Предметов одежды нигде не было видно. Примерно в десяти метрах он заметил кучу земли, рядом свежевырытую неглубокую яму, по длине соответствующую росту человека.
На какой-то момент Пауль страдальчески закрыл глаза, потом, взглянув на валяющуюся на земле складную лопатку, указал на неглубокую яму и спросил:
– Ты вырыл яму?
Бен никогда не говорил «да» или «нет». Когда его о чем-нибудь спрашивали, он только кивал или качал головой. Но уже много лет тому назад Пауль, как и Труда, сам пришел к выводу, что ответ Бена не зависел от поставленного вопроса, а в основном от тона, которым его задавали. Пауль постарался задать вопрос ровным голосом. В ответ никакой реакции. Бен только поднял руку с пучком зелени, прикоснулся к трем наклеенным листам и сказал:
– Прекрасно делает.
– Встань, – потребовал Пауль. – У тебя есть нож?
Бен поднялся и покачал головой.
– Руки прочь, – сказал он и приглушенным голосом добавил: – Сволочь.
Пауль кивнул. «Овца, если только с ним по-дружески обращаться» – так говорила Антония. А если враждебно? Пауль подумал о девушках, за которыми Бен бегал по деревне, обзывал и потом размахивал ножом перед глазами. Он с ужасом посмотрел на окровавленное тело, потом перевел взгляд на лопату, на яму и снова повернулся к Бену. Ему тяжело далось перейти на манеру изъяснения Бена. Но таким образом он надеялся получить хоть мало-мальски вразумительный ответ.
– Ты трогал ее? Ты сделал сволочи больно?
Бен снова покачал головой, как посчитал Пауль, довольно убедительно и энергично. Затем он издал низкое ворчание, похожее на рокот мотора, и мигнул обоими глазами, подражая кошачьим повадкам.
– Друг, – сказал он.
– Да, я – твой друг, – согласился Пауль охрипшим голосом. – Позволь мне осмотреть твои карманы.
Пауль сам себе казался жалким. Все в нем противилось подобным ухищрениям, а еще больше – неизбежным выводам, в случае если бы он что-либо нашел.
Бен терпеливо снес процедуру обыска. Ножа у него не оказалось. Пауль обнаружил только маленькую головоломку, дешевую пластиковую вещицу, из тех, что попадались в пакетах с сюрпризами, продававшихся во время ярмарки. Прозрачная банка, на дне прочно приклеен тонкий круг с лунками. Требовалось изловчиться и закатить в лунки три крохотных серебряных шарика. Два шарика, попавшие в отверстия, изображали глаза кошки, третья – кончик носа.
Пауль не придал никакого значения игрушке. С явным облегчением Бен забрал банку обратно.
– Прекрасно делает, – повторил он и осторожно пошевелил ее в руке, пока один из шариков не закатился в лунку.
Через несколько минут к воронке подъехала Антония, одна, на машине, о которой в приступе паники Пауль даже не подумал. Дома Андреас ждал прибытия полиции и «скорой помощи». Мать детально проинструктировала сына, что он должен сказать и о чем молчать. Теперь Антония использовала время, оставшееся до прибытия должностных лиц из Лоберга, чтобы спрятать лопатку Бена в багажнике машины и убедить Пауля в правильности своих действий.
– Он не делал этого, Пауль! Не делал ничего подобного! Посмотри, он даже попытался перевязать ее листьями.
Пауль был категорически против обмана полиции. Он считал, что полиция сама установит, если Бен невиновен в нападении на девушку.
– А если нет? – спросила Антония. – Если они спишут свои неудачи на его счет только потому, что не найдут никого другого? Представляешь, какие слухи пойдут по деревне, если люди решат, что он причастен к нападению? Подумай хотя бы о Труде. Не хочешь же ты выбить почву у нее из-под ног?
Этого Пауль не хотел. К тому же у него из головы не выходил рокот, который изобразил Бен. Может, он пытался подражать шуму автомобильного мотора? Может быть, он даже видел автомобиль?
– Даже если и так, – сказала Антония. – Неужели ты думаешь, что он сможет описать машину или назвать номерные знаки? Андреас скажет, что слышал какой-то шум. Или, еще лучше, скажешь ты. Да, так мы и сделаем. Ты скажешь, что, прибежав сюда, ты слышал шум машины с другой стороны воронки.
Пауль смирился и, как всегда, уступил Антонии. Он помог ей затащить сопротивляющегося Бена в машину, на место рядом с водителем. После того как Антония отъехала, Пауль снял листы с тела Урсулы Мон и разбросал их повсюду.
Позже листья со следами крови, разбросанные в воронке, заставили и нас изрядно поломать голову. Но мы не долго гадали. Выглядело так, словно раненая девушка металась по воронке. И мы решили, что Урсула Мон изо всех сил старалась убежать от своего мучителя.
Случай нападения на душевнобольную девушку с нанесением тяжелых ранений, впервые привел меня в деревню. В противоположность событиям лета 95-го года в августе 87-го имелись очевидные доказательства состава преступления. Меня и моего молодого коллегу Дирка Шумана сразу уведомили о случившемся. В начале десятого вечера мы подъехали к воронке. К этому времени Урсула Мон уже давно лежала на операционном столе, а Бен находился в ванне.
Лишь спустя девять лет я узнала, что Труда тут же засунула измазанный кровью спортивный костюм Бена в стиральную машину. К счастью, когда Антония привезла Бена домой и объяснила Труде ситуацию, Якоба еще не было дома. Мы так тогда и не узнали, что Бен находился в воронке. В 1987 году я даже не знала о его существовании.
Андреас и Пауль Лесслеры дали весьма скудные показания, но подвергать их сомнению не было причин. Андреас охотно рассказал о свидании с Сабиной Вильмрод и описал свой обратный путь домой, проходивший вдоль воронки. Пауль, как и желала Антония, в показаниях упомянул рокот мотора.
Мы исходили из того, что Андреас Лесслер своим появлением обратил преступника в бегство. Между грудами обломков и зарослями он мог незаметно улизнуть через другую сторону воронки. Затем подождал в машине, пока Андреас не скроется из виду. Платье девушки мы обнаружили только на следующий день под слоем выкопанной земли, рядом с неглубокой ямой. Орудия преступления, как и самого преступника, мы так и не нашли.
На основании показаний и осмотра места преступления дело представлялось нам следующим образом: увидев Урсулу Мон на рыночной площади, преступник выбрал момент, когда их никто не видел, и усадил девушку в машину. Увез ее с площади, приблизился к воронке с противоположной стороны, что имело свои преимущества, так как машина там оставалась незамеченной, а следы колес невозможно было различить. Дорога на противоположной стороне воронки, по сравнению с той, какой обычно пользовались, находилась еще в плохом состоянии.
Единственный риск для преступника состоял в том, что ему пришлось проехать мимо двора Лесслеров, как по дороге туда, так и обратно. Но Антония, что соответствовало фактам, шума проезжающей машины не слышала. Она занималась хозяйственными делами в доме. Пауль и Ахим Лесслеры работали в свинарнике и тоже ничего не заметили. Но обычно и не обращали внимания, если поблизости проезжала машина.
Крики Урсулы Мон невозможно было услышать из-за более чем километрового расстояния. На полях, окружающих воронку, в тот день никто не работал. Никаких свидетелей! Теоретически такой благоприятной ситуацией мог воспользоваться только некто, знакомый с условиями жизни в деревне и хорошо ориентирующийся на местности.
После показаний Пауля и Андреаса Лесслеров мы отбросили возможность того, что Урсула Мон сама дошла до воронки и там повстречалась с преступником. Хотя времени для такого длинного пешеходного марша у нее хватало. Между ее исчезновением во второй половине дня и обнаружением прошло несколько часов. И нигде не была отмечена та деталь, что в приемной врача девушка играла с пластиковой игрушкой из ярмарочного пакета с сюрпризом, так удивившей в тот вечер Труду.
Полностью исключалось, что Бен где-то просто нашел головоломку. И едва ли он сам мог догадаться, что шарики нужно закатить в лунки. Но мелочи всегда легко забываются. И они бессильны против лжи, когда та столь убедительно звучит.
Когда много лет спустя Антония рассказала наконец правду, я с растерянностью ее спросила:
– Что вы при этом думали?
– Я хотела оградить Труду от волнений, – ответила она. – В деревне постоянно возникали слухи. Я подумала, что если полиция займется Беном…
– А вы не подумали о местных девушках? – спросила я, когда она прервалась на середине предложения.
Антония промолчала, сделала беспомощный жест и затем начала плакать. Я, как сейчас, вижу ее заплаканное лицо.
26 августа 1995 года
В то время, когда Якоб пытался узнать у Хайнца Люкки что-либо о пребывании молодой американки с фатальным именем, Труда, скрестив руки, сидела за кухонным столом. После того как Якоб уехал, Бен сразу отправился в свою комнату, снова лег на живот, отвернув лицо к окну. И Труда знала, почему он избегает ее общества.
Если бы внутри ее не иссяк весь запас слез, она смогла бы, наверное, поплакать. Так мало оставалось надежды, что он простит ей раны на спине, как до сих пор прощал ей все, потому что она была единственным человеком, кто намазывал ему маслом кусок хлеба, мыл зад и застегивал рубашку.
Посидев некоторое время и ощутив, что тяжесть, давившая на сердце, опустилась немного глубже, она вышла из дома через подвал, надела резиновые сапоги, взяла вилы и пошла в свинарник, чтобы немного отвлечься за работой.
Но теперь, по сравнению с прежними временами, когда в свинарнике было полно животных, с двумя свиньями у нее было совсем мало работы. Животные, доверчивые, как собаки, терлись о ее ноги и толкали рылом. Труда рассеянно погладила одну, другую жирную спину и дала волю своим мрачным мыслям.
– Наверное, он что-то нес на спине, – сказала она не то себе, не то свиньям.
И кто-то ее голосом ответил:
– Конечно, он кое-что нес на спине. Тело, истекавшее кровью.
Такое ощущение, что кроме свиней еще кто-то присутствовал в свинарнике. Стоял вплотную у Труды за спиной, так что она не могла его видеть. И пользовался ее голосом.
– Я так не думаю, – возразила ему Труда. – Это было что-то небольшое. Если бы он нес женщину, рубашка испачкалась бы и спереди, и на рукавах. Но в тех местах она была чистой, брюки тоже. И на куртке никаких следов. Когда он ее на себя накинул, рубашка, наверное, уже высохла.
Она машинально нагрузила промокшей соломой ручную тележку. Затем пошла к сараю, чтобы принести с сеновала немного свежего сена. Пауль Лесслер ничего не имел против, когда она брала из его запасов. В своем модернизированном свинарнике в подстилках он не нуждался.
Труда поднялась по лестнице и обратила внимание на какое-то темное пятно на деревянных балках у люка. Только приподняв в самом дальнем углу сарая несвязанную кучу соломы, она поняла, что это. Прикрытый соломой, лежал рюкзак из темно-синего перлона, такой же жесткий от крови, как рубашка на спине Бена.
Труда забыла про свиней, стоящих на голом бетонном полу. Заскорузлый от крови вещевой мешок отнял у нее последнюю надежду. Рюкзак оказался большим, но не настолько, чтобы в нем можно было транспортировать человека, во всяком случае целиком. Отдельными частями, подумала Труда, почувствовала горячее удушье в горле и мысленно увидела отрубленные пальцы, ноги вперемешку с разрезанными на куски частями туловища и внутренностями.
«Мясник, палач, Харманн!»
Она еще помнила одну песенку, которую они пели детьми. Не сам случай – он произошел еще до ее рождения. Она знала только то, что люди рассказывали. Ужасные вещи: маленьких мальчиков и молодых мужчин провернули через мясорубку и переработали на колбасу. И потом сочинили по этому поводу насмешливую песенку: «Не пропустит, не пройдет, Харманн сам к тебе идет, топором для рубки мяса по дверям тихонько бьет».
Топорик для рубки мяса!
Отрубленные пальцы!
Маятник материнского сердца снова качнулся в сторону невиновности сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57