Вино было молодое, крепкое. Леля, словно забыв о моем существовании, с профессиональными подробностями рас-
сказывала ветеринару о промышленном разведении мидий в Черном море. Он смотрел на нее таким взглядом, словно впервые видел женщину . . .
Я занимался до трех часов ночи. Несколько раз стучал по трубе парового отопления капитану, но он не отзывался. У меня было что ему сообщить, точнее — попросить: чтобы он разрешил мне заглянуть утром во двор жертвы. Когда мы с Лелей рассказали следователю о том, при каких обстоятельствах познакомились с женщиной,' он лишь улыбнулся: разумеется, у женщины были галлюцинации! Как Царский мог на нее напасть, когда его труп к тому времени уже наполовину разложился!
К тому же мне не спалось. Вечер в корчме закончился для меня очень неприятно. Время приближалось к десяти, Фифи и Бармен встали и ушли, я сказал Леле:
— Не будем портить настроение нашему директору! Пора идти!
Однако результат был такой, словно я попросил об обратном. На столе появилась новая бутылка вина, кажется, третья по счету, ветеринар совсем впал в эйфорию, сыпал анекдот за анекдотом, а Леля его поощряла. Единственный, кто замечал мое присутствие, был корчмарь, хотя лучше бы он обратил внимание на своего зятя, забывшего, что у него есть жена, которая, наверное, его ждет. Заметив, что стакан мой пуст, корчмарь тут же устремлялся ко мне и спешил его наполнить. Наконец я не выдержал, встал и направился к выходу, ни с кем не прощаясь. К моему огорчению, это не произвело на Лелю ни малейшего впечатления. Она продолжала смотреть на этого типа, как завороженная. Вернулась в дом отдыха в час ночи, и ей хватило наглости бросить камешек в мое окно, чтобы я открыл ей входную дверь. Я, конечно, сделал это, но даже не взглянул на нее, а сразу вернулся к себе и продолжил чтение. Этот тип, конечно, был снаружи и ушел только после того, как увидел, что у нее в окне зажегся свет.
В три я щелкнул выключателем. Занятия не шли на ум, н я отложил учебник, хотя знал, что не смогу зас-
нуть. Вообще пока я ждал возвращения Лели, да и потом я чувствовал себя ужасно, меня убивала моя нерешительность. Я отдавал себе отчет в том, что трачу попусту свободное время. Разум подсказывал мне, что самое правильное — тут же собрать вещички, сесть в „москвич", мирно стоявший под навесом позади дома, и поехать к бабуле. В конце концов, она для того мне его и подарила: мол, я уже стара, бери машину, чтоб почаще приезжать ко мне. Там я не буду отвлекаться от занятий, бабуля будет самоотверженно охранять мое спокойствие. Не бегай за женщинами — гласит одна из ее сентенций, — когда придет время, они сами тебя найдут. Но, честно говоря, я и не бегал за Лелей. Просто мы флиртовали, играли в приятную игру, еще не зная, куда она нас заведет. Мне было приятно видеться с ней, гулять, разговаривать и так далее, но сказать, что у меня были какие-то определенные намерения, значило бы соврать. Наши отношения были, как говорится, „здравствуй и прощай". Через неделю я провожу ее на вокзал, она уедет в Бургас, а я в Софию — и все дела. Если я настоящий мужчина, мне должно быть наплевать, с кем она ходит в корчму, а с кем пет. Мы не связаны никакими обязательствами.
И все в таком роде. Голова моя гудела, сон бежал от меня, как преследуемый охотником заяц. Я ворочался с боку на бок, переворачивал подушку, поправлял простыню, все время сбивавшуюся к ногам. Думал я и о капитане, чувствовал себя немного обиженным из-за того, что он не нашел свободной минуты, чтобы зайти ко мне и по-людски поговорить. В конце концов, я не был случайным знакомым, вместе мы проделали немало работы, я не какой-нибудь любитель — наоборот, он сам меня похвалил за тот случай. Завтра я выясню отношения и с ним, и с Лелей. Если, конечно, останусь до утра в этом мерзком доме отдыха.
Я чувствовал, что скоро усталость возьмет верх, в голове моей уже открывался спасительный клапан, через который вытекают нагроможденные в мозгу глупые мысли, я начал впадать в состояние невесомости, стал легким, как ореховая скорлупка, еще немного — и унесусь в благословенное царство сновидений.
Но тут случилось нечто неожиданное. Тишину разорвал пронзительный женский крик, за ним последовал тяжелый удар, звон стекла. Это было настолько внезапно, что меня словно пружиной выбросило из постели, я выскочил из комнаты и бросился в глубину коридора. В коридоре горела одна-единственная лампочка, тусклая, как лампада, — конкретное воплощение идеи директора об экономии электроэнергии, и в этом скудном освещении я успел заметить, что из комнаты номер семь выглядывает голова в железных бигуди, и из комнаты номер шесть высовывается нос коротышки Вырго-ва, и — порой в абсурдных ситуациях в голову приходят абсурдные мысли — мне захотелось схватить этот нос и затолкать его обратно в комнату. Как всегда, дверь Лели не была заперта, я распахнул ее рывком, и мое предположение полностью подтвердилось: кричала Леля .., Я увидел ее сидящей в постели в той же позе, в какой накануне вечером сидела повариха. Ночник светился, окно было распахнуто, на полу валялось одеяло и не одна, а две подушки. Тумбочка была опрокинута.
Увидев меня, Леля бросилась мне на шею и разразилась плачем.
Спустя минуту все обитатели дома отдыха, в том числе и капитан Андонов, что меня несказанно удивило, столпились у дверей. Последним появился директор, живший во флигеле; растолкав всех, он пробился в комнату и уставился на нас с глупым видом:
— В чем дело? Что здесь происходит?
Леля еще не могла говорить, и, пока я обдумывал, как объяснить, что произошло, послышался спокойный голос капитана:
— Ничего особенного, товарищ директор. Девушке приснилось что-то плохое, она стала кричать, а ее приятель прибежал на помощь. Как видите, все мы живы-здоровы.
Директор подозрительно спросил:
— А почему открыто окно?
Поддерживая версию Андонова, я спокойно соврал:
— Это я открыл. Ей нужен свежий воздух.
Бармен услужливо протянул таблетку и стакан воды. Леля выпила воду и попыталась улыбнуться. Директор энергично распорядился:
— Прошу всех разойтись по своим комнатам и не создавать паники! Женщины есть женщины. У них бывают истерики и прочее. Знай я заранее, что с вашей сменой
у меня будет столько неприятностей, ни за что бы ее не разрешил!
Все любопытные послушно разошлись. Андонов чуть заметно мне кивнул: мол, надо поговорить. Я закрыл окно, задернул занавески и присел возле Лели.
— Ну, а теперь рассказывай, что случилось!
- Приснилось что-то плохое, — сказала она, вновь обретая свой самоуверенный вид. Однако я не позволил ей увильнуть.
— Говори же, мы одни, не надо бояться!
— Ты считаешь меня трусихой?
— Ты так кричала, будто тебя резали.
— Меня не резали, а хотели задушить.
— Не болтай ерунды, ты просто выпила лишнего.
— Ничего подобного, я трезва как стеклышко! Знаю, что ты мне не поверишь, но уверяю, если бы я не закричала, вряд ли бы мы сейчас с тобой разговаривали. Потому что, честно говоря, я вначале и не думала кричать, так как не могла поверить своим глазам. Я не спала — ты знаешь, когда я вернулась, — и как всегда, решила немного почитать.
— Детективный роман, не так ли? Она неприязненно взглянула на меня:
— Ну и что? Все выступают против детективной литературы и все ее читают! Перед книжными магазинами толкаетесь в очередях, а в компаниях демонстрируете утонченный вкус.
— Так что же все-таки было?
— У меня были галлюцинации.
— Я так и предполагал.
— Благодарю.
— Ты спишь с открытым окном?
— Да. Немного почитав, я закрыла книгу и уже протянула руку, чтобы погасить ночник, как вдруг увидела, что окно открывается еще шире и в нем показывается голова человека, похожего на клоуна.
— На клоуна?
— Ну не совсем клоуна, а загримированного. Это я могу сказать с полной уверенностью. У него на лице были нарисованы линии, а вокруг глаз белое, как у мима. Сперва он сел на подоконник, нотом спустил ноги на пол, сделав мне знак, чтоб я молчала. До тех пор я не боялась, а смотрела с любопытством, потому что думала, что это ты.
— Я? Почему вдруг я?
— Я подумала, что ты меня разыгрываешь в отместку за сегодняшний вечер. Ведь я не обращала на тебя внимания в корчме, и ты был взбешен. Но когда ОН подошел к кровати и вытащил у меня из-под головы подушку, я поняла, что это не ты. У него были другие глаза, совсем другие. В них была жестокость, это были гла-за убийцы. Я вся похолодела и, кажется, именно тогда тумбочку. Тогда я вскочила и стала бросать в него что вот и снова закричала, а он согнулся вдвое и опрокинул тумбочку. Тогда я вскочила и стала бросять в него что попало, хотя ни один предмет не мог послужить мне оружием: подушка, книга, одеяло. Тут грохнула дверь, и он выпрыгнул в окно. Это все. В отличие от тебя у меня крепкие нервы, так что, пожалуйста, не говори мне о галлюцинациях!
— В отличие от меня?
— Да. Я же видела тебя сегодня вечером! Запсиховал из-за какого-то ничтожного соперника.
— Думается, у меня были для этого основания, при чем не из-за соперника, но об этом мы поговорим завтра.
— Вообще не желаю об этом разговаривать, хотя завтра уже наступило.
Было около четырех. Я осмелился предложить:
— Если хочешь, пойдем ко мне! Я буду сторожить твой сон!
— А от сплетен меня защитишь?
— Тогда останусь здесь до рассвета.
— Нет смысла. Он не вернется. — Она посмотрела на окно, которое я уже закрыл.
— Но я не могу тебя так оставить! — возразил я в строго приказал: — Ложись и, если можешь, поспи. После такого стресса нужен отдых, А я буду читать в кресле, пока не рассветет. Сплетен я не боюсь. Обо всем остальном поговорим завтра. Спокойной ночи!
Улыбнувшись, Леля послушно легла, и спустя полчаса наглядно подтвердила свои слова, что нервы у нее креп-: кие. Она заснула глубоким спокойным сном, словно ничего не было. А я стал размышлять: не было ли все умело разыгранным спектаклем? От такой девушки, как она, всего можно ожидать! Мне вспомнился случай времен моей солдатской службы. Тогда один парень из нашей роты поднял по тревоге все подразделение, и мы были вынуждены дрожать от холода всю январскую ночь, пре-
следуя в заснеженном ракитнике возле, Тунджи воображаемого врага. Лишь когда мы уволились и ехали на поезде домой, он мне признался, что все было выдумкой, но иначе он поступить не мог. По рассеянности он снял предохранитель и нажал на спуск автомата, а потом побоялся рассказать правду и очень убедительно живописал, как враг крался возле склада с боеприпасами, как он ему крикнул: „Стой, буду стрелять!" и в самом деле выстрелил и так далее...
Вероятно, около пяти я задремал, прочтя десятка три страниц романа Агаты Кристи. Проснулся я, как всегда, в полседьмого. На коленях у меня лежала раскрытая книга. Страница начиналась с новой главы, которая называлась „Тут что-то есть!".
— Да, тут что-то есть, и мы должны понять, что именно!
Этими словами начался наш с Андоновым разговор утром, сразу после завтрака. Мы сидели на скамейке в саду перед домом отдыха. Снег уже совсем растаял, и горы снова стали темными. Мы встретились как бы случайно на одной из аллей, потом присели, капитан вынул пачку „Солнца", знакомым мне жестом щелкнул по сигарете и закурил. С того лета, когда мы с ним познакомились, прошло уже четыре года, а, кажется, ничего не изменилось. Он ничуть не постарел, ему было сейчас около сорока — лучший для мужчины возраст, продолжающийся очень долго, но когда потом тебе стукнет пятьдесят, это всегда бывает как гром среди ясного неба!
— Очевидно, — произнес он улыбаясь, — я не смогу обойтись без вас.
„Вас" подразумевало меня и Лелю, и капитан подчеркнул это слово, испытующе взглянув на меня.
— Но мне не хочется, чтобы она знала, кто я, в этом нет необходимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
сказывала ветеринару о промышленном разведении мидий в Черном море. Он смотрел на нее таким взглядом, словно впервые видел женщину . . .
Я занимался до трех часов ночи. Несколько раз стучал по трубе парового отопления капитану, но он не отзывался. У меня было что ему сообщить, точнее — попросить: чтобы он разрешил мне заглянуть утром во двор жертвы. Когда мы с Лелей рассказали следователю о том, при каких обстоятельствах познакомились с женщиной,' он лишь улыбнулся: разумеется, у женщины были галлюцинации! Как Царский мог на нее напасть, когда его труп к тому времени уже наполовину разложился!
К тому же мне не спалось. Вечер в корчме закончился для меня очень неприятно. Время приближалось к десяти, Фифи и Бармен встали и ушли, я сказал Леле:
— Не будем портить настроение нашему директору! Пора идти!
Однако результат был такой, словно я попросил об обратном. На столе появилась новая бутылка вина, кажется, третья по счету, ветеринар совсем впал в эйфорию, сыпал анекдот за анекдотом, а Леля его поощряла. Единственный, кто замечал мое присутствие, был корчмарь, хотя лучше бы он обратил внимание на своего зятя, забывшего, что у него есть жена, которая, наверное, его ждет. Заметив, что стакан мой пуст, корчмарь тут же устремлялся ко мне и спешил его наполнить. Наконец я не выдержал, встал и направился к выходу, ни с кем не прощаясь. К моему огорчению, это не произвело на Лелю ни малейшего впечатления. Она продолжала смотреть на этого типа, как завороженная. Вернулась в дом отдыха в час ночи, и ей хватило наглости бросить камешек в мое окно, чтобы я открыл ей входную дверь. Я, конечно, сделал это, но даже не взглянул на нее, а сразу вернулся к себе и продолжил чтение. Этот тип, конечно, был снаружи и ушел только после того, как увидел, что у нее в окне зажегся свет.
В три я щелкнул выключателем. Занятия не шли на ум, н я отложил учебник, хотя знал, что не смогу зас-
нуть. Вообще пока я ждал возвращения Лели, да и потом я чувствовал себя ужасно, меня убивала моя нерешительность. Я отдавал себе отчет в том, что трачу попусту свободное время. Разум подсказывал мне, что самое правильное — тут же собрать вещички, сесть в „москвич", мирно стоявший под навесом позади дома, и поехать к бабуле. В конце концов, она для того мне его и подарила: мол, я уже стара, бери машину, чтоб почаще приезжать ко мне. Там я не буду отвлекаться от занятий, бабуля будет самоотверженно охранять мое спокойствие. Не бегай за женщинами — гласит одна из ее сентенций, — когда придет время, они сами тебя найдут. Но, честно говоря, я и не бегал за Лелей. Просто мы флиртовали, играли в приятную игру, еще не зная, куда она нас заведет. Мне было приятно видеться с ней, гулять, разговаривать и так далее, но сказать, что у меня были какие-то определенные намерения, значило бы соврать. Наши отношения были, как говорится, „здравствуй и прощай". Через неделю я провожу ее на вокзал, она уедет в Бургас, а я в Софию — и все дела. Если я настоящий мужчина, мне должно быть наплевать, с кем она ходит в корчму, а с кем пет. Мы не связаны никакими обязательствами.
И все в таком роде. Голова моя гудела, сон бежал от меня, как преследуемый охотником заяц. Я ворочался с боку на бок, переворачивал подушку, поправлял простыню, все время сбивавшуюся к ногам. Думал я и о капитане, чувствовал себя немного обиженным из-за того, что он не нашел свободной минуты, чтобы зайти ко мне и по-людски поговорить. В конце концов, я не был случайным знакомым, вместе мы проделали немало работы, я не какой-нибудь любитель — наоборот, он сам меня похвалил за тот случай. Завтра я выясню отношения и с ним, и с Лелей. Если, конечно, останусь до утра в этом мерзком доме отдыха.
Я чувствовал, что скоро усталость возьмет верх, в голове моей уже открывался спасительный клапан, через который вытекают нагроможденные в мозгу глупые мысли, я начал впадать в состояние невесомости, стал легким, как ореховая скорлупка, еще немного — и унесусь в благословенное царство сновидений.
Но тут случилось нечто неожиданное. Тишину разорвал пронзительный женский крик, за ним последовал тяжелый удар, звон стекла. Это было настолько внезапно, что меня словно пружиной выбросило из постели, я выскочил из комнаты и бросился в глубину коридора. В коридоре горела одна-единственная лампочка, тусклая, как лампада, — конкретное воплощение идеи директора об экономии электроэнергии, и в этом скудном освещении я успел заметить, что из комнаты номер семь выглядывает голова в железных бигуди, и из комнаты номер шесть высовывается нос коротышки Вырго-ва, и — порой в абсурдных ситуациях в голову приходят абсурдные мысли — мне захотелось схватить этот нос и затолкать его обратно в комнату. Как всегда, дверь Лели не была заперта, я распахнул ее рывком, и мое предположение полностью подтвердилось: кричала Леля .., Я увидел ее сидящей в постели в той же позе, в какой накануне вечером сидела повариха. Ночник светился, окно было распахнуто, на полу валялось одеяло и не одна, а две подушки. Тумбочка была опрокинута.
Увидев меня, Леля бросилась мне на шею и разразилась плачем.
Спустя минуту все обитатели дома отдыха, в том числе и капитан Андонов, что меня несказанно удивило, столпились у дверей. Последним появился директор, живший во флигеле; растолкав всех, он пробился в комнату и уставился на нас с глупым видом:
— В чем дело? Что здесь происходит?
Леля еще не могла говорить, и, пока я обдумывал, как объяснить, что произошло, послышался спокойный голос капитана:
— Ничего особенного, товарищ директор. Девушке приснилось что-то плохое, она стала кричать, а ее приятель прибежал на помощь. Как видите, все мы живы-здоровы.
Директор подозрительно спросил:
— А почему открыто окно?
Поддерживая версию Андонова, я спокойно соврал:
— Это я открыл. Ей нужен свежий воздух.
Бармен услужливо протянул таблетку и стакан воды. Леля выпила воду и попыталась улыбнуться. Директор энергично распорядился:
— Прошу всех разойтись по своим комнатам и не создавать паники! Женщины есть женщины. У них бывают истерики и прочее. Знай я заранее, что с вашей сменой
у меня будет столько неприятностей, ни за что бы ее не разрешил!
Все любопытные послушно разошлись. Андонов чуть заметно мне кивнул: мол, надо поговорить. Я закрыл окно, задернул занавески и присел возле Лели.
— Ну, а теперь рассказывай, что случилось!
- Приснилось что-то плохое, — сказала она, вновь обретая свой самоуверенный вид. Однако я не позволил ей увильнуть.
— Говори же, мы одни, не надо бояться!
— Ты считаешь меня трусихой?
— Ты так кричала, будто тебя резали.
— Меня не резали, а хотели задушить.
— Не болтай ерунды, ты просто выпила лишнего.
— Ничего подобного, я трезва как стеклышко! Знаю, что ты мне не поверишь, но уверяю, если бы я не закричала, вряд ли бы мы сейчас с тобой разговаривали. Потому что, честно говоря, я вначале и не думала кричать, так как не могла поверить своим глазам. Я не спала — ты знаешь, когда я вернулась, — и как всегда, решила немного почитать.
— Детективный роман, не так ли? Она неприязненно взглянула на меня:
— Ну и что? Все выступают против детективной литературы и все ее читают! Перед книжными магазинами толкаетесь в очередях, а в компаниях демонстрируете утонченный вкус.
— Так что же все-таки было?
— У меня были галлюцинации.
— Я так и предполагал.
— Благодарю.
— Ты спишь с открытым окном?
— Да. Немного почитав, я закрыла книгу и уже протянула руку, чтобы погасить ночник, как вдруг увидела, что окно открывается еще шире и в нем показывается голова человека, похожего на клоуна.
— На клоуна?
— Ну не совсем клоуна, а загримированного. Это я могу сказать с полной уверенностью. У него на лице были нарисованы линии, а вокруг глаз белое, как у мима. Сперва он сел на подоконник, нотом спустил ноги на пол, сделав мне знак, чтоб я молчала. До тех пор я не боялась, а смотрела с любопытством, потому что думала, что это ты.
— Я? Почему вдруг я?
— Я подумала, что ты меня разыгрываешь в отместку за сегодняшний вечер. Ведь я не обращала на тебя внимания в корчме, и ты был взбешен. Но когда ОН подошел к кровати и вытащил у меня из-под головы подушку, я поняла, что это не ты. У него были другие глаза, совсем другие. В них была жестокость, это были гла-за убийцы. Я вся похолодела и, кажется, именно тогда тумбочку. Тогда я вскочила и стала бросать в него что вот и снова закричала, а он согнулся вдвое и опрокинул тумбочку. Тогда я вскочила и стала бросять в него что попало, хотя ни один предмет не мог послужить мне оружием: подушка, книга, одеяло. Тут грохнула дверь, и он выпрыгнул в окно. Это все. В отличие от тебя у меня крепкие нервы, так что, пожалуйста, не говори мне о галлюцинациях!
— В отличие от меня?
— Да. Я же видела тебя сегодня вечером! Запсиховал из-за какого-то ничтожного соперника.
— Думается, у меня были для этого основания, при чем не из-за соперника, но об этом мы поговорим завтра.
— Вообще не желаю об этом разговаривать, хотя завтра уже наступило.
Было около четырех. Я осмелился предложить:
— Если хочешь, пойдем ко мне! Я буду сторожить твой сон!
— А от сплетен меня защитишь?
— Тогда останусь здесь до рассвета.
— Нет смысла. Он не вернется. — Она посмотрела на окно, которое я уже закрыл.
— Но я не могу тебя так оставить! — возразил я в строго приказал: — Ложись и, если можешь, поспи. После такого стресса нужен отдых, А я буду читать в кресле, пока не рассветет. Сплетен я не боюсь. Обо всем остальном поговорим завтра. Спокойной ночи!
Улыбнувшись, Леля послушно легла, и спустя полчаса наглядно подтвердила свои слова, что нервы у нее креп-: кие. Она заснула глубоким спокойным сном, словно ничего не было. А я стал размышлять: не было ли все умело разыгранным спектаклем? От такой девушки, как она, всего можно ожидать! Мне вспомнился случай времен моей солдатской службы. Тогда один парень из нашей роты поднял по тревоге все подразделение, и мы были вынуждены дрожать от холода всю январскую ночь, пре-
следуя в заснеженном ракитнике возле, Тунджи воображаемого врага. Лишь когда мы уволились и ехали на поезде домой, он мне признался, что все было выдумкой, но иначе он поступить не мог. По рассеянности он снял предохранитель и нажал на спуск автомата, а потом побоялся рассказать правду и очень убедительно живописал, как враг крался возле склада с боеприпасами, как он ему крикнул: „Стой, буду стрелять!" и в самом деле выстрелил и так далее...
Вероятно, около пяти я задремал, прочтя десятка три страниц романа Агаты Кристи. Проснулся я, как всегда, в полседьмого. На коленях у меня лежала раскрытая книга. Страница начиналась с новой главы, которая называлась „Тут что-то есть!".
— Да, тут что-то есть, и мы должны понять, что именно!
Этими словами начался наш с Андоновым разговор утром, сразу после завтрака. Мы сидели на скамейке в саду перед домом отдыха. Снег уже совсем растаял, и горы снова стали темными. Мы встретились как бы случайно на одной из аллей, потом присели, капитан вынул пачку „Солнца", знакомым мне жестом щелкнул по сигарете и закурил. С того лета, когда мы с ним познакомились, прошло уже четыре года, а, кажется, ничего не изменилось. Он ничуть не постарел, ему было сейчас около сорока — лучший для мужчины возраст, продолжающийся очень долго, но когда потом тебе стукнет пятьдесят, это всегда бывает как гром среди ясного неба!
— Очевидно, — произнес он улыбаясь, — я не смогу обойтись без вас.
„Вас" подразумевало меня и Лелю, и капитан подчеркнул это слово, испытующе взглянув на меня.
— Но мне не хочется, чтобы она знала, кто я, в этом нет необходимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24