В случае чего запоешь старинную протяжную песню. Понял?
— Так точно, това... — Гомпил осекся, — господин великий японский посланник.
— То-то же!
Операция с ядом удалась как нельзя лучше. Колодцы были по-прежнему чисты, а люди и скот здоровы. Но после этого между хамбой и Дамираном заметно пробежал холодок недоверия и некоторой отчужденности...
...Через несколько дней ночью сгорел весь хашан Цултэма, юрта со всем имуществом и зимовка для скота. Цултэм едва успел вытащить из огня жену и детей. Народная власть вторично оказала ему безвозмездную помощь. В два дня силами артели, где работали Цултэм и его жена, им поставили новую пятистен- ную юрту, загон для скота и выделили долгосрочную ссуду на обзаведение имуществом.
Узнав об очередном ночном пожаре, Балдан примчался к хамба-ламе. На этот раз злость его была не притворной, но он направил ее по другому руслу.
— Какого черта вы сожгли юрту Цултэма? Совсем с ума спятили со своим Дамираном? — кричал Балдан, топая ногами. — Сейчас Цултэму поставили новую юрту, вдвое больше сгоревшей, и дали денег. Теперь он заживет лучше прежнего. Нечего сказать, хорош мудрейший настоятель! Это же прямая агитация за народную власть! Хотонцы в ладоши хлопают, восхищаясь поступком артельщиков, не оставивших в беде своего соплеменника! — Балдан вытащил из-за пазухи наган и, поигрывая им в руке, про должал наступать на хамбу. — А может, вы с этим кургузым тайджи спелись за моей спиной и делаете это нарочно? Господин Инокузи, — Балдан медленно наводил наган, целясь в лоб настоятеля, — мне повелел в случае необходимости угостить вас, достойнейший отец, свинцом.
Насмерть перепуганный и униженный неслыханной грубостью мирянина хамба-лама сидел ни жив ни мертв.
— Ладно, на этот раз я великодушно прощаю вас, — Балдан брал наган. — Но помните, что со мной шутки плохи.
— Не извольте гневаться, Балдан, в этой оплошности винить некого. Просто Дамиран переусердствовал.
— Тогда и вы простите мне мой гнев. — Балдан подставил голову, ожидая благословения настоятеля.
— Благословляю вас, сын мой, и впредь постараюсь советоваться с вами относительно всех своих действий.
Выходя из юрты, Балдан бросил взгляд на хамбу. Его лино уже не выражало ни испуга, ни неприязни. Перед жертвенником на невысоком помосте сидел, скрестив ноги, в величественной позе благообразный лама. Его желтые руки с тонкими, изящными пальцами перебирали четки, немигающий взгляд был устремлен куда-то вдаль. В отблеске лучей заходящего солнца, упавших через тоно на желтый шелк Одежды, хамба-лама был похож,на бронзового бурхана, стоявшего у него на жертвеннике рядом с лампадой.
Новый халхасский хан Дамдин-Очир по пути к японскому разведывательному управлению остановился возле рынка, удивленно разглядывая огромную разношерстную толпу спекулянтов, перекупщиков, торговцев наркотиками, бродяг, шныряющих в поисках куска хлеба. И вдруг посреди этой серой массы он увидел открытую карету, на заднем сиденье которой сидела удивительной красоты молодая женщина, приковавшая к себе все взоры.
Когда карета поравнялась с ним, показалось, что женщина улыбнулась и подмигнула ему. Дамдин-Очир на мгновение растерялся, но все же с искренним восхищением проводил взглядом карету. Приставленный к Дамдин-Очиру японской разведкой телохранитель проследил за взглядами монгольского ламы, улыбнулся.
— С такой красоткой не соскучишься. Но есть и получше красавицы. Не желаете ли поразвлечься в ожидании приезда господина Инокузи? Он все равно не сможет принять вас раньше полудня.
— Как это поразвлечься? — с недоумением спросил Дамдин-Очир.
— Не желаете ли зайти в один фешенебельный публичный дом, здесь поблизости? Девочки там — просто прелесть, на любой вкус. Можно выбрать, там и альбом есть... О, этот альбом можно смотреть часами... А если захотите, сможете увидеть кое-что и получше, — японец захохотал.
Дамдин-Очир почувствовал стыд от унизительного предложения и непочтительного обращения молодого японца. — Разве я за этим приехал сюда?
— Простите великодушно, не хотел вас обидеть. Мне велели развлечь вас и показать увеселительные места. Как-никак, мы с вами связаны с разведкой, и будет нелишним, если узнаем что-нибудь новенькое. — Японец опять захихикал,
— Я всегда предпочитал узнавать что-нибудь дельное, — зло отрезал лама.
— Разведчику до всего должно быть дело — так считают у нас.
— И до публичных домов тоже?
— Конечно!
Дамдин-Очиру этот разговор был крайне неприятен и нежелателен. Японец, приставленный к нему телохранителем, прекрасно обслуживал, исполняя любое желание ламы и стараясь предугадать каждое его движение. Но развязные манеры и нагловатый тон, с ехидцей прищуренные глаза, в фальшивой улыбке растянутые губы страшно унижали гордость Дамдин-Очира.
«Меня возвысил святой Банчин-богд, вознеся на престол хадхасского хана. А этот проходимец осмеливается нагло со мной разговаривать и даже предлагает в публичном доме спать с китаянками и японками. Какой срам! Ни один даже самый отсталый и невежественный арат в моей стране никогда но унизит иностранца, кем бы он ни был». Дамдин-Очир отвернулся от японца, заложил руки за спину и зашагал в противоположную сторону. Японец догнал его и, взяв под руку, сказал:
— Прошу вас, не сердитесь. Право же, вы ведете себя как ребенок. К тому же вы слишком высокомерны.
— Оставьте эти слова для вашего господина, который вам платит!
— Не гневайтесь, ваше величество. Вы многого не знаете о здешнем образе жизни. Я от чистого сердца хотел показать вам то, что скрыто от постороннего глаза. Публичные дома, опиумо-курильни и салоны азартных игр — здесь явление совершенно обычное, они имеются на каждой улице, и нет ничего обидного в том, что я предложил вам посетить одно из этих заведений. Досточтимый каноник, у нас в Стране восходящего солнца мужчина, кто бы он ни был, всегда выше неба, а женщина, какой бы красавицей ни была, всегда ниже земли. Как бы поздно ни вернулся домой муж, жена не может лечь спать до его прихода, она снимет с него пыльные ботинки и вымоет его грязные ноги. Вы это знаете?
— Нет. И знать не желаю. В моей стране другие обычаи.
— У нас еще есть время. Давайте заглянем в один уютный китайский ресторанчик. Здесь рядом, через дорогу, — японец указал рукой.
Они вошли в просторную чистую залу, убранную в китайском стиле, и сели за столик у окна.
— А что там, за занавесями? — поинтересовался лама.
— Там отдельные кабинеты, где курят гашиш и обедают с красивыми женщинами. У вас в Халхасий, я понимаю, наверное, и время провести негде, не так ли?
— Да будет вам известно, молодой человек, что у нас в Хал-ха-Монголии почитают старость и благоговеют перед духовными лицами, которые свято блюдут обет, обращая все свои помыслы на благодеяния и защиту ближнего.
В зеркало Дамдин-Очир увидел, как за его спиной зашевелилась портьера, высунулась и тотчас же убралась обратно голова китайца, а через несколько минут из-за нее вышел другой китаец, в очках, и направился к их столику. Отвесив низкий поклон, в высокопарных и замысловатых выражениях он спросил о самочувствии каноника из Монголии и пожелал ему здоровья на долгие лета. Изумленный Дамдин-Очир не успел и рта раскрыть, чтобы воздать благодарение бурхану за благопожелания, которые он не ожидал здесь услышать, как китаец удивил его еще больше.
— Высокородный господин, мне кажется, что я видел вас раньше, но не могу припомнить точно, где именно. Не случалось ли вам бывать когда-либо в монастыре Святого Лузана?
— В монастыре Святого Лузана?! Да я же родился в этих краях!
Китаец сел за столик напротив Дамдин-Очира.
— Как обстоит дело с возведением субургана? — доверительным тоном спросил он, перегнувшись через стол. — Когда конец?
Удивлению монгольского каноника этой осведомленностью незнакомого китайца не было предела.
— Дело в полном разгаре. Я полагаю, осенью при большом скоплении народа мы устроим церемонию обряда освящения места, где будет возведен милостью бурхана всесильный субур-ган... А вы кто такой будете? Я вас что-то не припомню!
— Несколько лет назад я работал в тех краях и перед отъездом на всякий случай оставил свой портрет у хамбы Седова. Возможна, я еще вернусь туда... Узнает ли меня хамба-лама? Или уже забыл? Столько лет прошло!
— Не думаю, чтобы хамба Содов мог забыть... У него цепкая память. А ваше фото, возможно даже, хранится у меня. Хамба давал мне чей-то портрет, но это было давно.
Китаец вышел из-за стола и с поклоном обратился к Дам-дин-Очиру.
— Высокородный и хмилосердный покровитель послушников бурхана, соизвольте посетить мой бедный приют и откушать со мной за одним столом. От чистого сердца прошу вас, соизвольте...
Дамдин-Очнр взглянул на сидевшего рядом японца.
— Решайте сами, ваше величество, у нас еще достаточно времени.
Китаен привел гостей в свой дом и усадил за роскошно накрытый стол. После обильной трапезы он продолжил начатый разговор:
— А где теперь Буянт — мой лучший друг? Вы его еще не отправили к богу в рай?
— Ваш Буянт процветает в Монголии всем на зависть и печется о спасении нашей веры, разбогател, растолстел на нашей жирной баранине. Но не это главное. Он один из самых деятельных наших сподвижников и правая рука хамбы Седова.
— Коли все так, как вы изволите говорить, тогда хорошо... — Благодарствую за угощение. — Каноник поднялся из-за
стола, а следом за ним и японец. — Нам нужно спешить, нас ждет важный господин.
— Прошу вас, достойнейший Дамдин-Очир, пожелайте что-нибудь для себя в подарок, возьмите любую вещь, поправившуюся вам. У меня есть то, чего нет у других...
Монгольский лама поблагодарил хозяина, но ничего не взял.
В резиденции господина Инокузи им сказали, что резидент не может сегодня принять халхасского хана и что его ждет другой господин. В сопровождении японца Дамдин-Очир поднялся на второй этаж и прошел в конец длинного коридора мимо десятка дверей к кабинету, который ему указали. Возле кабинета Дамдин-Очир остановился в нерешительности: за массивной дверью раздался душераздирающий крик, от которого у ламы остановилась в жилах кровь. Через некоторое время крик прекратился, открылась дверь и двое дюжих японцев с засученными рукавами вынесли изуродованное тело с кровавым месивом вместо лица. Пискнул звонок, из соседней с кабинетом двери
проворно выбежал старик с чайником и тряпкой в руках, смывать пятна крови.. Усилием воли Дамдин-Очир заставил себя войти в кабинет. За столом сидел важный господин, видимо следователь, с застывшей, холодной , улыбкой на благообразном лице. Поняв, что монгольский лама оказался невольным свидетелем нечеловеческой пытки, следователь спокойным голосом, будто не произошло ничего особенного, сказал:
— Тех, кто пошел против императора, нельзя жалеть. Их нужно крепкой рукой хватать за горло и душить... во имя бурхана.
У халхасского хана подкашивались ноги. «Мне оказала великие почести, вознесли на ханский престол, во всем стараются угодить и вдруг... показывают пытку. К чему бы это?» — терялся в догадках Дамдин-Очир.
— Простите, я зайду в другой раз, — и лама вышел из кабинета.
Спускаясь по лестнице вниз, он нос к носу столкнулся е господином Инокузи, только, что приехавшим откуда-то на машине.
— Высокородный. великий .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Так точно, това... — Гомпил осекся, — господин великий японский посланник.
— То-то же!
Операция с ядом удалась как нельзя лучше. Колодцы были по-прежнему чисты, а люди и скот здоровы. Но после этого между хамбой и Дамираном заметно пробежал холодок недоверия и некоторой отчужденности...
...Через несколько дней ночью сгорел весь хашан Цултэма, юрта со всем имуществом и зимовка для скота. Цултэм едва успел вытащить из огня жену и детей. Народная власть вторично оказала ему безвозмездную помощь. В два дня силами артели, где работали Цултэм и его жена, им поставили новую пятистен- ную юрту, загон для скота и выделили долгосрочную ссуду на обзаведение имуществом.
Узнав об очередном ночном пожаре, Балдан примчался к хамба-ламе. На этот раз злость его была не притворной, но он направил ее по другому руслу.
— Какого черта вы сожгли юрту Цултэма? Совсем с ума спятили со своим Дамираном? — кричал Балдан, топая ногами. — Сейчас Цултэму поставили новую юрту, вдвое больше сгоревшей, и дали денег. Теперь он заживет лучше прежнего. Нечего сказать, хорош мудрейший настоятель! Это же прямая агитация за народную власть! Хотонцы в ладоши хлопают, восхищаясь поступком артельщиков, не оставивших в беде своего соплеменника! — Балдан вытащил из-за пазухи наган и, поигрывая им в руке, про должал наступать на хамбу. — А может, вы с этим кургузым тайджи спелись за моей спиной и делаете это нарочно? Господин Инокузи, — Балдан медленно наводил наган, целясь в лоб настоятеля, — мне повелел в случае необходимости угостить вас, достойнейший отец, свинцом.
Насмерть перепуганный и униженный неслыханной грубостью мирянина хамба-лама сидел ни жив ни мертв.
— Ладно, на этот раз я великодушно прощаю вас, — Балдан брал наган. — Но помните, что со мной шутки плохи.
— Не извольте гневаться, Балдан, в этой оплошности винить некого. Просто Дамиран переусердствовал.
— Тогда и вы простите мне мой гнев. — Балдан подставил голову, ожидая благословения настоятеля.
— Благословляю вас, сын мой, и впредь постараюсь советоваться с вами относительно всех своих действий.
Выходя из юрты, Балдан бросил взгляд на хамбу. Его лино уже не выражало ни испуга, ни неприязни. Перед жертвенником на невысоком помосте сидел, скрестив ноги, в величественной позе благообразный лама. Его желтые руки с тонкими, изящными пальцами перебирали четки, немигающий взгляд был устремлен куда-то вдаль. В отблеске лучей заходящего солнца, упавших через тоно на желтый шелк Одежды, хамба-лама был похож,на бронзового бурхана, стоявшего у него на жертвеннике рядом с лампадой.
Новый халхасский хан Дамдин-Очир по пути к японскому разведывательному управлению остановился возле рынка, удивленно разглядывая огромную разношерстную толпу спекулянтов, перекупщиков, торговцев наркотиками, бродяг, шныряющих в поисках куска хлеба. И вдруг посреди этой серой массы он увидел открытую карету, на заднем сиденье которой сидела удивительной красоты молодая женщина, приковавшая к себе все взоры.
Когда карета поравнялась с ним, показалось, что женщина улыбнулась и подмигнула ему. Дамдин-Очир на мгновение растерялся, но все же с искренним восхищением проводил взглядом карету. Приставленный к Дамдин-Очиру японской разведкой телохранитель проследил за взглядами монгольского ламы, улыбнулся.
— С такой красоткой не соскучишься. Но есть и получше красавицы. Не желаете ли поразвлечься в ожидании приезда господина Инокузи? Он все равно не сможет принять вас раньше полудня.
— Как это поразвлечься? — с недоумением спросил Дамдин-Очир.
— Не желаете ли зайти в один фешенебельный публичный дом, здесь поблизости? Девочки там — просто прелесть, на любой вкус. Можно выбрать, там и альбом есть... О, этот альбом можно смотреть часами... А если захотите, сможете увидеть кое-что и получше, — японец захохотал.
Дамдин-Очир почувствовал стыд от унизительного предложения и непочтительного обращения молодого японца. — Разве я за этим приехал сюда?
— Простите великодушно, не хотел вас обидеть. Мне велели развлечь вас и показать увеселительные места. Как-никак, мы с вами связаны с разведкой, и будет нелишним, если узнаем что-нибудь новенькое. — Японец опять захихикал,
— Я всегда предпочитал узнавать что-нибудь дельное, — зло отрезал лама.
— Разведчику до всего должно быть дело — так считают у нас.
— И до публичных домов тоже?
— Конечно!
Дамдин-Очиру этот разговор был крайне неприятен и нежелателен. Японец, приставленный к нему телохранителем, прекрасно обслуживал, исполняя любое желание ламы и стараясь предугадать каждое его движение. Но развязные манеры и нагловатый тон, с ехидцей прищуренные глаза, в фальшивой улыбке растянутые губы страшно унижали гордость Дамдин-Очира.
«Меня возвысил святой Банчин-богд, вознеся на престол хадхасского хана. А этот проходимец осмеливается нагло со мной разговаривать и даже предлагает в публичном доме спать с китаянками и японками. Какой срам! Ни один даже самый отсталый и невежественный арат в моей стране никогда но унизит иностранца, кем бы он ни был». Дамдин-Очир отвернулся от японца, заложил руки за спину и зашагал в противоположную сторону. Японец догнал его и, взяв под руку, сказал:
— Прошу вас, не сердитесь. Право же, вы ведете себя как ребенок. К тому же вы слишком высокомерны.
— Оставьте эти слова для вашего господина, который вам платит!
— Не гневайтесь, ваше величество. Вы многого не знаете о здешнем образе жизни. Я от чистого сердца хотел показать вам то, что скрыто от постороннего глаза. Публичные дома, опиумо-курильни и салоны азартных игр — здесь явление совершенно обычное, они имеются на каждой улице, и нет ничего обидного в том, что я предложил вам посетить одно из этих заведений. Досточтимый каноник, у нас в Стране восходящего солнца мужчина, кто бы он ни был, всегда выше неба, а женщина, какой бы красавицей ни была, всегда ниже земли. Как бы поздно ни вернулся домой муж, жена не может лечь спать до его прихода, она снимет с него пыльные ботинки и вымоет его грязные ноги. Вы это знаете?
— Нет. И знать не желаю. В моей стране другие обычаи.
— У нас еще есть время. Давайте заглянем в один уютный китайский ресторанчик. Здесь рядом, через дорогу, — японец указал рукой.
Они вошли в просторную чистую залу, убранную в китайском стиле, и сели за столик у окна.
— А что там, за занавесями? — поинтересовался лама.
— Там отдельные кабинеты, где курят гашиш и обедают с красивыми женщинами. У вас в Халхасий, я понимаю, наверное, и время провести негде, не так ли?
— Да будет вам известно, молодой человек, что у нас в Хал-ха-Монголии почитают старость и благоговеют перед духовными лицами, которые свято блюдут обет, обращая все свои помыслы на благодеяния и защиту ближнего.
В зеркало Дамдин-Очир увидел, как за его спиной зашевелилась портьера, высунулась и тотчас же убралась обратно голова китайца, а через несколько минут из-за нее вышел другой китаец, в очках, и направился к их столику. Отвесив низкий поклон, в высокопарных и замысловатых выражениях он спросил о самочувствии каноника из Монголии и пожелал ему здоровья на долгие лета. Изумленный Дамдин-Очир не успел и рта раскрыть, чтобы воздать благодарение бурхану за благопожелания, которые он не ожидал здесь услышать, как китаец удивил его еще больше.
— Высокородный господин, мне кажется, что я видел вас раньше, но не могу припомнить точно, где именно. Не случалось ли вам бывать когда-либо в монастыре Святого Лузана?
— В монастыре Святого Лузана?! Да я же родился в этих краях!
Китаец сел за столик напротив Дамдин-Очира.
— Как обстоит дело с возведением субургана? — доверительным тоном спросил он, перегнувшись через стол. — Когда конец?
Удивлению монгольского каноника этой осведомленностью незнакомого китайца не было предела.
— Дело в полном разгаре. Я полагаю, осенью при большом скоплении народа мы устроим церемонию обряда освящения места, где будет возведен милостью бурхана всесильный субур-ган... А вы кто такой будете? Я вас что-то не припомню!
— Несколько лет назад я работал в тех краях и перед отъездом на всякий случай оставил свой портрет у хамбы Седова. Возможна, я еще вернусь туда... Узнает ли меня хамба-лама? Или уже забыл? Столько лет прошло!
— Не думаю, чтобы хамба Содов мог забыть... У него цепкая память. А ваше фото, возможно даже, хранится у меня. Хамба давал мне чей-то портрет, но это было давно.
Китаец вышел из-за стола и с поклоном обратился к Дам-дин-Очиру.
— Высокородный и хмилосердный покровитель послушников бурхана, соизвольте посетить мой бедный приют и откушать со мной за одним столом. От чистого сердца прошу вас, соизвольте...
Дамдин-Очнр взглянул на сидевшего рядом японца.
— Решайте сами, ваше величество, у нас еще достаточно времени.
Китаен привел гостей в свой дом и усадил за роскошно накрытый стол. После обильной трапезы он продолжил начатый разговор:
— А где теперь Буянт — мой лучший друг? Вы его еще не отправили к богу в рай?
— Ваш Буянт процветает в Монголии всем на зависть и печется о спасении нашей веры, разбогател, растолстел на нашей жирной баранине. Но не это главное. Он один из самых деятельных наших сподвижников и правая рука хамбы Седова.
— Коли все так, как вы изволите говорить, тогда хорошо... — Благодарствую за угощение. — Каноник поднялся из-за
стола, а следом за ним и японец. — Нам нужно спешить, нас ждет важный господин.
— Прошу вас, достойнейший Дамдин-Очир, пожелайте что-нибудь для себя в подарок, возьмите любую вещь, поправившуюся вам. У меня есть то, чего нет у других...
Монгольский лама поблагодарил хозяина, но ничего не взял.
В резиденции господина Инокузи им сказали, что резидент не может сегодня принять халхасского хана и что его ждет другой господин. В сопровождении японца Дамдин-Очир поднялся на второй этаж и прошел в конец длинного коридора мимо десятка дверей к кабинету, который ему указали. Возле кабинета Дамдин-Очир остановился в нерешительности: за массивной дверью раздался душераздирающий крик, от которого у ламы остановилась в жилах кровь. Через некоторое время крик прекратился, открылась дверь и двое дюжих японцев с засученными рукавами вынесли изуродованное тело с кровавым месивом вместо лица. Пискнул звонок, из соседней с кабинетом двери
проворно выбежал старик с чайником и тряпкой в руках, смывать пятна крови.. Усилием воли Дамдин-Очир заставил себя войти в кабинет. За столом сидел важный господин, видимо следователь, с застывшей, холодной , улыбкой на благообразном лице. Поняв, что монгольский лама оказался невольным свидетелем нечеловеческой пытки, следователь спокойным голосом, будто не произошло ничего особенного, сказал:
— Тех, кто пошел против императора, нельзя жалеть. Их нужно крепкой рукой хватать за горло и душить... во имя бурхана.
У халхасского хана подкашивались ноги. «Мне оказала великие почести, вознесли на ханский престол, во всем стараются угодить и вдруг... показывают пытку. К чему бы это?» — терялся в догадках Дамдин-Очир.
— Простите, я зайду в другой раз, — и лама вышел из кабинета.
Спускаясь по лестнице вниз, он нос к носу столкнулся е господином Инокузи, только, что приехавшим откуда-то на машине.
— Высокородный. великий .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22