– Я просто излагаю факты.
Досев снова пролистал справку об Арнаудове, она легла на его стол еще утром. Выходец из середняцкой деревенской семьи, активное участие в жизни гимназии, в летних работах, учеба в институте, сочетавшаяся с комсомольской деятельностью, инженер в цехе, там же принят в партию, главный инженер, товаровед и начальник конторы, четыре года в торговом представительстве, снова контора, снова полтора года за границей, в капстране, начальник отдела в министерстве, заместитель генерального директора, наконец, сам – генеральный. Орден к пятидесятилетию. Никаких партийных и служебных взысканий, высокая оценка труда, доверие. Все правильно и скучно. И ни строчки о характере, норове, привычках и слабостях. Таковы все наши характеристики, пока кто-нибудь не проштрафится. Вот тогда-то начинается литература и психология.
– Станчев, ты знаешь Арнаудова с детских лет. Почему даже из того периода ты не выудил ни одной личной черточки?
Начальство отпихнуло двумя пальцами справку, словно та была заразной.
– Это служебная справка, Тодор. Теперь я займусь его личными делами.
– Когда, Коля? Ты в каком веке живешь?
Станчев обиженно замолчал: опять эти намеки на его медлительность, притом несправедливые – разве возможно составить подробный портрет такого человека, как Арнаудов, за считанные дни при таких деликатных обстоятельствах? Можно, конечно, только для этого пришлось бы много пропустить и сочинить.
– Расскажи-ка мне, что тебе известно о нем с тех лет. Только подробно.
Станчев попросил кофе и углубился в воспоминания, тщательно обдумывая каждую фразу. Он знал характер Досева и отдавал себе отчет в том, что даже малейшие несовпадения будут замечены, а любое невзвешенное слово может вывернуть все наизнанку.
– Значит, насколько я понял, ты его всерьез не подозреваешь? – заключило начальство после того, как следователь завершил свой рассказ.
Ну вот опять… Подавай ему: или – или! Как я могу сказать сейчас, подозреваю его всерьез или не всерьез?
– Ты не спросил меня о Балчеве, Тодор…
– Не я должен спрашивать, а ты мне докладывать!
Станчев вкратце описал свои встречи с Балчевым и Ваневой, сказал, что Балчев, по его мнению, просто столичный донжуан, не более того, и добавил:
– Я пока не подозреваю Арнаудова, просто испытываю некоторые сомнения. И хотел бы их проверить лично, если ты не возражаешь. И он изложил свой план.
Досев долго дымил, постукивая пальцами по столешнице.
– Эх, Коля, ты просто меня укладываешь на обе лопатки… Ты кто – наш кадровый следователь или Шерлок Холмс? Какое сближение, какие легенды и впечатления – ты что, роман пишешь? И сколько времени еще будет тянуться это расследование?
Станчев настаивал на своем.
– Слушай, сперва проверь путевой лист и где он ночевал той ночью в Софии – если сможешь, разумеется. Во-вторых, попробуй еще раз разыскать какого-нибудь случайного свидетеля, видевшего Кушеву с седым. Не могли же они так скрываться, чтобы ни слухом, ни духом… А тогда решим.
Два дня спустя Станчев доложил, что графа в путевом листе уже заполнена, похоже, теми же чернилами и той же рукой, которой вписан не день отбытия из Варны, а следующий день. Из-за того, что проверка осуществлялась в экстремальных условиях – в машине, оставленной на ночь перед домом Арнаудовых, экспертизу провести не удалось.
– Пока в ней нет необходимости, – сказал Досев. Голос его смягчился, словно после простуды, явный признак, что он был доволен. – А ночевка?
Станчев пожал плечами – он не смог придумать предлог и обставить беседу ни с близкими Арнаудова – женой и дочерью, ни с соседями – не получалось, да и рано пока. А насчет случайного свидетеля он считает, что бессмысленно обходить уже опрошенных. Если между ними и была связь, то она была тайной. Досев спросил, почему тот так считает. Да потому, что переворошил в памяти гимназические годы и пришел к неожиданному выводу: никто не знал ни об одном случае любовной связи Григора Арнаудова, любимца учениц и молодых учительниц, ни об одном. Вот так-то, Досев, ни одного намека на какую-нибудь интимную историю.
– Ну и что, собираешься идти на сближение? Ты же не подводная лодка, Коля!
Станчев промолчал.
– А легенда?
Следователь изложил свои соображения и заметил, как левая бровь начальника приподнялась, что означало – вот тебе, бабушка, и Юрьев день…
– Фантазер ты, мать твою за ногу… не пройдет это, генерал нам намылит шею.
Станчев не понимал, почему им надо мылить шею – легенда как легенда.
– Потому что это несерьезно, вот почему. И вообще…
– В таком случае прошу освободить меня от ведения этого дела, – не сдержался Станчев и в ту же секунду пожалел о сказанном.
– А-а-а, вот как, значит… Сочиняешь фантастические легенды, подкидываешь еще более фантастичные идеи, а затем умываешь руки?
Досев встретил страдальческий взгляд Станчева и тоже пожалел о своей шпильке. Чтобы снять напряжение, он спросил, как обстоят дела с квартирой Кушевой. И пока следователь сообщал, что известное время за квартирой велось наблюдение и несколько раз проводились проверки, но никаких попыток проникнуть в квартиру обнаружено не было, Досев подумал о том, что Станчеву все это дается нелегко и вообще случай запутанный и тяжелый, особенно после появления Арнаудова. Этот мужчина заслуживал внимания, но вариант Станчева не обещал многого. К тому же существовал риск, что его раскусят, а если этот след верный, то они с ходу потеряют его, возможно, навсегда. С другой стороны, было что-то привлекательное в наивном плане Николы. Будь в нем хоть один шанс на удачу, воспользоваться им мог только этот чудак. Но как воспримет такой поворот высокое начальство?.. Нет, нет.
– Коля, – по-дружески посоветовал ему Досев, – проверь все командировки этих двоих. Вдруг там окажутся совпадения?
Станчев ответил, что уже побеспокоился об этом – начал проверку документов в нескольких отелях на побережье и в четырех крупных городах, по обе стороны Балканского хребта.
– Плюс все примечательные мотели в округе, – добавил Досев. – Все может быть!
* * *
Анетта Кушева и Григор Арнаудов познакомились самым банальным образом – в баре варненского шикарного отеля где-то около полуночи. По традиции Кушева проводила первую половину отпуска в родительском доме, другую – на море. Дома она предавалась лени, окруженная материнской заботой и отцовской лаской. Просыпалась поздно, завтракала в постели, долго стояла под душем, этакая наша Афродита в пене от шампуня, после обеда снова спала, потом отправлялась в гости. Вечера делила между телевизором, новооткрывшейся дискотекой и домашней болтовней. За время пребывания у родных она хорошела, ее кожа, приобретавшая матовый оттенок, притягивала взгляды мужчин, походка ее становилась еще более плавной, а в глазах загоралась потаенная нежность – она становилась похожей на распустившуюся алую розу, затихшую в ожидании утренней росы.
Загодя получив финансовую помощь от отца, истомленная ожиданием Анетта отправилась в Варну и остановилась в дорогом отеле у самого моря. Днем она проводила несколько часов на пляже, плавала, загорала, играла в карты или в волейбол со случайными знакомыми – в окружении ухлестывающих за ней и даже преследующих ее полуобнаженных молодых ковбоев, общение с которыми резко обрывалось за пределами пляжа.
После обеда она спала, затем отправлялась на подводный массаж – процедуру, доставлявшую ей чувственное наслаждение, или в кегельбан, ходила в кино или на эстрадный концерт и после легкого ужина, зачастую состоявшего из одних фруктов, спускалась в бар, чтобы провести время за рюмкой кампари в табачно-музыкальном уюте этого заведения. К ней подсаживались ухажеры, заводили беседу, предлагали выпивку, поездки на машине, без машины, а некоторые переходили к сути вещей без особых увертюр. Анетта вела себя в зависимости от ситуации – то изображая невинность, то учтиво холодно, то предрасполагающе, то резко, в редких случаях принимала скромное угощение, поддерживая неизбежный диалог, но не соглашаясь покинуть бар, а поздно ночью возвращалась в номер, чтобы принять душ и заснуть за чтением очередного переводного детектива.
Уже на второй день бармен, расправив плечи под белоснежной рубашкой, подмигнул своему помощнику: девчушка, видно, из органов, ловят кого-то…
В тот вечер поселившийся здесь же Арнаудов возвращался слегка навеселе: после совещания был ужин с местными товарищами, и они немного приняли на грудь, пришлось возвращаться пешком. Несмотря на поздний час, весь город высыпал на улицы в элегантно полуобнаженном виде, в особенности женская его половина, питейные заведения работали на полную катушку, отовсюду неслась музыка, рычали машины и клокотала многоязычная речь, настраивавшая душу на беззаботный и даже легкомысленный лад.
По старой привычке Арнаудов обвел взглядом переполненный ресторан-сад в надежде обнаружить знакомых, затем заметил вход в бар и без колебания направился туда. Ему не хотелось ни спать, ни читать – перед сном душа просила чего-нибудь крепенького со льдом.
Они заметили друг друга почти одновременно, и, вероятно, это совпадение решило все остальное: оба оценили друг друга практически безошибочно. Перед тем как поинтересоваться, свободно ли место рядом с ней, Григор ловко обшарил взглядом публику и, убедившись, что знакомых лиц нет, направился к Кушевой. Он двигался не спеша, плавно, не упуская ее, казалось бы, устремленного в сторону входа взгляда. Эта ее хитрость была серьезным авансом, по крайней мере так ему показалось в первые мгновения. И потому он решил не терять бдительности.
– Я знаю, насколько рискованно спрашивать молодую женщину о свободном месте, – с подкупающей естественностью промолвил он, отвешивая легкий поклон. – Добрый вечер.
– Добрый вечер, – ответила Кушева, очарованная приятным баритоном.
– Не стану ни мешать, ни досаждать вам. Выпью свое виски и покину вас.
– Почему вы решили, что помешаете мне? – спросила Кушева, иронично оглядев свободные места вокруг себя. – Вы судите по моему виду?
– Вы выглядите прекрасно.
Он приблизился, а она виртуозно выгнула свой стан, дабы подчеркнуть то, что следовало.
– У вас уставшее лицо, – напрямик сказала Кушева. Арнаудов кивнул.
– Совещания?
– Угадали.
– Тогда милости прошу.
Через полчаса они уже налегали на виски с большими кусками льда, углубившись в ночную беседу. В отличие от него, представившегося инженером Василевым из столицы, Кушева не таила ни личных, ни профессиональных тайн. Григор сразу же ухватился за фармацевтику, о которой имел весьма смутное представление… Единственное, что мне известно из вашей профессии, признался он, так это venena А и venena В. Но я даже не знаю точно, что означают эти термины. Анетта объяснила, и разговор завертелся вокруг ядов: какие из них самые сильнодействующие – животного или растительного происхождения? Кушева сказала, что, по ее мнению, страшнее растительные – она имела в виду зеленый мухомор, хотя… Для Григора это было зацепкой… Странно, Анетта, и вот почему: правда ли, что природу можно разделить на животную и растительную?.. Правда… А верно ли, что растения многочисленнее, вычурнее по форме, цвету, запаху и… невиннее?!.. Он заметил, как ее зрачки слегка расширились, и это его вдохновило… Продолжим – растения неподвижны, верны своим корням, я бы сказал… Григор искал слово, но никак не мог его подобрать: я бы сказал, они – стоики… Он заметил, что и на этот раз попал в десятку… И знаете, почему? Потому что в отличие от нас, животных, которые охотятся, нападают, истребляют друг друга, они питаются единственно соками земли, нашей общей матери, они – ее нежные чада. Потому-то я и говорю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Досев снова пролистал справку об Арнаудове, она легла на его стол еще утром. Выходец из середняцкой деревенской семьи, активное участие в жизни гимназии, в летних работах, учеба в институте, сочетавшаяся с комсомольской деятельностью, инженер в цехе, там же принят в партию, главный инженер, товаровед и начальник конторы, четыре года в торговом представительстве, снова контора, снова полтора года за границей, в капстране, начальник отдела в министерстве, заместитель генерального директора, наконец, сам – генеральный. Орден к пятидесятилетию. Никаких партийных и служебных взысканий, высокая оценка труда, доверие. Все правильно и скучно. И ни строчки о характере, норове, привычках и слабостях. Таковы все наши характеристики, пока кто-нибудь не проштрафится. Вот тогда-то начинается литература и психология.
– Станчев, ты знаешь Арнаудова с детских лет. Почему даже из того периода ты не выудил ни одной личной черточки?
Начальство отпихнуло двумя пальцами справку, словно та была заразной.
– Это служебная справка, Тодор. Теперь я займусь его личными делами.
– Когда, Коля? Ты в каком веке живешь?
Станчев обиженно замолчал: опять эти намеки на его медлительность, притом несправедливые – разве возможно составить подробный портрет такого человека, как Арнаудов, за считанные дни при таких деликатных обстоятельствах? Можно, конечно, только для этого пришлось бы много пропустить и сочинить.
– Расскажи-ка мне, что тебе известно о нем с тех лет. Только подробно.
Станчев попросил кофе и углубился в воспоминания, тщательно обдумывая каждую фразу. Он знал характер Досева и отдавал себе отчет в том, что даже малейшие несовпадения будут замечены, а любое невзвешенное слово может вывернуть все наизнанку.
– Значит, насколько я понял, ты его всерьез не подозреваешь? – заключило начальство после того, как следователь завершил свой рассказ.
Ну вот опять… Подавай ему: или – или! Как я могу сказать сейчас, подозреваю его всерьез или не всерьез?
– Ты не спросил меня о Балчеве, Тодор…
– Не я должен спрашивать, а ты мне докладывать!
Станчев вкратце описал свои встречи с Балчевым и Ваневой, сказал, что Балчев, по его мнению, просто столичный донжуан, не более того, и добавил:
– Я пока не подозреваю Арнаудова, просто испытываю некоторые сомнения. И хотел бы их проверить лично, если ты не возражаешь. И он изложил свой план.
Досев долго дымил, постукивая пальцами по столешнице.
– Эх, Коля, ты просто меня укладываешь на обе лопатки… Ты кто – наш кадровый следователь или Шерлок Холмс? Какое сближение, какие легенды и впечатления – ты что, роман пишешь? И сколько времени еще будет тянуться это расследование?
Станчев настаивал на своем.
– Слушай, сперва проверь путевой лист и где он ночевал той ночью в Софии – если сможешь, разумеется. Во-вторых, попробуй еще раз разыскать какого-нибудь случайного свидетеля, видевшего Кушеву с седым. Не могли же они так скрываться, чтобы ни слухом, ни духом… А тогда решим.
Два дня спустя Станчев доложил, что графа в путевом листе уже заполнена, похоже, теми же чернилами и той же рукой, которой вписан не день отбытия из Варны, а следующий день. Из-за того, что проверка осуществлялась в экстремальных условиях – в машине, оставленной на ночь перед домом Арнаудовых, экспертизу провести не удалось.
– Пока в ней нет необходимости, – сказал Досев. Голос его смягчился, словно после простуды, явный признак, что он был доволен. – А ночевка?
Станчев пожал плечами – он не смог придумать предлог и обставить беседу ни с близкими Арнаудова – женой и дочерью, ни с соседями – не получалось, да и рано пока. А насчет случайного свидетеля он считает, что бессмысленно обходить уже опрошенных. Если между ними и была связь, то она была тайной. Досев спросил, почему тот так считает. Да потому, что переворошил в памяти гимназические годы и пришел к неожиданному выводу: никто не знал ни об одном случае любовной связи Григора Арнаудова, любимца учениц и молодых учительниц, ни об одном. Вот так-то, Досев, ни одного намека на какую-нибудь интимную историю.
– Ну и что, собираешься идти на сближение? Ты же не подводная лодка, Коля!
Станчев промолчал.
– А легенда?
Следователь изложил свои соображения и заметил, как левая бровь начальника приподнялась, что означало – вот тебе, бабушка, и Юрьев день…
– Фантазер ты, мать твою за ногу… не пройдет это, генерал нам намылит шею.
Станчев не понимал, почему им надо мылить шею – легенда как легенда.
– Потому что это несерьезно, вот почему. И вообще…
– В таком случае прошу освободить меня от ведения этого дела, – не сдержался Станчев и в ту же секунду пожалел о сказанном.
– А-а-а, вот как, значит… Сочиняешь фантастические легенды, подкидываешь еще более фантастичные идеи, а затем умываешь руки?
Досев встретил страдальческий взгляд Станчева и тоже пожалел о своей шпильке. Чтобы снять напряжение, он спросил, как обстоят дела с квартирой Кушевой. И пока следователь сообщал, что известное время за квартирой велось наблюдение и несколько раз проводились проверки, но никаких попыток проникнуть в квартиру обнаружено не было, Досев подумал о том, что Станчеву все это дается нелегко и вообще случай запутанный и тяжелый, особенно после появления Арнаудова. Этот мужчина заслуживал внимания, но вариант Станчева не обещал многого. К тому же существовал риск, что его раскусят, а если этот след верный, то они с ходу потеряют его, возможно, навсегда. С другой стороны, было что-то привлекательное в наивном плане Николы. Будь в нем хоть один шанс на удачу, воспользоваться им мог только этот чудак. Но как воспримет такой поворот высокое начальство?.. Нет, нет.
– Коля, – по-дружески посоветовал ему Досев, – проверь все командировки этих двоих. Вдруг там окажутся совпадения?
Станчев ответил, что уже побеспокоился об этом – начал проверку документов в нескольких отелях на побережье и в четырех крупных городах, по обе стороны Балканского хребта.
– Плюс все примечательные мотели в округе, – добавил Досев. – Все может быть!
* * *
Анетта Кушева и Григор Арнаудов познакомились самым банальным образом – в баре варненского шикарного отеля где-то около полуночи. По традиции Кушева проводила первую половину отпуска в родительском доме, другую – на море. Дома она предавалась лени, окруженная материнской заботой и отцовской лаской. Просыпалась поздно, завтракала в постели, долго стояла под душем, этакая наша Афродита в пене от шампуня, после обеда снова спала, потом отправлялась в гости. Вечера делила между телевизором, новооткрывшейся дискотекой и домашней болтовней. За время пребывания у родных она хорошела, ее кожа, приобретавшая матовый оттенок, притягивала взгляды мужчин, походка ее становилась еще более плавной, а в глазах загоралась потаенная нежность – она становилась похожей на распустившуюся алую розу, затихшую в ожидании утренней росы.
Загодя получив финансовую помощь от отца, истомленная ожиданием Анетта отправилась в Варну и остановилась в дорогом отеле у самого моря. Днем она проводила несколько часов на пляже, плавала, загорала, играла в карты или в волейбол со случайными знакомыми – в окружении ухлестывающих за ней и даже преследующих ее полуобнаженных молодых ковбоев, общение с которыми резко обрывалось за пределами пляжа.
После обеда она спала, затем отправлялась на подводный массаж – процедуру, доставлявшую ей чувственное наслаждение, или в кегельбан, ходила в кино или на эстрадный концерт и после легкого ужина, зачастую состоявшего из одних фруктов, спускалась в бар, чтобы провести время за рюмкой кампари в табачно-музыкальном уюте этого заведения. К ней подсаживались ухажеры, заводили беседу, предлагали выпивку, поездки на машине, без машины, а некоторые переходили к сути вещей без особых увертюр. Анетта вела себя в зависимости от ситуации – то изображая невинность, то учтиво холодно, то предрасполагающе, то резко, в редких случаях принимала скромное угощение, поддерживая неизбежный диалог, но не соглашаясь покинуть бар, а поздно ночью возвращалась в номер, чтобы принять душ и заснуть за чтением очередного переводного детектива.
Уже на второй день бармен, расправив плечи под белоснежной рубашкой, подмигнул своему помощнику: девчушка, видно, из органов, ловят кого-то…
В тот вечер поселившийся здесь же Арнаудов возвращался слегка навеселе: после совещания был ужин с местными товарищами, и они немного приняли на грудь, пришлось возвращаться пешком. Несмотря на поздний час, весь город высыпал на улицы в элегантно полуобнаженном виде, в особенности женская его половина, питейные заведения работали на полную катушку, отовсюду неслась музыка, рычали машины и клокотала многоязычная речь, настраивавшая душу на беззаботный и даже легкомысленный лад.
По старой привычке Арнаудов обвел взглядом переполненный ресторан-сад в надежде обнаружить знакомых, затем заметил вход в бар и без колебания направился туда. Ему не хотелось ни спать, ни читать – перед сном душа просила чего-нибудь крепенького со льдом.
Они заметили друг друга почти одновременно, и, вероятно, это совпадение решило все остальное: оба оценили друг друга практически безошибочно. Перед тем как поинтересоваться, свободно ли место рядом с ней, Григор ловко обшарил взглядом публику и, убедившись, что знакомых лиц нет, направился к Кушевой. Он двигался не спеша, плавно, не упуская ее, казалось бы, устремленного в сторону входа взгляда. Эта ее хитрость была серьезным авансом, по крайней мере так ему показалось в первые мгновения. И потому он решил не терять бдительности.
– Я знаю, насколько рискованно спрашивать молодую женщину о свободном месте, – с подкупающей естественностью промолвил он, отвешивая легкий поклон. – Добрый вечер.
– Добрый вечер, – ответила Кушева, очарованная приятным баритоном.
– Не стану ни мешать, ни досаждать вам. Выпью свое виски и покину вас.
– Почему вы решили, что помешаете мне? – спросила Кушева, иронично оглядев свободные места вокруг себя. – Вы судите по моему виду?
– Вы выглядите прекрасно.
Он приблизился, а она виртуозно выгнула свой стан, дабы подчеркнуть то, что следовало.
– У вас уставшее лицо, – напрямик сказала Кушева. Арнаудов кивнул.
– Совещания?
– Угадали.
– Тогда милости прошу.
Через полчаса они уже налегали на виски с большими кусками льда, углубившись в ночную беседу. В отличие от него, представившегося инженером Василевым из столицы, Кушева не таила ни личных, ни профессиональных тайн. Григор сразу же ухватился за фармацевтику, о которой имел весьма смутное представление… Единственное, что мне известно из вашей профессии, признался он, так это venena А и venena В. Но я даже не знаю точно, что означают эти термины. Анетта объяснила, и разговор завертелся вокруг ядов: какие из них самые сильнодействующие – животного или растительного происхождения? Кушева сказала, что, по ее мнению, страшнее растительные – она имела в виду зеленый мухомор, хотя… Для Григора это было зацепкой… Странно, Анетта, и вот почему: правда ли, что природу можно разделить на животную и растительную?.. Правда… А верно ли, что растения многочисленнее, вычурнее по форме, цвету, запаху и… невиннее?!.. Он заметил, как ее зрачки слегка расширились, и это его вдохновило… Продолжим – растения неподвижны, верны своим корням, я бы сказал… Григор искал слово, но никак не мог его подобрать: я бы сказал, они – стоики… Он заметил, что и на этот раз попал в десятку… И знаете, почему? Потому что в отличие от нас, животных, которые охотятся, нападают, истребляют друг друга, они питаются единственно соками земли, нашей общей матери, они – ее нежные чада. Потому-то я и говорю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21