Джип остановился у мрачного особняка, чем-то напоминавшего средневековый замок. За окнами строения было темно.
Толстый поднялся на крыльцо, толкнул легко поддавшуюся дверь и вошел в дом. Судя по тому, как уверенно oн ориентировался в полной темноте, это место Толстому была хорошо знакомо. Остановился он в большом зале со стеклянным фонарем вместо потолка. Здесь на столе стояла горящая керосиновая лампа, которая бросала слабые отсвет на задернутые тяжелыми шторами окна, затянутые пыльными драпировками стены, покосившийся мольберт в углу. Судя по всему, когда-то это помещение служило мастерской какому-то художнику, но сейчас на всем лежала печать заброшенности.
Толстый подошел к столу, бросил на него бумажный парт - похоже с провизией, - который он принес из машины пододвинул поближе к слабому свету кресло и устало пухнул в него. Так, в полной неподвижности, он просидел минут пять. Драпировки за его спиной едва заметно колыхнулись, а потом решительно отодвинулись, взметнув изрядное облачко пыли.
Когда на плечо Толстого легла рука подошедшего сзади человека, он даже не вздрогнул.
- На панихиде нажрались, господин генеральный директор? - раздался голос за высокой спинкой кресла.
- На ней, родимой, - грустно улыбнулся Толстый. Помедлив несколько мгновений, словно собирался с силами, он тяжело встал и повернулся лицом к говорившему.
Перед ним стоял Буржуй.
- Привет, покойничек!
ГЛАВА 3
Солнечный луч, проникший в щель жалюзи, медленно полз по роскошному ковру огромной спальни. Вот он уткнулся в орехового дерева спинку необъятной кровати, остановился на секунду и двинулся вверх. Достигнув края спинки, луч перевалил через кромку, резко метнулся вперед и, преодолев шелковый океан простыни, застыл на широченной, украшенной рваным шрамом спине лежавшего в кровати человека.
Толстый приоткрыл один глаз и осторожно пошевелился. Не спал он уже давно, но, пока рядом была Вера, успешно притворялся спящим, чтобы не расстраивать боевую подругу. Теперь откуда-то издалека, из кухни, едва доносилось позвякивание посуды - жена готовила завтрак. У Толстого все не шел из головы ночной разговор с Буржуем в заброшенном особняке Кудлы. О нем напомнил и запах свежежаренного кофе, уже разнесшийся по квартире.
...Они сидели у зажженного вопреки всем законам конспирации камина и молча попивали сваренный на угольях кофе.
- Ненавижу этот дом, - произнес наконец Буржуй, задумчиво глядя в огонь.
- Я, может, не очень умный, но никак не пойму, чего ты вообще здесь забыл.
Толстый подождал немного, надеясь на ответ, но, поскольку друг вообще никак не откликнулся, сменил тему, а заодно и тональность начинавшегося разговора:
- Ну, выкладывай, как там Америка. В Диснейленде был?
Но Буржуй шутку не поддержал.
- Знаешь, я Штаты возненавидел, - подавленно проговорил он. - А ведь раньше любил. Нью-Йорк особенно, ты знаешь. Но теперь они для меня просто огромная страна, миллионы людей с ненастоящими улыбками и ощущением беспомощности. Я ведь его не нашел...
Но Толстый утешить друга не пожелал:
- Да ну? Я чего-то так и решил.
- Нечего издеваться, - обозлился Буржуй. - Первый месяц я был уверен, я чувствовал, что иду по его следу. Я переезжал из города в город, звонил в сотни дверей, и каждый раз мне казалось - сейчас я войду, он поднимет на меня свои рыбьи глаза, и все будет кончено. Или я его, или он меня.
- Еще чего! - с непосредственностью крепко подвыпившего человека хмыкнул Толстый. - Он - тебя!
Буржуй поднял на друга внимательные глаза:
- Толстый, пей кофе, я тебя прошу. Убьешься когда-нибудь. Зачем было вообще так нажираться?
- Да не нажрался я, не нажрался, - с тоской протянул Толстый, так, выпил немного. А ты думаешь, мне легко? Мне этот год - за десять!
Буржуй поворошил уголья в камине.
- Год... Целый год... - в отчаянии проговорил он.
- Слушай, Буржуй, надо завязывать с этим делом, - взмолился Толстый. - Год по стране Чингачгука шастал теперь в этой халабуде засел. А что толку? Я скоро мозгами поеду от тоски. Я вообще - врать особенно не того, а последнее время и вовсе невмоготу стало. От Верки глаза прячу.
- Как она?
- Сам-то как думаешь? Другая баба давно свихнулась бы. А она ничего - держится. Еще и меня, инвалида, держит.
- Ладно тебе! Инвалид нашелся...
- Да не обо мне речь. Хватит тебе по чужбинам шастать, плакать в подушки отелей. Хорошо было придумано, да не сработало, - Толстый раздраженно поколотил ложечкой о стенки уже пустой чашки, нерешительно посмотрел на друга но все же спросил: - Буржуй, а ты никогда не думал... Может, это был не он? Ну не Кудла?
- Не знаю, - безнадежно вздохнул Буржуй. - Теперь уже не знаю. Но ты-то носишь в теле его железки...
- Я - да. Только речь сейчас не обо мне, - упрямо повторил Толстый. - Мне-то еще ничего. Я хоть знаю, что ты живой. А Вера, Олежек? Они же сегодня, между прочим, и тебя поминали! Свечи за упокой ставили! Ничего себе жуть, да? В общем, - Толстый решительно рубанул воздух рукой, - пора тебе выбираться из пещеры, Буржуй. Ты здесь полжизни проберложить можешь и все равно ничего не узнаешь.
- Слушай, - вспомнил вдруг Коваленко, - а что Борихин?
Толстый пожал плечами.
- Борихин? Ничего. Я так понимаю - у него тоже дубль-пусто.
- Ничего себе! Год! Год прошел!!! Ты за что ему платишь?
- Да старается мужик, - вступился за сыщика Толстый. - Правда, старается, это ж видно. Переживает.
- Не переживать, а работать надо. Убийцу ловить!
- Да это ясно, - поскреб в затылке Толстый. - Он того... В общем, на месте не сидит. Да и друг из ментов - кажись, майор - ему неофициально помогает, он же теперь без ксивы, сам понимаешь. А вообще-то менты ему мешают. Они-то дело давно закрыли, думают - это ты...
- Что, до сих пор думают? Дебилы!
- А что им еще думать? Все сгорело, один труп опознан как твой...
- Вот этого я совсем не понимаю.
- Да я вообще ничего не понимаю, - в сердцах сплюнул Толстый, а потом неожиданно улыбнулся. - Знаешь, иногда забудусь под утро - и так легко становится. Кажется - все как раньше. У тебя так не бывает?
- Нет, - жестко ответил Буржуй и поднялся. - Все, дружище, давай двигай.
- Может, прямо сейчас вместе и рванем, а? - без особой надежды спросил Толстый. - Верка точно не спит - ждет.
- Рехнулся, да?
- А чего?
- В день поминок, на ночь глядя. "Здрасьте, сестричка!" Что, хочешь овдоветь молодым?
- Все равно же тебе рано или поздно всплыть придется.
- Придется, придется. Кстати, ментам тоже многое объяснять придется, так что Варламова далеко не отпускай. Ну пойдем. Я тебя в транспорт погружу.
У темного крыльца они обнялись на прощанье, и Толстый взгромоздился на сиденье. Уже включив двигатель, oн опустил стекло и подмигнул Буржую:
- Знаешь, друг, а ведь мы его, гада, все равно поймаем. Правда.
И очень серьезно Буржуй кивнул в ответ:
- Я знаю. Я за этот год чувствовать научился. Как волки чувствуют. Он вообще где-то близко...
- Любимый! Э-эй! Просыпайся. Такой большой - и такой соня.
Голос жены, неслышно вошедшей с подносом в комнату, вырвал Толстого не то из воспоминаний, не то из полудремы. Вера поставила поднос на тумбочку, присела на кровать и взъерошила Толстому волосы. Тот сладко потянулся, точно сию вот только минутку очнулся от глубокого сна, поинтересовался:
- Который час?
- Самое время, Толстый, - Вера протянула мужу дымящуюся чашку.
Манерно отставив мизинец, гигант продегустировал напиток, томно закатил глаза и крякнул вполне по-рабоче-крестьянски:
- Ух, хорошо!
- Ты не забыл, что вчера обещал? - невинно поинтересовалась Вера.
По лицу Толстого заметно было, что он лихорадочно перебирает в голове события вчерашнего дня, чтобы вспомнить какие такие обещания успел надавать любимой жене. Не вспоминалось ничего. Для оттяжки времени он пустился на хитрость и задал уточняющий вопрос:
- Кому обещал?
- Мне, любимый, мне. Твои обещания остальным женщинам меня не волнуют, можешь их цинично обманывать.
- Каким еще женщинам? - потрясенный столь гнусной клеветой, Толстый схватился за сердце. - Это все вранье!
- Другая на моем месте сейчас бы придралась к словам.
- Так я же не на другой женился, а на тебе, - широко улыбнулся Толстый.
- И правильно сделал. Кстати, у тебя из кармана пиджака обертка "Сникерса" торчит.
- Враги подкинули. Завистники. Никому верить нельзя, - выпучив для убедительности глаза, принялся отпираться Толстый. Потом приобнял Веру и поинтересовался как бы невзначай: - Слушай, а чего я это... обещал?
Вера очень-очень ласково поглядела мужу в глаза, взяла его за руку и проговорила умильно:
- Ты обещал сегодня вечером поехать на сеанс к Марии-Стефании.
Тут уж глаза у Толстого полезли из орбит без всякого притворства. Он? К ворожке? Да быть такого не может!
- Чего? Что за бред? Когда это я такое обещал? - растерянно залепетал гигант, но тут взгляд его остановился на смеющемся лице жены, и он одним движением повалил ее на спину, всем своим весом прижав к матрасу. - Вот сейчас кое-кто получит за вранье!
- Толстый! Ай! Пусти! - в притворном ужасе вопила Вера.
- Не пущу. Будешь знать, как обманывать сонного мужа! Думаешь, если я вчера спиртного пригубил, так ничего не помню? Вот погоди, я Буржую пожалуюсь...
Вера под ним сдавленно ойкнула. Тут только Толстый сообразил, что опять проговорился, опять испугал жену. Он как-то сразу сник, обмяк. Вера без труда вывернулась из-под него и встала с кровати. Улыбка медленно стаивала с ее лица, она смотрела на мужа с такой жалостью, с таким отчаянием, что тот даже поежился.
- Толстый, - проговорила наконец Вера. - Там, на кухне, рюмка текилы. Пойди похмелись.
Анатолий Анатольевич Толстов поднял на супругу виноватые глаза и предпринял робкую попытку оправдаться:
- Да нет, я... В астральном смысле...
- А я в прямом, - отрезала Вера. - Легче станет.
- Ты же знаешь - я не похмеляюсь.
- Чем пугать меня, лучше бы похмелялся.
Толстый встал с кровати, подошел к жене, нежно ее облапил и принялся раскачивать, будто убаюкивая.
- Да я не пугаю. Вырвалось просто, - примирительно проговорил он. - Ну извини. Что я, специально, что ли?
- Извиню, если поедешь к Стефании. Костя за тобой заедет.
Толстый невольно разомкнул руки и отступил на шаг. Несколько секунд он простоял, переваривая услышанное, а потом чуть ли не подобострастно заглянул Вере в глаза. Он надеялся увидеть в них лукавинку, веселый огонек, который означав бы, что ее слова - шутка и ничего более. Вот сейчас она дурашливо шлепнет его ладонью по груди и расхохочется...
Вере было безумно жаль этого огромного ребенка, своего мужа, который если и боялся чего в жизни, так это ведьм, колдуний, гадалок, черных кошек и прочей чертовщины. Еще одно мгновение ей захотелось отступиться, пощадить его такого сильного и такого испуганного. Но тут она вспомнила прежнего Толстого и решилась. В ответ на жалобный взгляд мужа она твердо посмотрела ему в глаза. Толстый все понял.
- Да не поеду я к ведьме! Я ее боюсь! - Он обиженно отвернулся. Что тебе за удовольствие издеваться над человеком?
Вера шагнула вперед и прижалась к широкой спине.
- Толстый, милый, ты же не хуже меня понимаешь, что надо что-то делать. Я бы ради тебя, ради нас не только к Стефании - к Бабе Яге в ножки пала. Так дальше нельзя Я хочу, чтобы ты снова стал прежним, чтобы ты просто-напросто вспомнил себя.
Толстый, стоявший до этого каменным изваянием, едва заметно пошевелился.
- Ага! - все еще обиженно проговорил он. - Она что, Стефания твоя, пули из меня повыковыривает? Хирурги старались - не вышло!
- Не знаю. Стефа разберется. Да мне Костя о ней чудеса рассказывал, если хочешь знать!
- Вот-вот - чудеса, - с готовностью подхватил большой ребенок. - Я только услышу о них, мне под одеяло залезть хочется.
- Трусишка. Ну хочешь - я с тобой поеду?
- Нет уж! - такую жертву со стороны жены Толстый, несмотря на все его страхи, принять не мог и не хотел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61