Но стоит лишь ему окунуться в
царство грёз, как шоры спадают с глаз его, являя взору творение в
первозданной его истинности. Непостижимое становится постижимым и
постигаемым, сон - явью, явь - сном.
...достоверностью стали сны, неопровержимо
доказанной достоверностью... а явь стала сном. (8)
Вряд ли о Боге мы узнаем когда-нибудь больше: Он Сам для нас
непостижим, ибо стоит над миром, вне мира, около мира. Он непостижим
для нас так же, как и мы для Него - между нами высится грань
непостижимости.
Продолжим аналогию и по другую сторону: не есть ли Бог всего лишь
один из многих подобных ему Богов, для коих мир яви суть некий
внешний мир, мир высшей объективной реальности, где каждый из Них
столь же одинок и неприкаян, как и человек в этом мире? И не
является ли Бог в наш мир лишь тогда, когда Он спит и видит нас лишь
как свою фантазию? В периоды же бодрствования Он покидает нас,
покинув же - тотчас забывает. И не явил ли Бог Самого Себя в одном
из Своих сновидений в образе Иисуса Христа?
Быть может, и я когда-нибудь предстану эдаким Христом в мире своих
грёз...
Поистине, жизнь наша - галлюцинация, но не дьявола, а Господа Бога.
Галлюцинация ли, сон - есть ли здесь грань?
...где границы? Сладкий сон, горький ли сон, -
о, жизнь, быстрым видением проносящаяся! (9)
Мысль о том, что все люди, даже самые ничтожные, жалкие и никчемные
- Боги каждый в своем мире, явилась мне подобно удару грома среди
ясного неба. Какой теперь смехотворной казалась мне идея Фрейда о
сексуальной природе сна! Человек - Бог, но никак не сексуальный
маньяк. Бог - это звучит гордо!
И снова я оказался на распутье. Что предпочесть? Остаться ли одним
из миллионов таких же как я заброшенных и одиноких тварей, именуемых
людьми, или же стать Богом? Не обрести себя в Боге, как учит
догматическое христианство, и не обрести Бога в себе, как учат
мистики и пантеисты, а именно стать Богом, боговоплотиться.
Я избрал последнее - и, видит Бог (который же из Богов?), не ошибся
в выборе.

СОН

Солнце уже зашло, когда бочка с монархом была доставлена в столицу.
Толстуны попрятались по своим норам, не смея показаться на глаза
Повелителю и его Тени. Дворец Каземата был пуст. Приспешники
прежнего монарха бежали, прихватив с собой и самого монарха. Но
Голану сейчас было не до них.
- Вислоухий, веди меня в Камеру Жизни, - приказал он бывшему
другу, и тот уловил в голосе Повелителя дрожь и нетерпение.
- Сию минуту, Голан, - засуетился Вислоухий, выволакивал монарха
из тесной вонючей бочки. - Мне бы сперва по малой нужде...
Голан позеленел от ярости.
- Запомни, Тень, - зашипел он, приблизив единственный глаз к лицу
слуги, - здесь, в этом мире, может быть только моя нужда. Моя!
Усвоил, смерд?! И сейчас я нуждаюсь в том, чтобы ты сопроводил меня
в Камеру Жизни. Повтори!
- Я должен отвести тебя в Камеру Жизни, мой Повелитель, - послушно
проблеял Вислоухий, трясясь всем телом.
- То-то, - заключил Голан. - Веди же!
Они углубились внутрь пустынного Дворца, шли по многочисленным
переходам, пересекали роскошные залы, карабкались по бесчисленным
лестницам, спускались в подвалы, пока наконец не оказались перед
массивной металлической дверью, напоминающей вход в бомбоубежище.
Дверь никто не охранял: стража разбежалась, словно тараканы.
- Кажется, это здесь, - неуверенно пробормотал Вислоухий,
почёсываясь.
- Открывай! - приказал Голан, едва скрывая нетерпение.
Вислоухий навалился на засов, дверь скрипнула и тяжело подалась в
сторону. В лица им пахнуло застоявшимся запахом плесени, погреба и
аммиака.
Голан шагнул первым.
- Вот она, сокровищница Дворца Каземата! - восхищённо прошептал
он.
Тусклый свет факелов освещал длинное узкое помещение, по сторонам
которого тянулись многочисленные стеллажи, до отказа заставленные
стеклянными бутылями и металлическими канистрами. Голан схватил одну
бутыль, но не удержал, бутыль выскользнула из его пальцев, упала и
разбилась. Едкая, дымящаяся жидкость растеклась по бетонному полу.
Голан вдохнул полной грудью и блаженно зажмурился.
- Аммиак, - самозабвенно прошептал он.
Он схватил вторую бутыль, на этот раз более аккуратно и осторожно,
бережно вынул пробку, понюхал, крякнул от удовольствия и приник к
горлышку. Живительная влага быстро вливалась в его пустое нутро.
Опорожнив бутыль, Голан откинул в сторону пустую посудину и взял с
полки ещё одну. И лишь после третьей, раздувшись до неимоверной
величины и заполнив до отказа своё тело нашатырным спиртом,
оглянулся к Вислоухому. Тот стоял в углу и тихо, с оглядкой,
оправлялся.
- Ты что?! - взревел Голан и вдруг расхохотался.
- Не могу больше, Голан, - обречённо пробубнил Вислоухий, вибрируя
всем телом, но, услышав хохот Повелителя, робко улыбнулся в ответ.
Выпитое зелье ввергло монарха в благодушное расположение духа.
- Ха-ха-ха! - гремел он, катаясь по бетонному полу в приступе
истерического веселья и разбрызгивая пролитый нашатырь. - Ты всё
тот же, Вислоухий. Готов гадить даже в святая святых моего Дворца!
Ох, держите меня, я сейчас лопну от смеха...
Сначала тихо, застенчиво, только слегка похихикивая, потом всё более
и более расходясь, Вислоухий принялся вторить своему Господину, и
вот уже оба - Повелитель и его Тень - в две глотки вопили,
брыкались, носились, кувыркались, орали разухабистые песни своего
преступного прошлого...
- Пей, Вислоухий! - благим матом визжал Голан, вливая в жадную
утробу слуги одну бутыль за другой. - Я угощаю! Сегодня мой день!
Они быстро опьянели и вскоре затихли меж стеллажей с изрядно
поредевшими запасами аммиака, в луже из спирта, пополам смешанного с
мочой, потрясая низкие своды Камеры Жизни хриплым храпом.
Первым очнулся монарх. Его колотил озноб, от одежды несло какой-то
вонючей гадостью. Факел чадил, наполняя помещение мутным чёрным
дымом. Он был зол и угрюм, нутро настоятельно требовало новой порции
зелья. Высосав из десятилитровой стальной канистры добрую половину
(стеклянную бутыль он не решился взять в дрожащие руки), Голан с
остервенением пихнул ногой бесчувственное тело Вислоухого. Тот
застонал и, не просыпаясь, осыпал Голана мерзкой бранью.
- Вставай, ублюдок, - прохрипел монарх и двинул слугу вторично по
его толстому заду. - От тебя несёт, словно от кучи дерьма!
Вислоухий сел. Его нещадно мутило, большая, словно качан капусты,
голова билась в приступе похмельного синдрома.
- Где это я? - Его единственный глаз таращился по сторонам,
скудный умишко пытался восстановить цепь предыдущих событий.
- В сортире у Господа Бога, - зло огрызнулся Голан. - Поднимайся
же, смерд, не заставляй ждать своего монарха!
- М-м-м... - промычал Вислоухий, икнул и схватился за голову.
Обрывки воспоминаний постепенно внесли некоторую ясность в его
атрофированный мозг. Он встал, пошатнулся и снова упал. Странный
чмокающий звук донесся до Голана.
- Ты что, спятил?
Распластавшись, Вислоухий лакал ещё не успевшую испариться жидкость
прямо с пола.
- Свинья, - с омерзением скривился Голан и двинул слугу в третий
раз.
Вислоухий поднялся и, шатаясь, пошлёпал к выходу.
- Плохо мне, Голан, ох, плохо, - проблеял он. - Сейчас меня...
Он вдруг скрючился и весь подался вперед. Его обильно вырвало.
- Обожрался, сволочь, - уже без злости, даже с какой-то отеческой
лаской, произнёс Голан. - На, выпей!
Он протянул слуге початую канистру, из которой только что пил сам.
Вислоухий сильно передёрнулся и жадно приник к горлышку.
- Всё, кажется отпустило, - переведя дыхание, пробормотал он.
- Тогда идём! - приказал Голан.
Они покинули Камеру Жизни, даже не потрудившись запереть за собой
дверь. Солнечный свет ударил им в лица.
- Уже утро? - удивился Вислоухий. Он был зелен, грязен и жалок.
- Ну и рожа у тебя, Тень, - брезгливо поморщился Голан.
- У тебя не лучше, мой король.
Монарх развернулся и хлёстко двинул Вислоухого по жирной морде. Тот
перекувырнулся в воздухе и отлетел шагов на десять.
- Ты что, взбесился, Голан? - обиделся Вислоухий, с трудом
поднимаясь на ноги и потирая ушибленный нос.
- Впредь воздержись от подобных высказываний в адрес своего
Повелителя, - нравоучительно, без злости, заметил монарх. - Не
забывай, что ты - всего лишь моя Тень.
- Прости, мой Повелитель.
- То-то же. Веди меня в Камеру Смерти.
- В Камеру Смерти?!
- Я не повторяю дважды, - чётко отрезал Голан, и единственный глаз
его налился гневом.
- Да, мой Повелитель. В Камеру Смерти.
И снова начались скитания по безлюдному Дворцу Каземата. Наконец они
достигли цели.
В противоположность Камере Жизни, Камера Смерти представляла собой
высокое круглое помещение, у стен которого размещались всевозможные
орудия убийства, порой хитроумные, сложные и замысловатые, но в
основном здесь были собраны тонкие металлические спицы различной
длины, которыми палачи обычно пользовались, приводя смертные
приговоры в исполнение.
Широко расставив ноги и выпятив брюхо, Голан стоял посреди зала и
мрачно усмехался, а из-за его плеча, ёжась и икая, испуганно
выглядывал Вислоухий.
- Уйдём отсюда, Голан, - блеял слуга.
- Сократись, смерд, - бросил Голан и шагнул вперёд. Взгляд его
упал на длинную острую титановую спицу, пожалуй, самую длинную и
самую острую из всех здесь имеющихся. Монарх с благоговением взял её
в руки и со знанием дела пощупал остриё. Солнечный блик отразился на
одной из её граней.
- Это как раз то, что мне нужно.
- Что? - не расслышал Вислоухий.
Голан резко повернулся и приставил остриё спицы к тугому пузу слуги.
Тот побледнел и в страхе закатил единственный глаз.
- Боишься? - ласково спросил Голан и скривился в усмешке. - Это
хорошо, что боишься. Ты и должен бояться, и ты, и вся эта пугливая
мразь - на то я и монарх, Верховный Правитель мира.
Он отвёл спицу в сторону.
- Ох, и напугал ты меня, Голан, - судорожно вздохнул Вислоухий, не
в силах оторвать взгляда от титанового острия.
- Идём, - приказал Голан и быстрым шагом направился к выходу.
Спицу он прихватил с собой.
Они поднялись в Палату Церемоний. Здесь их уже ждала толпа
новоиспечённых царедворцев и приспешников, собравшихся ещё затемно,
дабы выразить свои верноподданнические чувства и вовремя поспеть к
раздаче постов, чинов и портфелей, кои со сменой Правителя всегда
обновлялись и назначение которых по заведённой издавна традиции
обычно производилось в первый же день нового правления.
Буря ликования затопила Палату, но монарх пресёк её в самом
зародыше, воздев кверху остро отточенную спицу. Наступила гробовая
тишина.
- Ты! - Голан ткнул спицей в ближайшего толстуна. - Будешь моим
секретарём. Остальные - вон отсюда! Живо!
Робко, боясь поднять глаза на Повелителя, сановные толстуны стройной
чередой потянулись к выходу, пока в зале не осталось только трое:
секретарь, Вислоухий и сам Голан.
- Желаю изъявить монаршую волю, - возгласил Голан, развалясь на
шикарном троне, отделанном драгоценной древесиной и усыпанном
самоцветными каменьями. - Пиши! Указ No1 Верховного Повелителя
материального мира Голана Первого.
Секретарь изготовился писать.
- Первое, - начал Голан. - Уничтожить содержимое Камеры Смерти, а
саму Камеру - замуровать навечно.
- Но как же так, Голан! - изумился Вислоухий. - А казни? А святое
убийство?
- Сократись, Тень! - рявкнул Голан, метнув в Вислоухого гневный
взгляд. - Второе. По всей Империи ликвидировать все судебные
органы. Третье. Объявить бывшего монарха и всех, кто служил ему, вне
закона и предать их личному суду Верховного Правителя Голана
Первого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14