В нескольких местах я нашел подтверждение тому, что по заброшенной дороге прошел человек. Несмотря па то, что он ступал легко, я обнаружил перевернутый камешек, а потом — окурок, кружившийся в водовороте ручейка, впадавшего в большой ручей. Нагнувшись, я выудил окурок из воды. Он разбух, но все же можно было установить, что он от сигареты с фильтром „Арда". Из наших отдыхающих никто „Арду" не курил. Ветеринар курил, как и я, сигареты „БТ", корчмарь и директор дома отдыха вообще не курили. Вчера вечером в собаку тоже стреляли, но я готов поклясться, что выстрел был из пистолета, а не из карабина.
Я присел у ручейка, где нашел окурок, думая о фигурах, которые я непрестанно перемещал в ограниченном окружностью пространстве. Кто испытывает такой страх перед собакой, что хочет любой ценой ее ликвидировать? Предположение Лели, что собака знает убийцу Царского, выглядит логично. Значит, рассуждал я, убийца где-то здесь, неподалеку, наверное, среди кустарников, и, если я проявлю сообразительность, то смогу его поймать. Но как? Голыми руками? Ведь он вооружен, а у меня нет даже перочинного ножа!
Я встал и направился к туристскому приюту, исполненный решимости выяснить, откуда пришел убийца или же куда он пойдет, если сейчас он движется впереди меня. Я ускорил шаг, даже перешел на бег трусцой, что не составляло для меня труда: я был молод, с хорошей физической подготовкой, при этом горел решимостью довести дело до победного конца. Спустя примерно час я уже значительно углубился в горы, овраг, по которому протекал ручей, сузился, мелколесье сменилось густым сосновым лесом, посаженным, вероятно, лет двадцать-трид-цать назад; солнце скрылось за вершинами, вокруг стали мрачно и сыро. Голос разума советовал мне повернуть назад, я уже почти был уверен, что впереди никого нет, этот тип наверняка остался сзади, спрягался среди осыпей, но так или иначе я уже приближался к полянке, где у подножия крутых серых скал стоял полуразрушенный туристский приют. Я хорошо ориентировался, так как прошел по этой дороге дважды — туда и обратно, и уже считал повороты — один, второй; затем надо будет перейти на другую сторону ручья. В полдень солнце ос-
вещало приют, возле которого мы с Лелей провели несколько приятных часов. Но я ошибся: дорога вывела меня к ручью, прозрачная вода которого весело бурлила в узком русле, и там, у брода, я увидел на песке следы, которые совсем сбили меня с толку. Очевидно, совсем недавно — вчера или сегодня, после того, как растаял снег, — здесь прошли трое. Один проследовал в направлении, откуда шел я; след от мужской галоши, который я уже видел после выстрела, на этот раз был четким; двое других направлялись в сторону туристского приюта, глубокий след от мужского туристического ботинка свидетельствовал о том, что мужчина здесь подпрыгнул, чтобы ступить на камень посреди потока, другой же след — от правой кроссовки французской фирмы „Спор-тинг" — был мне очень хорошо знаком. До сих пор такие кроссовки я видел на ногах только одного человека, и сознание этого ввергло меня, как говорится, в столбняк. Когда, почему и как оказалась здесь Леля? Вчера или сегодня? И с кем? Ступив на камень, мужчина подал ей руку, чтобы помочь перейти на другую сторону потока.
Я был так ошеломлен, что присел возле воды, чтобы решить, как мне поступить. Леля и НЕКТО прошли здесь, но обратно не возвращались, а если вернулись, то другой дорогой. Когда? Вчера или сегодня?
Я чувствовал себя так, словно надо мной жестоко надсмеялись. Душу переполняла обида. Ей было известно обо мне все — каждый мой шаг, каждая мысль, почему же на доверие она не отвечает доверием? Она уехала с Барменом неизвестно куда ... И что тут интересного в этом приюте, зачем им понадобилось переть сюда, в это глухое место?
Встав, я приготовился сделать то же, что и ее кавалер, — ступив па камень, перепрыгнуть на другой берег. И тут одновременно со звуком выстрела я услышал свист пули, срезавшей сосновую ветку на другой стороне потока. Я невольно воскликнул: „Эй!" и упал в холодную воду, обхватив руками большой круглый камень. Я лежал так несколько секунд, оцепенев от страха, ожидая второго выстрела, который — я был в этом уверен — будет метким. Наверное, этот тип находился совсем близко и целился в меня, как в мишень на стрельбище. Но выстрела не последовало. Я медленно поднялся и обреченно повернулся в ту сторону, откуда прилетела нуля.
Метрах в десяти от ручья поднималась стена соснового леса — глухая и неподвижная. Если он хочет меня убить, думал я, то сделает это сейчас. Даже самый неопытный стрелок не может промазать с такого расстояния. Вода стекала с меня, я пробормотал: „Ну, давай же!" и, странное дело, страх мой вдруг прошел, меня охватило полнейшее равнодушие, я не думал в этот момент ни о чем, лишь с сожалением смотрел, как быстрое течение уносит полиэтиленовый пакет с. шампиньонами.
— Стреляй, гад! — уже в полный голос крикнул я, глядя на вершины сосен, раскачиваемые невидимым ветром. Потом., после долгой томительной паузы, я шагнул вперед. И тогда тот скова выстрелил. На этот раз пуля вонзилась в землю метрах в двух передо мной, как раз там, где я должен был выйти из воды па берег. Я вновь остановился. Вода плескалась о мои колени, по я ничего не ощущал, в ушах моих гремел выстрел, а в мозгу мелькнула догадка, что он не хочет, чтобы я шел дальше, что ОН пи за что не пустит меня туда. Он командовал положением, находясь, вероятно, метрах в двадцати в лесу и держа меня на мушке. Два выстрела были предупредительными, подумал я, третий раз ОН выстрелит в цель. Я повернулся и медленно побрел назад. Возвратился на старый берег, потом двинулся обратно по дороге, испытывая единственное желание показать, что я не трус, идя медленно, не торопясь, — пусть ОН поступит, как сочтет нужным, я у пего в руках. Метров сто я прошел, ощущая у себя на спине черный кружок — центр мишени, в который уставилось дуло карабина „Мэнли-хср" — старой, но испытанной модели образца первой мировой войны.
Когда я поднялся на знакомый гребень, уже смеркалось. Внизу виднелся дом отдыха, под ним — городок с железнодорожным вокзалом, а на западе — вековой буковый лес, куда послал меня Андонов. Лес чернел зловещим пятном, а небо за ним пылало кроваво-красным закатом. В голове было пусто, я уже ничего не понимал из того, что происходило вокруг меня. Я испытывал ужасный голод и желание сесть у камина и согреть свое бедное тело; насквозь промерзшее в мокрой одежде. Спускаясь по знакомой тропинке, вспомнил старую поговорку, которую любила повторять моя милая мудрая бабуля:
„Не дразни собак, и лаять не станут".
— Так, так ... Ход конем .. . Кажется, была пьеса под таким названием, а, Профессор?
— Не знаю, — ответил я, но Фифи, склонившаяся за соседним столом над доской для игры в нарды, отозвалась:
— Да, была. Комедия. Ее играли лет двадцать назад. Я уже не помню, кто автор.
Партнером Фифи, как всегда, был Бармен, спокойно передвигавший фишки и глядевший на нее влюбленными глазами. Я сменил мокрую одежду, поел и согрелся, но настроение мое оставляло желать лучшего. Леля сидела в двух метрах от меня, в кресле возле Ма-ринковой, и вязала рукав моего будущего свитера. Я старался не смотреть на нее, не заговаривал с ней. Мы с доктором Эйве играли длинную трудную партию з шахматы, которой не было видно конца, Я хотел во что бы то ни стало поговорить с Андоновым, но его все не было. Ужинать он тоже не пришел. На условленный сигнал не отозвался, а ведь сказал, что встретимся вечером у камина. Доктору Эйве он тоже пообещал партию в шахматы. Приглашение Выргова пойти к Любе я отклонил: мол, сейчас у меня матч-реванш. Я как-то ко всему вдруг утратил интерес, единственное, чего мне хотелось. — сообщить Андонову, что возле заброшенного туристского приюта в меня стреляли, н, если это чьи-то шуточки, они ему дорого обойдутся! Пусть узнает также, что наша барышня устраивает себе тайные прогулки с неизвестными личностями; кроме того, если ему нужна отправная точка для расследования, то это должна быть собака: несчастный пес не сегодня-завтра погибнет от нули того, кто, но всей вероятности, убил Царского и сейчас боится, что животное его выдает. И еще я хотел поделиться с ним рядом соображений, вертевшихся у меля в голове, а также выразить сомнение в том, что ему еще потребуется моя помощь, к тому же врем? идет, а моя дипломная работа не продвигается.
В половине девятого мы, наконец- закончили партию. Доктор Зйве объявил мне шах, и я сдался, Леля тут же подняла голову от вязанья:
Как насчет небольшой прогулки, Профессор?
Я хотел отказаться, по ее изумрудные глаза смотрели
на меня так нежно, преданно и обещающе, что я покорился. Компания притворилась, что ничего не замечает: приближался конец смены, и все тайное стало явным. Если имелись подозрения, они уже подтвердились. Сплетни стали беспредметными, так как не было интриги. В конце каждой смены бывает несколько таких грустных дней. Умирают иллюзии, рассыпаются в прах мечты. Всех ожидает знакомое продолжение прошлого.
Мы вышли и двинулись по аллее. Леля знакомым мне жестом взяла меня под руку. Я не реагировал, не говоря ни „да", ни „нет". Когда мы удалились от дома отдыха па порядочное расстояние, она приказала:
— Молчи!
Я и без того молчал и решил молчать до тех пор, пока она сама не заговорит и не извинится за свое поведение.
Нежным голосом, намного нежнее того, каким разговаривала со мной, она позвала:
— Мечик! Иди сюда, Мечик!
Из кустов тотчас вынырнула темная тень, приблизилась к нам и остановилась.
— Не бойся, Мечик, это я.
Я уже понял, кто это Мечик. Это был тот несчастный пес, в которого непрестанно стреляли. Я тоже позвал:
— Иди сюда, Мечо!
Пес сделал еще несколько шагов и сел у лелиных ног. Погладив его по голове, Леля вытащила из кармана куртки большой кусок колбасы и дала ему. Пес принялся за еду, а Леля предложила:
— Давай выкурим по сигаретке! Я протянул ей пачку.
— Жду от тебя объяснений.
— Знаю, Ваньо, по не торопись ,,.
— Сегодня меня чуть не убили.
— Это я тоже знаю.
Мне казалось, что во всей этой истории у меня какая-то странная роль. Уж не напоминаю ли я чем-то Иванушку-дурачка?
— Да, — сказал я. — Ты знаешь. Ты все знаешь. Но и я кое-что знаю. Что сегодня утром ты ездила неизвестно куда с этим типом, Барменом. А вчера вечером была с ветеринаром. А вчера или сегодня ходила с кем-то к туристскому приюту... Не знаю только, с кем ты будешь этой ночью...
Она тихо засмеялась и, наклонившись, куснула меня за ухо. Потом сказала:
— Этой ночью я буду с тобой, дурачок! И вот с этим приятелем.
Пес ткнулся мордой ей в лицо.
— В него сегодня тоже стреляли, — сообщил я, разнеженный и готовый к всепрощению.
— Серьезно?
Наконец-то и я могу сообщить что-то, чего она не знает! И, довольный и гордый, я рассказал ей со всеми подробностями о том, что произошло со мной, начиная со вчерашнего вечера, и кончая сегодняшним ужином, когда я увидел ее в столовой. Под конец я наивно спросил:
— А откуда ты знаешь, что в меня стреляли?
— Птичка шепнула мне на ухо,
— Прошу тебя, Леля, хватит играть в прятки! Я с тобой до конца откровенен, а ты от меня все утаиваешь. Ведь мы вместе, пустились в эту историю, почему ты мне не доверяешь?
Не ответив, она взглянула на часы и потрепала пса по шее:
— Давай, Мечик, уходи! Уходи и береги себя, завтра снова увидимся!
Пес радостно взвизгнул, лизнул ей щеку и послушно исчез в кустах.
— Так, — довольно произнесла Леля. — А теперь приступим к выполнению главной задачи. Пойдем в корчму, поедим, ты взбеленишься от ревности, потому что с нами за столом будет и ветеринар; как и прошлым вечером не выдержишь, оставишь меня и уйдешь один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24