— Думаешь, что у меня были галлюцинации, что я истеричка и тому подобное . . . Как считают все остальные . . .
Глаза ее воинственно сверкали, подбородок дрожал; я не выдержал, злость моя испарилась, я присел на кровать:
— Леля, давай не будем говорить друг другу глупости! Извини, если я тебя обидел! Я целый день не видел тебя. Мне так тебя не хватало!
Выражение ее лица тут же изменилось:
— И мне тебя тоже, дурачок!
Приподнявшись в постели, она обвила мою шею руками и быстро поцеловала. Этого было достаточно, чтобы кровь моя закипела, а руки перестали слушаться. Но Леля шлепнула меня по щеке и серьезно сказала:
— Оставим нежности на потом, сейчас дело надо делать. Садись в кресло и шевели мозгами!
Роман был засунут под подушку, но я уже догадался, какую страницу читала Леля, когда я вошел в комнату. В ее восклицании чувствовался Пуаро.
— Что, в сущности, произошло? — продолжала она, подчеркивая каждое слово. — Задушен Царский. Это уже доказано. Во-вторых, повешена повариха. И это тоже доказано.
— Думаю, еще нет, — возразил я. — По крайней мере, на данный момент.
— Уже да! — улыбнулась она победоносно. — Уже доказано. Как мы с тобой и предполагали, самоубийство инсценировано. В-третьих, была сделана попытка задушить меня.
— Подожди, — перебил я. — Кто тебе сказал, что самоубийство поварили инсценировано?
— Твой друг, — кинув взгляд на дверь, Леля понизила голос. — Товарищ Марчев ... как его здесь называют.
— Ты с ним разговаривала?
— Да . . . Мы были там . . . внизу.
Это означало, что они были в городке и, вне всякого сомнения, — в милиции.
— И о чем же вы беседовали?
Не обратив внимания на мой вопрос, Леля продолжала:
— Но, конечно, для всего этого должны быть мотивы. Мотивы для убийства Царского, мотивы для убийства поварихи, для нападения на меня. Вот что самое важное, определяющее. Если мы узнаем мотивы, то выясним и все остальное. А так как мы с тобой не знали Царского, не знали поварихи, мы должны ухватиться за последнее звено . . . То есть за меня. Почему этот тип влез в окно и попытался меня задушить? Или и ты, как все остальные, подозреваешь, что я вас разыграла? Нет, ке подозреваешь? Ну, спасибо! Почему ом напал именно на меня? Кому я мешаю и чем? Почему, например, он не влез в твою комнату?
— Зачем ему влезать ко мне? — А ко мне?
— Потому что, Леля, ты, вероятно, знаешь что-то такое, чего ОН, убийца, не хочет, чтобы ты знала. Что-то такое, чего, по-видимому, не знаю и я. Пожалуй, именно отсюда и надо начать. Почему ты не до конца откровенна со мной?
— Потому что ты надо мной насмехаешься. Тебе не нравится, что я читаю детективную литературу, что меня интересует эта история. Ты не веришь, что мы, женщины, можем быть хорошими криминалистами.
— Мне еще, — сказал я немного раздраженно, потому что Леля говорила правду, — не приходилось слышать, чтобы какая-нибудь женщина прославилась как инспектор уголовного розыска. Даже твой кумир Агата Кристи предпочла, чтобы инспектором у нее был мужчина.
— Агата Кристи писала для общества, где господствуют другие нравы. Если бы она жила в Болгарии, я уверена, что ее Эркюль Пуаро был бы женщиной!
— Женщине нечего делать там, где стреляют и падают трупы. Она создана для того, чтобы быть любимой и рожать детей. Она — цветок, за которым мы должны ухаживать. Цветок красив потому, что смотрит на солнце, а не на грязь.
— Ого! . . Во дает! А в кухню ты заглядывал?
— В какую кухню?
— Ну, например, здесь, в доме отдыха. Знаешь ли ты, кто моет тарелки?
— Я говорю в принципе.
— А я конкретно. И в отличие от тебя я хожу по земле, а не витаю в облаках. Вы, дорогой, спихнули нам самые грязные профессии, а пыжитесь, как индюки, утверждая, что вы - за эмансипацию.
— Лели, я не люблю бессмысленных споров.
— А я — напыщенной фразеологии!
— Извини, моя прелесть . . .
И я снова присел па кровать, взял ее за руку и принялся целовать, пользуясь тем, что у ночной рубашки широченный рукав. Добравшись до плеча, я получил ожидаемую пощечину.
— Хорошо, — сказал я. — Давай конкретно. Почему ты проявляешь интерес к так называемым волчьим следам?
Она насмешливо улыбнулась:
— Потому что следы — это всегда что-то конкретное.
— По-моему, это были следы не волка, а собаки — большой собаки волчьей породы, которая неизвестно почему бродит одна вокруг села. Сегодня утром я имел честь познакомиться с ней.
— И о чем же вы разговаривали?
— Прошу тебя, Леля, будь серьезнее!
— Хорошо! — Встав с постели, она начала ходить взад-вперед по комнате, совершенно не заботясь о том, что ночная рубашка у нее полупрозрачна. — Начнем с собаки. Она принадлежала Царскому. Не требуется много
ума, чтобы сообразить, все село это знает. Если сейчас есть кто-то, кому точно известно, кто убил Царского, так это именно собака.
— Мечо?
— Откуда ты знаешь ее кличку? Так называл ее Царский.
— В селах собак не называют вычурными именами вроде Рэкса, Цезаря и тому подобных. Там клички у них обыкновенно Шаро, Мечо, Грпвчо . . .
— Браво! Вот уже неделю мы с этим Мечо друзья. Каждую ночь он приходит ко мне под окно, и я его кормлю...
Я с изумлением уставился на нее:
— Как же я этого не заметил!
— В отличие от тебя, дорогой, Мечо умен. Он приходит, когда во всех комнатах гаснет свет.
Только сейчас мне стало ясно, почему по время обеда или ужина Леля откладывает про запас кусочки хлеба и мяса. А однажды купила в местном магазине килограмм колбасы. Действительно, надо быть дураком, чтобы подумать, будто девушке с ее фигурой не хватает столовых порций!
— Ну и как, — спросил я с известной долей зависти, — сказал тебе Мечо, кто задушил Царского?
— Мы еще не дошли до Мечо, — холодно ответила она. — Объект нашего исследования — моя особа. Почему ОН хотел меня задушить?
— Или напугать.
— Не думаю, что просто напугать... Но полностью не убеждена. Или задушить, или напугать. Это не меняет условия задачи.
— Потому, что боится, что ты знаешь или узнаешь, кто убил Царского. Легко догадаться, Леля, — сказал я с подчеркнутым превосходством. — Этому типу известна твоя дружба с собакой, и он боится, что ты его обнаружишь.
— Тогда пусть убьет собаку, — резонно возразила Леля. — За подобное убийство люди не несут ответственности, а надо бы!
— Но ведь ты сама сказала, что собака умна в отличие от меня. Наверное, ее трудно ликвидировать. А ты — доверчивая дурочка, которая спит с открытым окном и незапертой дверью.
— Не запираюсь ради друзей, — произнесла Леля, и мне показалось, что в этой фразе есть какой-то подтекст, относящийся непосредственно ко мне. Я покраснел и вспомнил, как бабуля говаривала, что я, мол, недотепа, и потому мне не везет с девушками.
— Да-а, — протянул я. — Твоя дверь открыта, но наружная заперта на ключ, поэтому ОН воспользовался окном. Хотя мне не верится, что это делалось только из-за собаки.
— И мне, — устало произнесла Леля, взглянув на меня.
Глаза у нее были синие п опасные, они напоминали мне глаза одной телевизионной дикторши, в них было все — наивность и мудрость, морские глубины и блеск стального лезвия. Сейчас выражение их было наивным. Почему Андонов раскрыл перед ней свои карты? А может быть, они были знакомы еще раньше и Леля —- его сотрудница, как намекнула жена директора, а разговоры о разведении мидий — всего лишь лыль в глаза таким глупцам, как я?
— А где был ты сегодня утром? — после краткой паузы спросила она.
Я рассказал ей о прогулке с доктором Эйве и Виолеттой Петровой к могиле торговца Сиркова.
— Сирков?!
Глаза ее прищурились.
— Эта фамилия мне знакома. Я ее слышала, или читала — но где? Ты, например, слыхал такую фамилию? Сирков... Она запоминается, потому что звучит как-то странно. Ну, давай, напряги мозги! Да, да . . . Я должна вспомнить. Я узнала эту фамилию совсем недавно, но откуда?!
Я посмотрел на нее с удивлением;
— Но, Леля, какой интерес представляет для нас имя кого-то, который был убит сорок лет назад?
Синева в ее глазах приобрела кобальтовый оттенок.
— Не выйдет из тебя следователя! Стань адвокатом и специализируйся по бракоразводным делам! Насколько мне известно, они самые легкие, потому что ложь свидетелей невозможно опровергнуть. Не кажется ли тебе, что возле этого неприметного села совершается чересчур много убийств? Выйди, пожалуйста, мне надо одеться. До ужина еще час с лишним, и мне хочется использовать это время рационально, мой дорогой Иван,
— Куда ты пойдешь? — спросил я ревниво.
— Не пойдешь, а пойдем. Небольшая прогулка перед ужином нам не повредит.
В одиннадцать часов послышался могучий храп доктора Эйве. Я погасил лампу, но не лег, а встал у окна, глядя в сад. Он тонул во мраке, лишь свет, падавший из нескольких окон, прорезал тьму. Перед главным входом горел фонарь. Он отбрасывал круг света, в котором, как всегда, было пусто.
Перед ужином мы „случайно" встретились с Андоно-вым в гостиной. Выкурили по сигарете возле камина, который Маринков зажег, чтобы, потом, когда все соберутся около телевизора, здесь было тепло и уютно. Маринков, действительно, умел разводить огонь. Мы с капитаном смотрели, как он кладет дрова — сначала тонкие щепки, потом ветки и, наконец, дубовые поленья. Для разжигания ему потребовался лишь клочок бумаги. Он чиркнул спичкой, и огонь сразу охватил поленья. Ан-донов похвалил его:
— И для этого необходимо уменье!
Марипков поблагодарил и, выходя, сказал:
— Ничего не трогайте! Через час у нас будет прекрасный жар и станет тепло и уютно!
Когда мы остались одни, Авдонов спросил:
— Что тебе известно об этом человеке? Я пожал плечами:
- Ничего. Держится особняком, бродит по лесу, таскает дрова, почти ни с кем не разговаривает.
— А надо бы знать, сколько, ему лет, какая у пего профессия, откуда он, зачем "года приехал.
— Приехал отдыхать. Вместе с женой.
— А почему именно с женой? Я не мог не улыбнуться:
— Я же не производил дознания!
— Чтобы получить информацию, не нужно производить дознание, ефрейтор. Необходимы находчивость, сообразительность, интуиция и еще много чего. А теперь слушай. Ты хочешь нам помочь или нет?
— Что за вопрос! Конечно, хочу.
— Тогда веди себя тихо и скромно, но открывай глаза пошире, слушай во все ушн! Ты сегодня был у жены директора. И завтра зайди к ней. Вообще постарайся стать там своим человеком. Выкури с ней по сигаретке, выпей по рюмочке. Это тебе не принесет вреда. Ухаживай за ней: она человек одинокий.
— Спасибо, — кисло проговорил я. — Еще что надо делать?
— Ваньо, Ванъо, — по-отечески мягко произнес капитан. — Наша профессия скучна и неприятна. Не жди геройских подвигов и удивительных приключений. Убийства совершаются втихомолку, вероломно и подло . .. Ты не смотри, что показывают в кино ... Фильмы делаются для развлечения публики. Извини, пожалуйста, за назидательный тон, но ты молод, только сейчас начинаешь. А этой ночью придется не спать. Прими это как приказ. Нужно охранять Лелю. Ее и в самом деле могут прикончить, а этого никто из нас не желает, особенно ты, верно? С одиннадцати до трех ты должен быть на посту. Найди в саду место, откуда ты сможешь наблюдать за ее окном. А также и за территорией перед домом отдыха. Тебе все ясно?
— Есть один вопрос.
— Слушаю.
— Леля ваш человек? Капитан поморщился:
— Почему наш? Тут нет наших-ваших ....
— Значит, вы используете ее в качестве приманки? Капитан открыл пачку сигарет.
— Зачем такая драма? Просто мы пользуемся возможностью сделать шаг в направлении истины, а Леля согласна нам помочь.
— Знаешь, капитан, жена директора Люба считает, что убийцей может быть только один человек — бывший муж поварихи.
- Да? — Андонов пощелкал по сигарете, разминая ее. — А почему она считает, что убийца именно он?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24