Он пел, скорее орал:
– Вслепую, вслепую
наконец
мы покидаем этот мир!
Он наклонился, чтобы подобрать окурок, прикурил, чиркнув спичкой по помятому коробку. Я нервно оглядывался, надеясь, что песня закончилась. Он глубоко затянулся, выдохнул, окружив себя клубами дыма, и рявкнул:
– Но человек может не задерживаться,
потому что нигде
не найдет он покоя!
Я воспользовался паузой.
– Ты замолчишь, если я дам тебе еще денег?
Он засмеялся, показав два желтых зуба. Остальные, по-видимому, пали в битве.
– Обязательно.
Я дал ему еще фунт. Он посмотрел на него и сообщил:
– Я евро тоже беру.
Я пошел наискосок через площадь. Пэдриг вышагивал рядом и говорил:
– Ты не из тех, кто отдаст много… во всяком случае, в области информации. Что, по твоему мнению, имеет качества краткости и ясности?
Прежде чем я смог ответить на этот вопрос кратко или ясно, он зашелся в страшном приступе кашля. Его просто выворачивало наизнанку. Я дал ему носовой платок. Он вытер им слезы.
– Я у тебя в долгу, молодой Тейлор. Не помню, сколько миль я прошел с тех пор, как товарищ-пилигрим предложил мне платок.
– Твой выговор трудно определить, – заметил я.
– Как и постоянный доход, он имеет особенность ускользать, не говоря уже о том, что может переливаться через край.
Не зная, что на это сказать, я даже не стал пытаться. Он продолжил:
– В далекую темную эру моего существования я жил, кажется, недалеко от Лаута. Ты что-нибудь слышал об этой пустынной местности?
– Нет.
Я изо всех сил старался не говорить, как он. Очень заразно. Он запустил руку в глубокий карман своего твидового пальто. Вытащил коричневую бутылку.
– Хочешь глоток?
Он вытер горлышко чистым углом моего носового платка. Я покачал головой. Он не обиделся и сказал:
– Единственная разумная мысль, какую я помню: лучше быть везучим, чем хорошим.
– А ты?
– Что я?
– Везучий?
Он хрипло рассмеялся.
– По крайней мере прошло уже очень много времени с тех пор, как я был хорошим, что бы под этим ни понимать.
Из-за стены стадиона появилась стайка алкашей. Пэдриг несколько театрально встряхнулся и сказал:
– Друзья ждут меня. Может, мы еще поговорим.
– С удовольствием. – Без дикого энтузиазма, но с одобрительной интонацией.
Наконец я забрался на Салтхилл и направился по набережной. Не переставая думал о часовых в пивной «У Грогана». Каждый день в полдень они снимали свои шапчонки и крестились. Даже склоняли головы и тихо шептали молитву.
Кроме этих стариков, словно застывших во времени, все остальное, включая жилые дома и лавки старьевщиков на Ки-стрит, было сметено новыми богатеями. Кто может измерить потерю? Я даже не помню молитву.
Когда бросаешь пить, мозги начинают работать с бешеной скоростью. В голову лезут сразу сотни мыслей.
Мимо прошли три парня, которым вряд ли исполнилось по двадцать. У каждого в руке банка пива. Я их едва не удавил. От запаха пива чуть не потерял сознание.
Как-то я наткнулся на несколько книг Кейта Эблоу. Психиатра, специалиста в судебной медицине. Он писал:
Вам необходимо выпить. Так все и начинается. Вам надо. Это ощущение всегда реально. Но ведь мне действительно нужно. Мне нужно мужество представить, что я буду делать дальше. А его у меня нет. Алкоголь позволяет на время забыть, что вы трус. Пока он действует. То, что вам нужно было представить, тем временем превращается в чудовище с когтями, и вам совсем не хочется его видеть. Затем этот монстр начинает писать тем, что вы пьете, быстрее, чем вы это в себя вливаете.
Вот и шагайте дальше.
???
Вспомните один из основных законов физики: на каждое действие всегда есть равное и противоположное противодействие. Совершив благой поступок, вы стопорите систему. Все равно что бросить перчатку Сатане. Все силы ада могут начать гоняться за вами.
На следующий день, взбодренный прогулкой, я решил заняться своей рукой.
У меня был врач, но за годы пьянства я потерял с ним связь. Как-то я пошел к нему, надеясь получить сильные транквилизаторы, так он выгнал меня взашей.
Я даже не знал, жив ли он. Решил рискнуть.
Самый конец города. Харлей-стрит. Табличка все еще висит. Вошел, и молодая регистраторша спросила:
– Чем могу вам помочь?
– Я когда-то здесь лечился, но не уверен, что моя карточка сохранилась.
– Сейчас посмотрю.
Сохранилась.
Сестра просмотрела мою карточку и сказала:
– А, вы служите в полиции!
Господи, как же давно это было… Она взглянула на мою бороду, и я пробормотал:
– Это маскировка.
Она ни на секунду этому не поверила.
– Посмотрю, свободен ли доктор.
Он был свободен.
Он постарел, но, с другой стороны – мы все постарели. Он заметил:
– Такое впечатление, что вы воевали.
– Так и есть. – Он полностью меня осмотрел и сказал: – С пальцев можно будет снять гипс через пару недель. Нос так и останется. Как насчет спиртного?
– Завязал.
– Самое время. Они сейчас в полиции измеряют уровень алкоголя. Сколько за день. Я, наверное, человек старой закалки, я измеряю, сколько нужно, чтобы человек пошел служить в полицию.
Я не понял, хотел ли он пошутить или сказал всерьез, поэтому пропустил его разглагольствования мимо ушей. Отпуская меня, он сказал:
– Да благословит вас Господь!
???
Я не пошел в пивную, подумал: «Сегодня я вполне обойдусь без наставлений Шона».
У дома встретил Линду, которая заявила:
– Даю тебе две недели на поиски нового жилья.
Мне в голову пришло множество разнообразных ответов, но я решил ее смутить и воскликнул:
– Да благословит тебя Господь!
Я смотрел спортивную передачу по телевизору, когда зазвонил телефон. Энн.
– Привет, милая! – выдохнул я.
– Джек… тут произошел несчастный случай… ужасный.
– Что? С кем?
– С Шоном… Он умер.
– О Господи!
– Джек… Джек… я в больнице. Они привезли Шона сюда.
– Жди. Сейчас приду.
Я положил трубку. Затем сжал левую руку в кулак и ударил по стене. От боли в переломанных пальцах я заорал благим матом. Я ударил еще раза четыре или пять, потом сел на пол, обессиленный болью. Мне мешал жуткий вой, но я вскоре сообразил, что сам издаю его.
???
Энн ждала меня у входа в больницу. Она попыталась было обнять меня, но я отстранился. Она увидела мою руку.
– Что случилось?
– Я упал и… нет, я не пил.
– Я не про это…
Я взял ее руку правой рукой и сказал:
– Я знаю. Где он? Что случилось?
– Его сбила машина и уехала с места происшествия. Врачи сказали, он умер мгновенно.
– Откуда им знать?
На третьем этаже нас встретили врач и два полицейских. Врач осведомился:
– Вы родственник?
– Нет.
Они переглянулись.
Я спросил:
– Можно мне его увидеть?
Врач посмотрел на Энн.
– Не думаю, что это удачная мысль.
– Я вас знаю?
Он покачал головой, и я продолжил:
– Я так и думал, тогда откуда вам знать удачная ли это мысль или нет?
Один из полицейских вмешался:
– Эй!
Доктор кивнул мне:
– Следуйте за мной.
Он вывел меня в коридор, остановился в дверях и предупредил:
– Возьмите себя в руки. Мы не успели привести его в порядок.
Я промолчал.
Кровать была занавешена. Доктор еще раз взглянул на меня и отодвинул занавеску.
– Я вас ненадолго оставлю.
Шон лежал на спине, на лбу – огромная ссадина. Все лицо в крови. Брюки разорваны, из дыры высовывается костлявое колено. На нем был синий свитер, который я подарил ему на Рождество. Он был весь в грязи.
Я наклонился и с ужасом заметил, что мои слезы капают Шону на лоб. Я попытался их смахнуть. Затем поцеловал его в лоб и сказал:
– Я не пью. Правда, замечательно?
???
Вы живете, лишенные тепла, а я еще беднее, живу впустую, совсем впустую.
Энн уговорила меня показать руку. Мне наложили новый гипс и повязку. Сестра набросилась:
– Больше не ломайте пальцы!
Определенно затравили. Энн предложила поехать со мной домой. Я сказал, что мне надо побыть одному.
– Я не буду пить.
– О, Джек!
– Я в долгу перед Шоном.
– Ты в долгу перед самим собой.
Что тут скажешь? Ничего.
Я долго спорил сам с собой по поводу болеутоляющих таблеток. В инструкции написано, что их нельзя пить больше двух штук в день. Вернувшись домой, я проглотил три. И скоро поплыл. Меня охватило чувство грустной отстраненности. Я с улыбкой забрался в постель. Не помню, что мне снилось, но мне понравилось.
Проснулся я неохотно. Кто-то тряс меня за плечо. Надо мной стоял Саттон:
– Ну, парень, ты и отключился.
– Саттон, что ты… Как ты сюда попал, черт побери?
Даже в темноте было видно, что он улыбается.
– Ты же знаешь меня, Джек. Я могу попасть, куда угодно. Вот, сварил тебе кофе.
Я сел, и он сунул мне в руку кружку. Поднял ее к губам и почувствовал запах коньяка. Я заорал:
– Что это, мать твою, такое? Ты налил туда коньяка?
– Хотел помочь тебе побыстрее прийти в себя. Мне очень жаль, что так вышло с Шоном.
Я оттолкнул кружку, вылез из постели и натянул джинсы.
Саттон сказал:
– Я подожду в другой комнате.
В ванной я посмотрел в зеркало. Зрачки – как булавочные головки. Я содрогнулся, подумав: «Что бы со мной было, если бы я еще и кофе с коньяком выпил?»
Сунул голову под холодную воду и усилил напор. Помогло, стал соображать лучше. Пошел к Саттону.
– Когда ты узнал?
– Только что. Я нашел квартиру и был занят переездом. Извини, Джек, иначе я раньше приехал бы.
– Где эта новая квартира?
– Знаешь холмы над Скай-роуд?
– Смутно.
– У одного американца там огромный склад. Но погода его достала. Я арендовал его на год. Не хочешь присоединиться?
– Что? Нет… То есть… Нет, спасибо… Я предпочитаю жить в городе. – Я заметил каменную бутылку на столе. – Что это?
– А, это мое. «Дженевер», датский джин. Заберу с собой, когда буду уходить. Я только хотел проверить, в порядке ли ты. Я знаю, что Шон для тебя значил.
– Значит!
– Как угодно.
Мы немного поговорили о Шоне. Саттон сказал:
– Ты и в самом деле любил… старого хрыча. – Потом встал. – Мне пора. Если я могу чем-то тебе помочь, только скажи… понял? Я всегда готов, приятель.
Я кивнул.
Через несколько минут услышал, как он отъезжает. Я еще просидел полчаса на кровати, не шевелясь. Опустил голову, а там почти ни одной мысли. Затем я медленно оглянулся и уставился на каменную бутылку. Могу поклясться, она шевельнулась. Подвинулась ближе ко мне. Я сказал вслух:
– Слава богу, мне это не нужно.
Интересно, как пахнет джин? Подошел и взял бутылку. Тяжелая. Отвинтил крышку и понюхал. Похоже на водку. Поставил бутылку снова на стол, не завинтив крышку, и сказал:
– Пусть дышит… или это касается вина?
Пошел на кухню, решил, что мне не помешает чай с тонной сахара. Голос внутри у меня в голове сообщил:
– Ты на крючке.
Я попытался заглушить его. Открыл буфет и сразу наткнулся на стакан от «Роше».
– Не выйдет! – крикнул я и швырнул его в раковину.
Не разбился. Упрямый, гад.
Взял молоток и разбил его в пыль. Куски стекла разлетелись во все стороны, и один попал мне в левую бровь. Я отшвырнул молоток и вернулся в гостиную. Подошел к столу, взял джин и стал пить прямо из горла.
???
ВЕСЬ
МИР
ПОДО МНОЙ,
MA!
Джеймс Кейджни. «Белая жара»
Чтобы уравновесить свое повествование, расскажу о матери.
Энн как-то сказала:
– Ты часто говоришь об отце. Я знаю, ты постоянно о нем думаешь. Но ты ни разу ни слова не сказал о матери.
– Ну и пусть.
Коротко и ясно.
Мой отец очень любил Генри Джеймса. Странный выбор. Человек, работающий на железной дороге на западе Ирландии, читает американца совсем из другого мира. Он как-то сказал:
– Джеймс такой причесанный, стильный, но под всем этим прячется…
Он не закончил фразу. «Прятались» там приманки, соблазнительные для дитя темноты.
В «Что знала Мейзи» девятилетняя девочка говорит: «Наверное, моя мама меня не любит».
Я знал, что моя мать не любила никого, меньше всего меня. Она – самое худшее, что может быть, сноб, к тому же – из Лейтрима! Никто и ничто никогда не подходило под ее стандарты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– Вслепую, вслепую
наконец
мы покидаем этот мир!
Он наклонился, чтобы подобрать окурок, прикурил, чиркнув спичкой по помятому коробку. Я нервно оглядывался, надеясь, что песня закончилась. Он глубоко затянулся, выдохнул, окружив себя клубами дыма, и рявкнул:
– Но человек может не задерживаться,
потому что нигде
не найдет он покоя!
Я воспользовался паузой.
– Ты замолчишь, если я дам тебе еще денег?
Он засмеялся, показав два желтых зуба. Остальные, по-видимому, пали в битве.
– Обязательно.
Я дал ему еще фунт. Он посмотрел на него и сообщил:
– Я евро тоже беру.
Я пошел наискосок через площадь. Пэдриг вышагивал рядом и говорил:
– Ты не из тех, кто отдаст много… во всяком случае, в области информации. Что, по твоему мнению, имеет качества краткости и ясности?
Прежде чем я смог ответить на этот вопрос кратко или ясно, он зашелся в страшном приступе кашля. Его просто выворачивало наизнанку. Я дал ему носовой платок. Он вытер им слезы.
– Я у тебя в долгу, молодой Тейлор. Не помню, сколько миль я прошел с тех пор, как товарищ-пилигрим предложил мне платок.
– Твой выговор трудно определить, – заметил я.
– Как и постоянный доход, он имеет особенность ускользать, не говоря уже о том, что может переливаться через край.
Не зная, что на это сказать, я даже не стал пытаться. Он продолжил:
– В далекую темную эру моего существования я жил, кажется, недалеко от Лаута. Ты что-нибудь слышал об этой пустынной местности?
– Нет.
Я изо всех сил старался не говорить, как он. Очень заразно. Он запустил руку в глубокий карман своего твидового пальто. Вытащил коричневую бутылку.
– Хочешь глоток?
Он вытер горлышко чистым углом моего носового платка. Я покачал головой. Он не обиделся и сказал:
– Единственная разумная мысль, какую я помню: лучше быть везучим, чем хорошим.
– А ты?
– Что я?
– Везучий?
Он хрипло рассмеялся.
– По крайней мере прошло уже очень много времени с тех пор, как я был хорошим, что бы под этим ни понимать.
Из-за стены стадиона появилась стайка алкашей. Пэдриг несколько театрально встряхнулся и сказал:
– Друзья ждут меня. Может, мы еще поговорим.
– С удовольствием. – Без дикого энтузиазма, но с одобрительной интонацией.
Наконец я забрался на Салтхилл и направился по набережной. Не переставая думал о часовых в пивной «У Грогана». Каждый день в полдень они снимали свои шапчонки и крестились. Даже склоняли головы и тихо шептали молитву.
Кроме этих стариков, словно застывших во времени, все остальное, включая жилые дома и лавки старьевщиков на Ки-стрит, было сметено новыми богатеями. Кто может измерить потерю? Я даже не помню молитву.
Когда бросаешь пить, мозги начинают работать с бешеной скоростью. В голову лезут сразу сотни мыслей.
Мимо прошли три парня, которым вряд ли исполнилось по двадцать. У каждого в руке банка пива. Я их едва не удавил. От запаха пива чуть не потерял сознание.
Как-то я наткнулся на несколько книг Кейта Эблоу. Психиатра, специалиста в судебной медицине. Он писал:
Вам необходимо выпить. Так все и начинается. Вам надо. Это ощущение всегда реально. Но ведь мне действительно нужно. Мне нужно мужество представить, что я буду делать дальше. А его у меня нет. Алкоголь позволяет на время забыть, что вы трус. Пока он действует. То, что вам нужно было представить, тем временем превращается в чудовище с когтями, и вам совсем не хочется его видеть. Затем этот монстр начинает писать тем, что вы пьете, быстрее, чем вы это в себя вливаете.
Вот и шагайте дальше.
???
Вспомните один из основных законов физики: на каждое действие всегда есть равное и противоположное противодействие. Совершив благой поступок, вы стопорите систему. Все равно что бросить перчатку Сатане. Все силы ада могут начать гоняться за вами.
На следующий день, взбодренный прогулкой, я решил заняться своей рукой.
У меня был врач, но за годы пьянства я потерял с ним связь. Как-то я пошел к нему, надеясь получить сильные транквилизаторы, так он выгнал меня взашей.
Я даже не знал, жив ли он. Решил рискнуть.
Самый конец города. Харлей-стрит. Табличка все еще висит. Вошел, и молодая регистраторша спросила:
– Чем могу вам помочь?
– Я когда-то здесь лечился, но не уверен, что моя карточка сохранилась.
– Сейчас посмотрю.
Сохранилась.
Сестра просмотрела мою карточку и сказала:
– А, вы служите в полиции!
Господи, как же давно это было… Она взглянула на мою бороду, и я пробормотал:
– Это маскировка.
Она ни на секунду этому не поверила.
– Посмотрю, свободен ли доктор.
Он был свободен.
Он постарел, но, с другой стороны – мы все постарели. Он заметил:
– Такое впечатление, что вы воевали.
– Так и есть. – Он полностью меня осмотрел и сказал: – С пальцев можно будет снять гипс через пару недель. Нос так и останется. Как насчет спиртного?
– Завязал.
– Самое время. Они сейчас в полиции измеряют уровень алкоголя. Сколько за день. Я, наверное, человек старой закалки, я измеряю, сколько нужно, чтобы человек пошел служить в полицию.
Я не понял, хотел ли он пошутить или сказал всерьез, поэтому пропустил его разглагольствования мимо ушей. Отпуская меня, он сказал:
– Да благословит вас Господь!
???
Я не пошел в пивную, подумал: «Сегодня я вполне обойдусь без наставлений Шона».
У дома встретил Линду, которая заявила:
– Даю тебе две недели на поиски нового жилья.
Мне в голову пришло множество разнообразных ответов, но я решил ее смутить и воскликнул:
– Да благословит тебя Господь!
Я смотрел спортивную передачу по телевизору, когда зазвонил телефон. Энн.
– Привет, милая! – выдохнул я.
– Джек… тут произошел несчастный случай… ужасный.
– Что? С кем?
– С Шоном… Он умер.
– О Господи!
– Джек… Джек… я в больнице. Они привезли Шона сюда.
– Жди. Сейчас приду.
Я положил трубку. Затем сжал левую руку в кулак и ударил по стене. От боли в переломанных пальцах я заорал благим матом. Я ударил еще раза четыре или пять, потом сел на пол, обессиленный болью. Мне мешал жуткий вой, но я вскоре сообразил, что сам издаю его.
???
Энн ждала меня у входа в больницу. Она попыталась было обнять меня, но я отстранился. Она увидела мою руку.
– Что случилось?
– Я упал и… нет, я не пил.
– Я не про это…
Я взял ее руку правой рукой и сказал:
– Я знаю. Где он? Что случилось?
– Его сбила машина и уехала с места происшествия. Врачи сказали, он умер мгновенно.
– Откуда им знать?
На третьем этаже нас встретили врач и два полицейских. Врач осведомился:
– Вы родственник?
– Нет.
Они переглянулись.
Я спросил:
– Можно мне его увидеть?
Врач посмотрел на Энн.
– Не думаю, что это удачная мысль.
– Я вас знаю?
Он покачал головой, и я продолжил:
– Я так и думал, тогда откуда вам знать удачная ли это мысль или нет?
Один из полицейских вмешался:
– Эй!
Доктор кивнул мне:
– Следуйте за мной.
Он вывел меня в коридор, остановился в дверях и предупредил:
– Возьмите себя в руки. Мы не успели привести его в порядок.
Я промолчал.
Кровать была занавешена. Доктор еще раз взглянул на меня и отодвинул занавеску.
– Я вас ненадолго оставлю.
Шон лежал на спине, на лбу – огромная ссадина. Все лицо в крови. Брюки разорваны, из дыры высовывается костлявое колено. На нем был синий свитер, который я подарил ему на Рождество. Он был весь в грязи.
Я наклонился и с ужасом заметил, что мои слезы капают Шону на лоб. Я попытался их смахнуть. Затем поцеловал его в лоб и сказал:
– Я не пью. Правда, замечательно?
???
Вы живете, лишенные тепла, а я еще беднее, живу впустую, совсем впустую.
Энн уговорила меня показать руку. Мне наложили новый гипс и повязку. Сестра набросилась:
– Больше не ломайте пальцы!
Определенно затравили. Энн предложила поехать со мной домой. Я сказал, что мне надо побыть одному.
– Я не буду пить.
– О, Джек!
– Я в долгу перед Шоном.
– Ты в долгу перед самим собой.
Что тут скажешь? Ничего.
Я долго спорил сам с собой по поводу болеутоляющих таблеток. В инструкции написано, что их нельзя пить больше двух штук в день. Вернувшись домой, я проглотил три. И скоро поплыл. Меня охватило чувство грустной отстраненности. Я с улыбкой забрался в постель. Не помню, что мне снилось, но мне понравилось.
Проснулся я неохотно. Кто-то тряс меня за плечо. Надо мной стоял Саттон:
– Ну, парень, ты и отключился.
– Саттон, что ты… Как ты сюда попал, черт побери?
Даже в темноте было видно, что он улыбается.
– Ты же знаешь меня, Джек. Я могу попасть, куда угодно. Вот, сварил тебе кофе.
Я сел, и он сунул мне в руку кружку. Поднял ее к губам и почувствовал запах коньяка. Я заорал:
– Что это, мать твою, такое? Ты налил туда коньяка?
– Хотел помочь тебе побыстрее прийти в себя. Мне очень жаль, что так вышло с Шоном.
Я оттолкнул кружку, вылез из постели и натянул джинсы.
Саттон сказал:
– Я подожду в другой комнате.
В ванной я посмотрел в зеркало. Зрачки – как булавочные головки. Я содрогнулся, подумав: «Что бы со мной было, если бы я еще и кофе с коньяком выпил?»
Сунул голову под холодную воду и усилил напор. Помогло, стал соображать лучше. Пошел к Саттону.
– Когда ты узнал?
– Только что. Я нашел квартиру и был занят переездом. Извини, Джек, иначе я раньше приехал бы.
– Где эта новая квартира?
– Знаешь холмы над Скай-роуд?
– Смутно.
– У одного американца там огромный склад. Но погода его достала. Я арендовал его на год. Не хочешь присоединиться?
– Что? Нет… То есть… Нет, спасибо… Я предпочитаю жить в городе. – Я заметил каменную бутылку на столе. – Что это?
– А, это мое. «Дженевер», датский джин. Заберу с собой, когда буду уходить. Я только хотел проверить, в порядке ли ты. Я знаю, что Шон для тебя значил.
– Значит!
– Как угодно.
Мы немного поговорили о Шоне. Саттон сказал:
– Ты и в самом деле любил… старого хрыча. – Потом встал. – Мне пора. Если я могу чем-то тебе помочь, только скажи… понял? Я всегда готов, приятель.
Я кивнул.
Через несколько минут услышал, как он отъезжает. Я еще просидел полчаса на кровати, не шевелясь. Опустил голову, а там почти ни одной мысли. Затем я медленно оглянулся и уставился на каменную бутылку. Могу поклясться, она шевельнулась. Подвинулась ближе ко мне. Я сказал вслух:
– Слава богу, мне это не нужно.
Интересно, как пахнет джин? Подошел и взял бутылку. Тяжелая. Отвинтил крышку и понюхал. Похоже на водку. Поставил бутылку снова на стол, не завинтив крышку, и сказал:
– Пусть дышит… или это касается вина?
Пошел на кухню, решил, что мне не помешает чай с тонной сахара. Голос внутри у меня в голове сообщил:
– Ты на крючке.
Я попытался заглушить его. Открыл буфет и сразу наткнулся на стакан от «Роше».
– Не выйдет! – крикнул я и швырнул его в раковину.
Не разбился. Упрямый, гад.
Взял молоток и разбил его в пыль. Куски стекла разлетелись во все стороны, и один попал мне в левую бровь. Я отшвырнул молоток и вернулся в гостиную. Подошел к столу, взял джин и стал пить прямо из горла.
???
ВЕСЬ
МИР
ПОДО МНОЙ,
MA!
Джеймс Кейджни. «Белая жара»
Чтобы уравновесить свое повествование, расскажу о матери.
Энн как-то сказала:
– Ты часто говоришь об отце. Я знаю, ты постоянно о нем думаешь. Но ты ни разу ни слова не сказал о матери.
– Ну и пусть.
Коротко и ясно.
Мой отец очень любил Генри Джеймса. Странный выбор. Человек, работающий на железной дороге на западе Ирландии, читает американца совсем из другого мира. Он как-то сказал:
– Джеймс такой причесанный, стильный, но под всем этим прячется…
Он не закончил фразу. «Прятались» там приманки, соблазнительные для дитя темноты.
В «Что знала Мейзи» девятилетняя девочка говорит: «Наверное, моя мама меня не любит».
Я знал, что моя мать не любила никого, меньше всего меня. Она – самое худшее, что может быть, сноб, к тому же – из Лейтрима! Никто и ничто никогда не подходило под ее стандарты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21