев стоял до неба и слезы рекой. Он сразу фотографию этим дурам показал - опознали черта отмороженного. Естественно, из погони никакого толку не вышло. Надо быть последним дураком, чтобы, уведя ящик денег, не суметь спрятаться.
Когда доложил Ижевскому, тот даже не заругался, только плечами пожал и сказал спокойно:
- Мне ведь жаловаться бесполезно, сам знаешь. Я ни лохов обутых, ни блатных проколовшихся согревать не намерен. Или завтра выкатываешь все бабки, или сваливай в колхозники, раз урожай не сберег. Бабки общаковые спустил, не мои, потому простить не имею права, обязан взыскать по полной.
Крутой рецидивист Чума, две ходки на зону сделавший, вздрогнул крепко. Страшное дело - долг воровской чести. Если завтра полностью всю утерянную сумму не возместить, могут крепко наказать. Устроят сходняк, осудят и не посмотрят, что в авторитете, опетушат, как зайчика, развенчают и в грязь втопчут на веки вечные.
Потому Чумовой поставил на уши всю рыночную команду, и баб, и мужиков, чтоб к пяти вечера вся сумма лежала. Да и сегодняшняя выручка тоже. Бабы в рев ещё пуще ударились, мужики зверями глядят. Ясное дело: сейчас всей толпой к прокурору кинутся. Пришлось торговаться. Сам ведь без охраны рынок бросил. Решил по справедливости развести - пополам. За половину сам ответит, а другую половину кассирша, раз своими руками коробку Пауку отдала.
С ней уже отдельно беседовал. Застращал до икоты, но раз денег таких нет, пришлось согласиться подождать, пока квартиру продаст. Раскурковал свои сундуки, полтораста тысяч не хватает. Пришлось в подпольном "черном банке" занимать. Стыдно сказать, банк-то общаковский. Считай, у Ижака же и занял под один процент в день. Правда, рассчитался потом быстро, за несколько дней. Тряхнул всех, кто под его крышей сидел, да и вытряс. Но обида большая осталась. Никому Леня Чумовой о своем позоре не рассказывал, а легче не стало.
Страшной клятвой поклялся из-под земли добыть поганого Черного Паука, даром, что его и так вся братва искала. Ижак даже награду объявил за поимку. Жаль, сыскного дела никто не знал, приходилось только на удачу надеяться, цепляясь за каждую ниточку. Имелась слабая надежда, что Паук попадется, когда попробует связаться со своей девкой, за которой Белый присматривал. И действительно, однажды ночью он к ней явился и попал в засаду. Но каким-то образом опять сумел ускользнуь, а братва понесла потери. Мало того, явилась следачка и расколола сопливую подругу. Успокоились только, когда от своего человека в ментовской конторе узнали, что следачке этого дела никто не поручал. Она, похоже, занималась этим дельцем в порядке самодеятельности и совершенно незаконно.
Поэтому, когда Белый позвонил и сообщил, что заловил эту шибко любопытную девицу, Чума обрадовался. Он чуял, что между нею и Черным Пауком есть какая-то связь. Риск, конечно, был огромный. Похитить работницу органов, зная, что живой её выпускать нельзя, - это подставить шею. А, с другой стороны, пропал человечек без следа, и доказать ничего нельзя. Нет трупа - нет преступления. И представлялся ещё случай доказать всем, что мафия всесильна. Молодые быки в этом, впрочем, не сомневались, а Чума ещё мандражил, помня прежние времена.
На всякий случай послал вперед Мэйсона, а по телефону Белому довел, чтоб вывозил немедленно следачку с базы. Если вдруг за ней кто-то стоит, наблюдает и присматривает, чтоб когда менты хватились, её бы уже и с собаками было не сыскать. Сам же не торопился, чтоб на засаду не напороться. Но, если верить Белому, вокруг лесобазы все было тихо.
А минут через двадцать сам Мэйсон позвонил по мобильному телефону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53