Такую подачу бочкового пива для клиентов он разработал сам. Когда следовало наполнить очередной бокал, бармен переворачивал трубку великого сыщика, и та выдавала соответствующую порцию охлажденного напитка.
— Поэт?! — в голосе грузинского лорда прозвучало что-то металлическое, но Брусникин не придал этому значения.
— Поэт ли я?! — ответствовал он с горечью. — Пожалуй. Поэт в России больше, чем поэт. Но меньше, чем заведующий клубом.
Поэтов Галактион Давидович страшился как студентов МАИ, бойцов ОМОНа, бомжей и налоговой инспекции вместе взятых.
Минула всего неделя, как такой поэт, налившись пивом, выдернул из-за пазухи засаленную школьную тетрадь и вскочил в грязных кедах на стойку. С этой импровизированной трибуны поэт стал матерно, но в рифму обличать как официальную власть, так и сильных мира сего, находящихся к ней в оппозиции. Видимо, поэт был из принципиальных соискателей правды.
Гоча пробовал спихнуть поэта шваброй, но швабра оказалась бессильна. Хуже того, вырванная из рук Бедашвили, она сама обратилась против бармена и черенком выставила ему ряд передних зубов. При этом контрудар сопровождался громогласной репликой: «Поэтов можешь ты не бить, но полотеров бить обязан!»
Безобразие закончилось форменной потасовкой, на шум которой сбежались студенты МАИ, проводившие досуг на лоне природы. С воплями «Звери наших метелят!» они принялись крушить мебель и стекла. Шайка бомжей, промышлявших неподалеку, воспользовалась всеобщей сумятицей и утащила из подсобного помещения шесть коробок отборного коньяка «Ахтамар». Затем приехали бойцы ОМОНа, вызванные кем-то из прохожих, и навели порядок, выбив при этом Гоче еще один зуб и крупно оштрафовав заведение. Налоговая инспекция пожаловала только на следующее утро по сигналу какого-то члена депутатской комиссии, проживающего этажом выше и лишившегося в связи с происшедшим бардаком заслуженного отдыха.
— Чеботарев! — взвился не на шутку встревоженный директор.
Домой Брусникин прибыл с гематомой на лбу и большим лиловым кровоподтеком на предплечье, оставленным дубинкой вышибалы. Это не считая ссадин на щеке, которой довелось проехаться по тротуару.
Людмила встретила мужа почти бесстрастно. Она уже начинала привыкать к издержкам его опасного ремесла. Догадывалась бы Людмила, что еще ожидает ее впереди, она сразу начала бы готовиться к эвакуации. Хотя, общеизвестно, жены декабристов последовали за своими героическими реформаторами на каторгу. Не то чтобы Людмила не могла с ними соревноваться в благородстве, но, по большому счету, между сибирской ссылкой и сущим адом, согласитесь, имеется некоторая, пусть незначительная, разница.
ЧАСТЬ 2
Гнев Малюты
Совет директоров в составе Торпеды, Пузыря, Соломона, Шустрого и Лыжника с Жалом собрался за круглым столом в кабинете на улице Лесная. «Круглым» этот стол можно было назвать лишь в устойчивом смысле выражения, как назвали бы круглым дурака. В реальности же стол, хоть и устойчивый, имел вытянутую прямоугольную форму и упирался торцом в другой, куда более сокращенный, стол председателя. С небольшой высоты вся эта мебельная фигура напоминала штангенциркуль, штанга которого с обеих сторон помечалась через равные промежутки вышеупомянутыми директорами. Все они молча держали равнение на Малюту, сосредоточенно изучавшего деловые бумаги.
— А где Капкан? — Малюта, очнувшись, вскинул голову.
Директора заметно поскучнели. Минуло почти три месяца с тех пор, как правая клешня Малюты была с почестями кремирована и заняла свою экологическую нишу в колумбарии Митинского кладбища. Учитывая обстоятельства гибели Капкана, уместно сказать, что его кремировали дважды. Но кто осмелился бы так сказать? Последнего смельчака Малюта пригвоздил к стене гарпуном братьев Лаптевых, приобретенным на подпольном аукционе вездесущим Соломоном за какую-то жалкую штуку гринов.
— Сволочь! — орал рассвирепевший судовладелец на бьющегося в предсмертной агонии директора Фишку. — Иуда! Мракобес! Такого пацана завалили, синяки! А об этом вы подумали?!
Он предъявил повскакавшей с мест братве копию оформленной на Капкана доверенности.
— И как мы теперь наши сорок два лимона во Франкфурте обналичим?! Убить вас мало!
Тогда директорам общими силами удалось утихомирить Малюту, внушив ему, что Капкан погиб в автомобильной аварии. Глеб Анатольевич укололся за упокой ближайшего помощника, после чего на активных счетах бывшего совместного предприятия «Ферст Ойл Компани» был поставлен временный крест, а злосчастная копия — похоронена в сейфе под ворохом документов.
Однако болезнь Малюты прогрессировала, обретая все более причудливые формы. Истощенная наркотиками, его память отказывалась сохранять не только отдельные события и речи. Все вообще, что было неприятно или невыгодно Малютиной памяти, стиралось из нее, как чертежная помарка с ватманского листа. И угодить под этот ластик, подобно отважному директору Фишке, никто из окружающих отнюдь не стремился.
Между тем вести дела в подобных условиях становилось все сложнее. Малюта забывал свои долги, забывал являться на «стрелки» в конфликтных ситуациях с конкурентами, забывал платить бойцам и командирам, а когда ему осторожно и, опять же, всем «советом директоров» напоминали, он подолгу ожесточенно доказывал, что все уплачено, ссылаясь на какие-то ведомости и накладные. Возможно, в такие моменты он вновь воображал себя бригадиром штукатуров или же каменщиков.
Братву, готовую раз и навсегда освободить и себя и Малюту от неразрешимых противоречий, сдерживало то веское обстоятельство, что общак, накопленный за долгие годы совместного промысла и исчислявшийся семизначной цифирью, был надежно спрятан в тайнике. Трое из четверых авторитетов, посвященных в местоположение казны согласно принятому когда-то уставу группировки, — Капкан, Чирик и Фишка — скончались. Вот почему исполнение смертного приговора, вынесенного Малюте заочно, было отложено в долгий ящик. А может, и не в долгий.
Все теперь зависело от непредсказуемого поведения вожака. Оставалось следить за каждым его шагом, терпеливо дожидаясь, когда он приведет следопытов к сокровищам. Рисковать же, подставляясь под наградной кортик адмирала Нахимова, только вчера перекупленный Соломоном у «известного сборщика холодной оружейной коллекции», желающих не находилось. И вот Капкан, вместе с позабытой копией доверенности, опять вылез на свет Божий из-под вороха старых контрактов.
— Где Капкан? — Малюта обвел совет директоров сумеречным взглядом.
— Хариус последний его видел, — нашелся Шустрый, накануне проигравший Хариусу в «железку» три сотни баксов.
— Позови, — распорядился Глеб Анатольевич.
Пока шло совещание, Хариус и его корешок Байкер, личные телохранители Малюты, коротали время в соседней комнате. Коротали они его каждый на свой лад: Хариус обстреливал дротиками пробковую мишень, а Байкер, известный заливала, травил очередную быль из русской народной жизни.
— Короче, возвращается мужчина с производства, где трудился он в поте лица и мозолистых рук на Московском вентиляторном заводе…
«Любая история должна содержать бытовые штрихи» — данному правилу Байкер следовал неукоснительно.
— Возвращается он, заметь, с квартальной премией в кармане. Но беда не приходит одна. Открыл он дверь своим ключом, а баба его в постели другому трудоголику отдается. Картина Шишкина: «Не ждали». И голый сантехник с вантусом. Что делать? Вечный вопрос материи.
— Удавить обоих, — уверенно отозвался Хариус, выходя с букетом дротиков на исходный рубеж. — А сантехнику — в рыло.
— Да нет, — рассказчик поморщился. — Сантехник и был в постели. Просто он успел вскочить, когда нагрянул лауреат квартальной премии. Короче, рванул он в совмещенный санузел и заперся там на задвижку. Типа смеситель меняет. Но страшен лик русского пролетария, бессмысленный и беспощадный. Связал мужчина разорванными в мелкие клочья простынями бабу свою и отвез за сотый километр по Киевскому шоссе.
— На «химию», типа? — догадался Хариус.
— Ярость его душила дикая! — Байкер наглядно показал на собственном горле, каким образом ярость душила обманутого мужа. — Заехал он в дремучий березняк, вытряхнул из багажника забинтованную змею и стал штыковой лопаткой рыть углубление. С целью погрести эту гейшу живьем.
В точности знавший, когда взять паузу для нагнетания атмосферы, Байкер закурил и печально призадумался.
— Не тяни резину! — Хариус поразил дротиком истерзанную мишень.
— Копает он яму, копает, — продолжил Байкер. — Час копает, два копает, а сам все думает, что его чувиха под землей теперь запоет. И от этого ему вроде как легче на ударной вахте. Это придает ему недюжинных сил. Короче, с увлечением человек работает.
Байкер плюнул в открытое окно, спугнув пару обнаглевших голубей.
— Вот же свиньи. Опять запятнали честь нашего карниза, — проворчал он с нарочитой досадой. — Мышеловку на них поставить?
— Не тяни резину! — возмутился заинтригованный Хариус.
— В общем, выкопал он яму метра четыре глубиной, дабы ни одна живая тварь его жену не отрыла.
Байкер посмотрел на часы и снял со спинки стула молниеносную «косуху».
— Пузырь внизу дожидается.
— Дальше-то что? — придержал его за рукав Хариус.
— Дальше? — Байкер озабоченно глянул на товарища. — А что дальше? Дальше мы с Пузырем к залетному «умывальнику» в «Космос» двинем. Тот лоха на пять штукарей в очко кинул, а лох Пузырю тестем приходится.
— Не тяни резину! — Хариус встряхнул бытописателя за кожаные лацканы, и тот понял, что его слушатель дозрел.
Свою партию Байкер, словно виртуоз тавромахии, всегда готовил загодя. И какие бы среди его слушателей ни попадались «быки» — резвые, ленивые, тупые или умные, — всех их объединяло одно: они попадались. Когда очередной из них, завороженный красной нитью повествования, уже с нетерпением дожидался развязки, Байкер сражал его одним выверенным ударом.
— Ты о чем?! — пропыхтел он, пытаясь освободиться. — Порвешь вещь, дубина! Умер твой мужик!
— Как умер?! — Хариус выпустил рассказчика.
— Сам прикинь, — одергивая косуху, фыркнул Байкер. — Глубина — четыре метра. Зацепиться не за что. Земля пополам с песком осыпается под ногтями. Орал он орал, да все без толку. Глухомань вокруг. Только осенью грибники нашли их, когда стемнело. Верней, то, что от них осталось. Вот такая любовь, братан.
— Хреново. — История, поведанная корешком, тронула Хариуса. — Баб лучше не связывать. Не связал бы, она бы его извлекла из могилы. Я вон свою приковал наручниками к спинке кровати, а ключ в пододеяльнике, блин, затерялся. И тут моя старшая из школы…
Дальнейшим Хариус поделиться не успел. Вызванный к шефу на ковер, он последовал за Шустрым.
— Где Капкан? — поигрывая кортиком севастопольского героя, озадачил его с порога Малюта.
— Так ты ж сам велел его еще три месяца назад…
Хариус осекся. Семь пар глаз целились в него прямой наводкой.
— … Разыскать, — упавшим голосом закончил он опрометчивую фразу.
— Три месяца?! — взвился Малюта. — Чего ж ты резину тянешь, кот?! Три месяца! Ни хрена себе! Чтоб через три часа здесь были оба!
— Капкан и кто? — уточнил расстроенный Хариус, потеряв ход всякой мысли.
— И ты! — Малюта сплеча всадил кортик в столешницу.
Провожаемый злорадной ухмылкой Шустрого и сочувствующими взглядами прочих директоров, Хариус вылетел за дверь.
На его удачу, Байкер еще не успел уехать с Пузырем на встречу с каталой. Дожидаясь друга, он покуривал у окна.
— Шустрый, гад, подставил, — изложив напарнику разговор в кабинете, закончил подавленно Хариус.
— Погано, — Байкер метнул окурок на улицу. — Надо валить.
— Куда валить? — Хариус чуть не плакал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Поэт?! — в голосе грузинского лорда прозвучало что-то металлическое, но Брусникин не придал этому значения.
— Поэт ли я?! — ответствовал он с горечью. — Пожалуй. Поэт в России больше, чем поэт. Но меньше, чем заведующий клубом.
Поэтов Галактион Давидович страшился как студентов МАИ, бойцов ОМОНа, бомжей и налоговой инспекции вместе взятых.
Минула всего неделя, как такой поэт, налившись пивом, выдернул из-за пазухи засаленную школьную тетрадь и вскочил в грязных кедах на стойку. С этой импровизированной трибуны поэт стал матерно, но в рифму обличать как официальную власть, так и сильных мира сего, находящихся к ней в оппозиции. Видимо, поэт был из принципиальных соискателей правды.
Гоча пробовал спихнуть поэта шваброй, но швабра оказалась бессильна. Хуже того, вырванная из рук Бедашвили, она сама обратилась против бармена и черенком выставила ему ряд передних зубов. При этом контрудар сопровождался громогласной репликой: «Поэтов можешь ты не бить, но полотеров бить обязан!»
Безобразие закончилось форменной потасовкой, на шум которой сбежались студенты МАИ, проводившие досуг на лоне природы. С воплями «Звери наших метелят!» они принялись крушить мебель и стекла. Шайка бомжей, промышлявших неподалеку, воспользовалась всеобщей сумятицей и утащила из подсобного помещения шесть коробок отборного коньяка «Ахтамар». Затем приехали бойцы ОМОНа, вызванные кем-то из прохожих, и навели порядок, выбив при этом Гоче еще один зуб и крупно оштрафовав заведение. Налоговая инспекция пожаловала только на следующее утро по сигналу какого-то члена депутатской комиссии, проживающего этажом выше и лишившегося в связи с происшедшим бардаком заслуженного отдыха.
— Чеботарев! — взвился не на шутку встревоженный директор.
Домой Брусникин прибыл с гематомой на лбу и большим лиловым кровоподтеком на предплечье, оставленным дубинкой вышибалы. Это не считая ссадин на щеке, которой довелось проехаться по тротуару.
Людмила встретила мужа почти бесстрастно. Она уже начинала привыкать к издержкам его опасного ремесла. Догадывалась бы Людмила, что еще ожидает ее впереди, она сразу начала бы готовиться к эвакуации. Хотя, общеизвестно, жены декабристов последовали за своими героическими реформаторами на каторгу. Не то чтобы Людмила не могла с ними соревноваться в благородстве, но, по большому счету, между сибирской ссылкой и сущим адом, согласитесь, имеется некоторая, пусть незначительная, разница.
ЧАСТЬ 2
Гнев Малюты
Совет директоров в составе Торпеды, Пузыря, Соломона, Шустрого и Лыжника с Жалом собрался за круглым столом в кабинете на улице Лесная. «Круглым» этот стол можно было назвать лишь в устойчивом смысле выражения, как назвали бы круглым дурака. В реальности же стол, хоть и устойчивый, имел вытянутую прямоугольную форму и упирался торцом в другой, куда более сокращенный, стол председателя. С небольшой высоты вся эта мебельная фигура напоминала штангенциркуль, штанга которого с обеих сторон помечалась через равные промежутки вышеупомянутыми директорами. Все они молча держали равнение на Малюту, сосредоточенно изучавшего деловые бумаги.
— А где Капкан? — Малюта, очнувшись, вскинул голову.
Директора заметно поскучнели. Минуло почти три месяца с тех пор, как правая клешня Малюты была с почестями кремирована и заняла свою экологическую нишу в колумбарии Митинского кладбища. Учитывая обстоятельства гибели Капкана, уместно сказать, что его кремировали дважды. Но кто осмелился бы так сказать? Последнего смельчака Малюта пригвоздил к стене гарпуном братьев Лаптевых, приобретенным на подпольном аукционе вездесущим Соломоном за какую-то жалкую штуку гринов.
— Сволочь! — орал рассвирепевший судовладелец на бьющегося в предсмертной агонии директора Фишку. — Иуда! Мракобес! Такого пацана завалили, синяки! А об этом вы подумали?!
Он предъявил повскакавшей с мест братве копию оформленной на Капкана доверенности.
— И как мы теперь наши сорок два лимона во Франкфурте обналичим?! Убить вас мало!
Тогда директорам общими силами удалось утихомирить Малюту, внушив ему, что Капкан погиб в автомобильной аварии. Глеб Анатольевич укололся за упокой ближайшего помощника, после чего на активных счетах бывшего совместного предприятия «Ферст Ойл Компани» был поставлен временный крест, а злосчастная копия — похоронена в сейфе под ворохом документов.
Однако болезнь Малюты прогрессировала, обретая все более причудливые формы. Истощенная наркотиками, его память отказывалась сохранять не только отдельные события и речи. Все вообще, что было неприятно или невыгодно Малютиной памяти, стиралось из нее, как чертежная помарка с ватманского листа. И угодить под этот ластик, подобно отважному директору Фишке, никто из окружающих отнюдь не стремился.
Между тем вести дела в подобных условиях становилось все сложнее. Малюта забывал свои долги, забывал являться на «стрелки» в конфликтных ситуациях с конкурентами, забывал платить бойцам и командирам, а когда ему осторожно и, опять же, всем «советом директоров» напоминали, он подолгу ожесточенно доказывал, что все уплачено, ссылаясь на какие-то ведомости и накладные. Возможно, в такие моменты он вновь воображал себя бригадиром штукатуров или же каменщиков.
Братву, готовую раз и навсегда освободить и себя и Малюту от неразрешимых противоречий, сдерживало то веское обстоятельство, что общак, накопленный за долгие годы совместного промысла и исчислявшийся семизначной цифирью, был надежно спрятан в тайнике. Трое из четверых авторитетов, посвященных в местоположение казны согласно принятому когда-то уставу группировки, — Капкан, Чирик и Фишка — скончались. Вот почему исполнение смертного приговора, вынесенного Малюте заочно, было отложено в долгий ящик. А может, и не в долгий.
Все теперь зависело от непредсказуемого поведения вожака. Оставалось следить за каждым его шагом, терпеливо дожидаясь, когда он приведет следопытов к сокровищам. Рисковать же, подставляясь под наградной кортик адмирала Нахимова, только вчера перекупленный Соломоном у «известного сборщика холодной оружейной коллекции», желающих не находилось. И вот Капкан, вместе с позабытой копией доверенности, опять вылез на свет Божий из-под вороха старых контрактов.
— Где Капкан? — Малюта обвел совет директоров сумеречным взглядом.
— Хариус последний его видел, — нашелся Шустрый, накануне проигравший Хариусу в «железку» три сотни баксов.
— Позови, — распорядился Глеб Анатольевич.
Пока шло совещание, Хариус и его корешок Байкер, личные телохранители Малюты, коротали время в соседней комнате. Коротали они его каждый на свой лад: Хариус обстреливал дротиками пробковую мишень, а Байкер, известный заливала, травил очередную быль из русской народной жизни.
— Короче, возвращается мужчина с производства, где трудился он в поте лица и мозолистых рук на Московском вентиляторном заводе…
«Любая история должна содержать бытовые штрихи» — данному правилу Байкер следовал неукоснительно.
— Возвращается он, заметь, с квартальной премией в кармане. Но беда не приходит одна. Открыл он дверь своим ключом, а баба его в постели другому трудоголику отдается. Картина Шишкина: «Не ждали». И голый сантехник с вантусом. Что делать? Вечный вопрос материи.
— Удавить обоих, — уверенно отозвался Хариус, выходя с букетом дротиков на исходный рубеж. — А сантехнику — в рыло.
— Да нет, — рассказчик поморщился. — Сантехник и был в постели. Просто он успел вскочить, когда нагрянул лауреат квартальной премии. Короче, рванул он в совмещенный санузел и заперся там на задвижку. Типа смеситель меняет. Но страшен лик русского пролетария, бессмысленный и беспощадный. Связал мужчина разорванными в мелкие клочья простынями бабу свою и отвез за сотый километр по Киевскому шоссе.
— На «химию», типа? — догадался Хариус.
— Ярость его душила дикая! — Байкер наглядно показал на собственном горле, каким образом ярость душила обманутого мужа. — Заехал он в дремучий березняк, вытряхнул из багажника забинтованную змею и стал штыковой лопаткой рыть углубление. С целью погрести эту гейшу живьем.
В точности знавший, когда взять паузу для нагнетания атмосферы, Байкер закурил и печально призадумался.
— Не тяни резину! — Хариус поразил дротиком истерзанную мишень.
— Копает он яму, копает, — продолжил Байкер. — Час копает, два копает, а сам все думает, что его чувиха под землей теперь запоет. И от этого ему вроде как легче на ударной вахте. Это придает ему недюжинных сил. Короче, с увлечением человек работает.
Байкер плюнул в открытое окно, спугнув пару обнаглевших голубей.
— Вот же свиньи. Опять запятнали честь нашего карниза, — проворчал он с нарочитой досадой. — Мышеловку на них поставить?
— Не тяни резину! — возмутился заинтригованный Хариус.
— В общем, выкопал он яму метра четыре глубиной, дабы ни одна живая тварь его жену не отрыла.
Байкер посмотрел на часы и снял со спинки стула молниеносную «косуху».
— Пузырь внизу дожидается.
— Дальше-то что? — придержал его за рукав Хариус.
— Дальше? — Байкер озабоченно глянул на товарища. — А что дальше? Дальше мы с Пузырем к залетному «умывальнику» в «Космос» двинем. Тот лоха на пять штукарей в очко кинул, а лох Пузырю тестем приходится.
— Не тяни резину! — Хариус встряхнул бытописателя за кожаные лацканы, и тот понял, что его слушатель дозрел.
Свою партию Байкер, словно виртуоз тавромахии, всегда готовил загодя. И какие бы среди его слушателей ни попадались «быки» — резвые, ленивые, тупые или умные, — всех их объединяло одно: они попадались. Когда очередной из них, завороженный красной нитью повествования, уже с нетерпением дожидался развязки, Байкер сражал его одним выверенным ударом.
— Ты о чем?! — пропыхтел он, пытаясь освободиться. — Порвешь вещь, дубина! Умер твой мужик!
— Как умер?! — Хариус выпустил рассказчика.
— Сам прикинь, — одергивая косуху, фыркнул Байкер. — Глубина — четыре метра. Зацепиться не за что. Земля пополам с песком осыпается под ногтями. Орал он орал, да все без толку. Глухомань вокруг. Только осенью грибники нашли их, когда стемнело. Верней, то, что от них осталось. Вот такая любовь, братан.
— Хреново. — История, поведанная корешком, тронула Хариуса. — Баб лучше не связывать. Не связал бы, она бы его извлекла из могилы. Я вон свою приковал наручниками к спинке кровати, а ключ в пододеяльнике, блин, затерялся. И тут моя старшая из школы…
Дальнейшим Хариус поделиться не успел. Вызванный к шефу на ковер, он последовал за Шустрым.
— Где Капкан? — поигрывая кортиком севастопольского героя, озадачил его с порога Малюта.
— Так ты ж сам велел его еще три месяца назад…
Хариус осекся. Семь пар глаз целились в него прямой наводкой.
— … Разыскать, — упавшим голосом закончил он опрометчивую фразу.
— Три месяца?! — взвился Малюта. — Чего ж ты резину тянешь, кот?! Три месяца! Ни хрена себе! Чтоб через три часа здесь были оба!
— Капкан и кто? — уточнил расстроенный Хариус, потеряв ход всякой мысли.
— И ты! — Малюта сплеча всадил кортик в столешницу.
Провожаемый злорадной ухмылкой Шустрого и сочувствующими взглядами прочих директоров, Хариус вылетел за дверь.
На его удачу, Байкер еще не успел уехать с Пузырем на встречу с каталой. Дожидаясь друга, он покуривал у окна.
— Шустрый, гад, подставил, — изложив напарнику разговор в кабинете, закончил подавленно Хариус.
— Погано, — Байкер метнул окурок на улицу. — Надо валить.
— Куда валить? — Хариус чуть не плакал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31