гнев его как-то разом иссяк. - Послушай, Андрей, может
быть, у тебя дома что-нибудь не так?
Дома? Что значит - дома? Ах да, каждому человеку свойственно иметь
свой дом. Есть, наверное, он и у меня.
Я пожал плечами. Как ему объяснить, что дом мой - это я сам!
Лицо шефа снова посуровело.
- Мне говорили, что ты связался с кришнаитами. Так? - я снова
пожал плечам. - Хорошо. - Он сел в кресло и снова принялся за
телефонный справочник. Я для него больше не существовал. - Можешь
медитировать сколько хочешь, Галин, меня это более не интересует.
Считаю своим долгом предупредить: со следующего месяца начнётся
обещанное сокращение, и твоя кандидатура в списке стоит под номером
первым. Иди.
Боже, как он мне надоел! Единственное, что я хочу от людей, это
чтобы меня оставили в покое. Ведь это так мало!
Я встал и вышел. У самой двери обернулся и тихо сказал:
- Я не шпион.
- А? - шеф удивлённо вскинул брови, но меня в кабинете уже не
было.

СОН

Голан дёрнулся, зашипел и стал надуваться. Серый, смрадный воздух со
свистом вливался в его обмякшее тело, рождая в нём жизнь, биение
пульса и живительную пустоту. Тяжёлое, слипшееся веко единственного
глаза приоткрылось, и сумрачный взгляд воскресшего объял видимый
мир.
- Инкарнация! Инкарнация! - в исступлении завизжала толпа у его
ног.
Голан вздохнул полной грудью и расправил затёкшие плечи. Сжиженный
аммиак потёк по его жилам, жизнь снова вошла в это уродливое тело -
душа слилась со своей материальной оболочкой. Палач с длинной, остро
отточенной металлической спицей в страхе попятился, оступился,
скатился с эшафота на землю и, подгоняемый хохотом, гневными
воплями, свистом и пинками, обратился в бегство.
- Инкарнация! Хвала Богу! - неслось отовсюду.
Голан, убийца и насильник, был казнён прилюдно, всенародно, но
Господь вдохнул в него новую жизнь, вошёл в него, слился с ним в
нерасторжимое единство, стал им самим, и теперь Голан - Инкарнация
Бога в посюстороннем материальном мире, Верховный Правитель, ибо
миром правит Бог, только Бог, никто кроме Бога. Он - претендент на
престол, и место его - во Дворце Каземата.
Он спустился на землю и вошёл в толпу. Толстуны визжали, брызгали
слюной и изливали на Голана верноподданнические чувства, а круглые,
туго накачанные животы их мерно колыхались в сумеречном вечернем
свете, подпрыгивали, словно мячи, с глухими ударами бились друг о
друга, деформировались, мялись, скрипели. Голан с ненавистью взирал
на их мерзкие лоснящиеся рожи, ещё минуту назад обрёкшие его на
позорную смерть, а теперь готовые восхвалять Творца за ниспослание
им Своей Инкарнации в его, Голана, образе.
- Свиньи, - прошипел претендент с омерзением. - Грязные, вонючие
свиньи.
Прямо перед ним приплясывал, захлёбываясь от восторга, толстый,
обрюзгший тип с заплаткой на брюхе и жрал Голана лезущим из орбиты
единственным глазом.
- Вот ты! - Голан ткнул в него пальцем. - Повторяй: я - грязная
свинья, пёс шелудивый, презренный раб. Ну!
Толстун, на которого пал выбор Верховного Правителя, осклабился,
взвыл от восторга, завибрировал всем своим тучным телом и с
готовностью повторил, потом повторил ещё раз, потом ещё, ещё и
ещё...
- Хватит! - рявкнул Голан и резким движением вонзил толстый
длинный ноготь мизинца в его тугое брюхо. Тот испуганно затрепетал,
заморгал, забулькал, стал неуклюже оседать, а из отверстия в брюхе
тонкой струйкой, со свистом, окутывая стоявших рядом существ
полупрозрачным белесым облачком, стал вырываться аммиак, унося с
собой жизнь, тепло и пустоту. Тело обмякло, бесформенной оболочкой
осело на пыльную землю и тут же было затоптано десятками ног.
Новый взрыв верноподданнического восторга исторгся из сотен лужёных
глоток и потряс материальный мир. Верховный Правитель имел право
карать или миловать своих вассалов, не испрашивая на то ничьей
санкции.
- Хвала Верховному Правителю! Война! Святая война! Изъяви волю! О,
Инкарнация!
По законам материального мира, подвластного Господу, или Верховному
Правителю, восходящая на престол Инкарнация должна объявить войну -
всё равно кому. Таков порядок. Достаточно указующего перста, чтобы
изъявить монаршую волю и направить толпы покорных вассалов на смерть
и победу. Голан знал это. Длинный указательный палец его средней
руки взметнулся вверх, и Голан на мгновение замер, стоя у подножия
эшафота - того самого эшафота, где его, Голана, только что казнили.
Мстительная усмешка искривила его фиолетовые губы, обнажив
нестройный ряд редких гнилых зубов.
- Враг там! - возвестил он, и толпа, грозно улюлюкая и хрипя,
покатилась в ту сторону, куда указывал монарший перст, сметая всё на
своём пути, сметая эшафот, сметая лёгкий кустарник, сметая хлипкие
деревянные постройки, растаскивая попутно колья и брёвна и
вооружаясь ими, взметая ввысь тучи голубовато-белесой пыли, клубы
которой тенью ложились на багровое предзакатное солнце. И лишь три
одинокие фигуры, три толстуна остались на опустевшем поле. В отличие
от других, они были худы и тщедушны.
- Пацифисты?! - прогремел Голан и радостно заржал, предвкушая
расправу.
- Мы против убийства, - сказал один из них, бесстрашно глядя в
единственный глаз Правителя. - Останови бойню, монарх.
- Война священна! Это закон, - громогласно возвестил Голан,
упиваясь властью. - Или ты не согласен с законом, смерд?! Говори!
- Убивать грех, - возразил толстун, становясь землистого цвета, -
и это высший закон. Спаси свой народ, монарх, отмени бойню.
Момент настал. Вот оно, счастливое мгновение! Теперь Голан мог
убивать открыто, не боясь кары, не страшась возмездия, на глазах у
толпы, у всего мира, у всей Вселенной, ибо он - Инкарнация Господа,
Верховный Правитель, Монарх-Самодержец и Высший Закон в едином лице.
Он зловеще ухмыльнулся, занёс среднюю руку над головой непокорного
вассала-пацифиста, взмахнул длинным, остро отточенным ногтём и
рассёк толстуна надвое, словно саблей - этот жест у него был
отработан в совершенстве. Толстун обмяк и сдулся, выпустив в лицо
Голану туманное облачко живительного аммиака.
- Псов надо учить, - нравоучительно провозгласил удовлетворённый
Голан, вдыхая жизнь поверженного бунтовщика, и грозно взглянул на
тех двоих, что остались в живых. - Ну, а вы тоже против святого
убийства?
Пацифисты задрожали, попятились, блея на ходу что-то в своё
оправдание, потом разом повернулись и что было сил бросились наутёк.

- То-то, - подвёл черту Голан. - Вислоухий!
Из ближайших кустов выкатился толстун с гнусной рожей и заржал.
- А здорово ты их, а, Голан? Лихо! Вот бы мне так научиться.
Он вскочил на пустую бочку из-под маринованных сморчков и заплясал,
вихляя массивным задом и цокая языком от блаженства.
- Вот потеха! Ты теперь Верховный Правитель! Ха-ха-ха! Умора!
- Сократись! - гаркнул Голан. - Пока я не проткнул твоё жирное
брюхо!
Физиономия Вислоухого удивлённо вытянулась.
- Ты чего, Голан? Ты что, забыл?
- Это ты забыл, смерд, что стоишь перед Инкарнацией Господа Бога,
Верховным Правителем, Голаном Первым! Пади ниц, Вислоухий!
Вислоухий медленно сполз с бочки и испуганно округлил единственный
глаз,
- Голан, ты что?.. - шёпотом спросил он.
- Ниц!! Ну! - взревел Голан, и Вислоухий бухнулся в голубую пыль.
- Так-то. Будешь послушен - сделаю своей Тенью. Понял?
- Понял, мой Повелитель.
- Тогда - во Дворец!
Голан влез в бочку. Вислоухий повалил её на бок и покатил на восток,
пыхтя, кряхтя и отдуваясь. Неожиданная спесь старого друга и
сообщника чрезвычайно удручали его. Но стать Тенью не мог мечтать он
даже в лучших своих снах.
Из-за холма вылетела группа всадников и в один миг окружила
Повелителя и его Тень.
- Кто? - рванул лужёную глотку глава разъезда.
- Верховный Повелитель материального мира, - испуганно молвил
Вислоухий и дрожащим пальцем указал на бочку.
Голан неуклюже выскочил из бочки и надменно воззрился на главного
всадника.
- Ниц, псы!
Дружный, квакающий хохот послужил ему ответом.
- Вы слышали? Ниц! Ха-ха-ха!
- Тень! - Голан в ярости обернулся к Вислоухому. - Во Дворец
Каземата!
- Стоять! - гаркнул всадник. - За псов ты ответишь, убийца. Я
узнал тебя: ты - Голан. По тебе плачет спица палача, преступник.
- Голан казнён, - возразила Тень чуть слышно. - В его теле -
Инкарнация Господа Бога.
- Инкарнация? - удивлённо спросил всадник, теряя уверенность. -
Что ты мелешь, дурак?
- Запомни эти рожи, Тень, - молвил Голан зловеще. - С них и
начнём.
Всадники испуганно попятились. Они уже начали понимать, что эти двое
не блефуют.
Голан снова втиснул своё жирное тело в бочку.
- Во Дворец! - раздался его утробный глас.
Вислоухий, озираясь на двигавшихся за ними на почтительном
расстоянии всадников, вновь покатил бочку на восток.
Внезапный порыв ветра вместе с поднявшейся пылью донёс до них
отчётливую аммиачную вонь. Не дожидаясь монаршего указа, Вислоухий
остановился и обратил единственный глаз в ту сторону, откуда
примчался ветер. Голан высунул нос из бочки и принюхался.
- Война окончена, - сказал он и смачно сплюнул под ноги
Вислоухому. - Победа и смерть. Моя победа и их смерть.
Словно в подтверждение его слов очередной порыв ветра швырнул ему в
лицо нечто похожее на пустой полотняный мешок. Ещё пара таких мешков
вяло, подобно кустам перекати-поля, проволоклись по пыльной земле.
Всадники обалдело вертелись на своих неказистых лошадёнках, пытаясь
постичь происходящее. Вскоре уже вся долина пестрела прыгающими,
скачущими, переваливающимися с боку на бок пустыми мешками.
Это были трупы погибших толстунов, которых Голан своей монаршей
властью послал умирать в ознаменование своего восшествия на великий
престол.
Верховный Правитель самодовольно ухмыльнулся.
- Дело сделано, господа. Святое убийство свершилось.
Испуганные всадники бросились врассыпную.

ЯВЬ

- Ваш билет!
Я с неохотой возвращаюсь в серый будничный мир объектов. Надо мной
завис контролёр. Вернее, зависла, ибо это - женщина. Немолодая,
некрасивая, с красным от напряжения лицом, во взгляде -
настороженность и готовность к прыжку. Тигрица, вышедшая на охоту.
Любопытно. Все контролёры считают, что безбилетник - это некая
норма, пассажир же с билетом (или с прокомпостированным талоном, что
более отвечает духу современности) являет собой вопиющее отклонение
от нормы. Едва поднявшись на первую ступеньку автобуса (или любого
другого вида городского транспорта), контролёр a priori видит в
плотной толпе пассажиров потенциально нормальных людей, то есть
безбилетников. Просеивая их сквозь своё контролёрское сито, он
пытается выявить этих потенциально нормальных, и всякий раз, когда
ему это удаётся, испытывает неописуемую радость. Радость не только
оттого, что не перевелись ещё на Руси нормальные люди, а от
предстоящего бурного объяснения с ними, которое, как показывает
опыт, неизбежно: ни один нормальный, или иначе "заяц", никогда не
спешит сознаться в своей нормальности. И свой долг этот потрошитель
пассажирских душ видит именно в том, чтобы втолковать этому
нормальному "зайцу", что он нормален, нормален до мозга костей, и в
знак своей правоты суёт ему квитанцию. И уже совершенно неважно, что
квитанция та стоит десять тысяч рублей (когда-то она обходилась
всего в один рубль).
Я порылся в карманах, но билета там не нашёл. Тигрица замерла,
почуяв добычу, глаза её засветились хищной радостью. Наконец-то хоть
один нормальный! - словно говорили они.
- Ваш билет! - повысила голос контролёрша. Лицо её пошло лиловыми
пятнами - наверное, решил я, от предвкушения схватки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14