.. орден... Но ехать не хотелось. Хоть убей, не
хотелось. Сам не знаю почему, но боялся. Рядом, казалось бы, четыре
надежных уха, четыре надежных глаза, под дружеским,так сказать,
присмотром, а вот не хотелось ехать. Если уж совсем честно, на месте поэта
К. и прозаика П. я тем более бы не поехал.
Но они рискнули.
Таким образом, в середине мая мы оказались в Москве.
Во дворе дома Ростовых, перед СП СССР, нежно пахло листвой, никакой
гари - Бондарев тогда еще не сжигал чучело Евтушенко. Прозаик П., получив
необходимые бумаги, несколько иронично спросил: а зачем, Геннадий
Мартович, вам ночевать у родственников? Завтра вылет. Вместе и переночуем
в гостинице.
Подозреваю, что прозаик П. в своем благодушии несколько забылся. Я
ответил: пожалуйста. И сам, понятно, забылся. Но ведь всегда приятно:
вечер, выпивка, задушевные писательские разговоры... Так сказать, вечерние
беседы на островах...
Повинуясь нахлынувшему на меня добродушию, я спросил: а сколько водки
вы берете с собой? В Болгарии, как везде, русскую водку любят.
Ответ меня отрезвил.
- Водка? Какая водка? С сегодняшего дня, Геннадий Мартович, мы
официальная делегация. Вы, например, взяли с собой костюм?
Я кивнул. Костюмом в те дни я считал джинсы и смену рубашек.
- Вы уже бывали в Болгарии? - спросил я.
Прозаик П. загадочно промолчал, а поэт К., ответил несколько
недружелюбно: ты-то, говорят, точно бывал.
Ага, сказал я. Раз шесть.
Это неприятно удивило и поэта и прозаика.
- А кто тебе готовит подстрочники? - недружелюбно спросил поэт.
- Я перевожу с оригинала.
- Так все говорит, - уже совсем недружелюбно заметил поэт. Впрочем, с
болгарского можно переводить без всяких подстрочников.
Ну да, подумал я. Проще простого.
"Може би и аз ще плача във последния си час. Търся рима. Пада здрава
- син във профил, чер анфас..."
Что тут непонятного? Стефан Цанев всегда писал просто.
Я с ними подружусь, подумал я, откупоривая в номере гостинице бутылку
шампанского. Я расскажу им о болгарских поэтах, прозаик П. и поэт К.
расскажут мне о себе. Мы станем друзьями. В конце концов, все мы члены
одного караса. Писатели народ не очень дружный, но с ними я подружусь.
Чтобы ускорить процесс созревания дружбы, я рассказал смешной, на мой
взгляд анекдот. Недавно в Египте выкопали очень древнего сфинкса, так на
его левой ноге этот анекдот был выбит еще шумерской клинописью. Но все
равно анекдот казался мне смешным. Ну, тот самый, в котором гаишники
останавливают машину по самому пустячному поводу. Не успели они
откозырять, как водитель сломался: "Честное слово, у меня есть права,
просто я потерял их". А сидящая рядом женщина закричала: "Говорила тебе,
не садись пьяный за руль!" А мужичонка с заднего сиденья упрекнул: "И
тормоза у тебя ни к черту!" А его сосед, проснувшись, запричитал: "Что?
Накрылась наша контрабанда?"
И так далее.
В комнате установилась тишина. Никто не засмеялся. Прозаик П.,
поставив резную трость между ног, вздернул брови и сурово спросил:
- Вы это к чему?
Действительно, к чему я такое? Мне, можно сказать, выразили доверие,
отправили, провинившегося, в командировку, а я еще не успел пересечь
границу и уже травлю анекдотики...
А может, подумал я, их интересуют анекдоты политические? Ну, скажем,
такие, как тот, что обьяснял разрыв дружественных отношений с государством
Сомали... Ну, про орден... Про золотое кольцо в нос...
И так далее.
Тишина в номере установилась невыносимая. Она была густая и вязкая,
как хорошо свареный холодец.
Я спохватился.
Действительно. Писатели летят в заграничную командировку, честь,
доверие, а я, значит, с анекдотами...
Пытаясь снять наряжение, я поднял стакан и рассказал поэту К. и
прозаику П. известную историю, приключившуюся с моим другом болгарским
поэтом Божидаром Божиловым, когда он, вот как мы, полетел однажды в такую
же заграничную командировку.
В самое крутое время, когда от Китая отшатнулись многие его прежние
друзья, кому-то из руководящих китайских товарищей, может быть Чэнь-бодэ,
а может быть генералу Линь Бяо, пришла в голову превосходная мысль -
пригласить в страну какого-нибудь известного зарубежного писателя и пусть
этот известный зарубежный писатель напишет честные объективные очерки о
великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране.
Почему-то выбор пал на моего друга Божидара Божилова, и Божидар,
понятно, не стал отказываться.
В Пекине Божидара поселили в гигантском отеле "Шанхай". В
бесчисленных номерах "Шанхая", гостиницы, специально предназначенной для
иностранцев, жил только один иностранец - сам Божидар Божилов, известный
болгарский поэт, приглашенный Чэнь-бодой или Линь Бяо для написания
честных объективных очерков о великой китайской культурной революции и
вообще о положении дел в стране. Питался иностранец Божилов в чудовищно
огромном и в столь же чудовищно пустом ресторане. Бар на горизонте был
почти не виден. Когда появлялся официант Божидар отправлял его к бару за
рюмкой водки и тот послушно уходил в долгую экспедицию. Выпив рюмку,
Божидар вновь отправлял официанта к бару. Это повторялось много раз, но
китайскому вышколенному официанту и в голову не пришло взять и принести
Божидару не рюмку, а всю бутылку.
Из отеля Божидара не выпускали, никто его не навещал, читать
китайские газеты и многочисленные дацзыбао, вывешенные даже в ресторане,
он не умел. А дни шли. Даже недели шли.
Однажды, выпив очередную рюмку, утомленный одиночеством, испытываемым
в одном из самых крупных городов мира, Божидар разнервничался.
"Послушайте, - сказал он молчаливому маленькому переводчику, как тень
следовавшему за ним в любой уголок огромного отеля. - Я приехал сюда
писать честные объективные очерки о великой китайской культурной революции
и вообще о положении дел в стране, но я никого не вижу, я ни с кем не
встречаюсь, я не могу даже выйти из отеля, а окна в моем номере занавешены
такими хитрыми шторами, что я не могу их раздвинуть. Как я могу писать в
таких условиях? Мне нужны человеческие контакты!"
- Вы говорите как ревизионист, - ответил маленький переводчик, часто
и укоризненно кивая черной красивой головой, украшенной прямым китайским
пробором. - Мы создали вам хорошие условия. Надо лишь сесть за стол и
написать честные и объективные очерки о великой китайской культурной
революции и о положении дел в стране. Мы можем предложить вам черновик,
которым вы можете воспользоваться.
- Какой, к черту, черновик! - возмутился Божидар. - Я требую встречи
с китайскими писателями!
- Вы говорите как ревизионист, - негромко сказал маленький
переводчик, все так же часто и укоризненно кивая черной красивой головой,
украшенной прямым китайским пробором, - но мы пойдем вам навстречу. Завтра
вы получите черновик честных и объективных очерков о великой китайской
культурной революции и вообще о положении дел в стране. А если вам этого
мало, завтра вы встретитесь с молодыми революционными писателями Китая,
выросшими прямо из народа. Вы можете задать им любые вопросы, они ответят
вам честно и прямо. Правда, в поездке по Пекину вас будут сопровождать
телохранители.
- Разве я член ЦК или американский шпион? - неудачно пошутил Божидар
Божилов.
Переводчик не ответил, но все вокруг покрылось тонкой корочкой льда -
такое он испытывал к Божидару отчуждение.
На другой день три телохранителя в закрытой машине привезли Божидара
к огромному хмурому зданию и по бесчисленным пустым коридорам провели в
сумрачный и обширный кабинет. Божидар знал, что каждый четвертый человек
на земном шаре - китаец, но тут его обуяли сомнения: он жил в Китае уже
три недели и практически никого, кроме переводчика, не видел.
Войдя в сумрачный кабинет, Божидар облегченно вздохнул - на длинной,
покрытой искусным узором скамье, метрах в десяти от стола, за которым
устроились Божидар, переводчик и телохранители, сидели семь молодых
китайцев, поразительно похожие друг на друга. Сходство усугублялось синей
униформой. Над головами молодых китайцев, аккуратно расчесанных на
китайский прямой пробор, висел величественный портрет Великого Кормчего.
- Это молодые революционные писатели нового Китая, выросшие прямо из
народа, - объяснил переводчик Божидару. - Тот, который слева, это наш
будущий Горький, рядом с ним - наш будущий Чехов, рядом с Чеховым -
будущий Маяковский, дальше - Фадеев, и так далее.
- То есть как - будущий? - удивился Божидар.
- Тот, который слева, пока работает в булочной, тот, что рядом с ним
- фельдшер, тот, что рядом с фельдшером - рисует революционные дацзыбао,
следующий - из партизан, руководит партийной ячейкой, и так далее.
- А где писатели, где артисты, о которых мы так много слышали? Где
Лао Шэ? Где Хэ Лу-тин?
- Вы говорите как ревизионист, - негромко и укоризненно предупредил
Божидара переводчик. - Лучше спросите молодых революционных писателей
нового Китая, какими именно идеями Великого Кормчего они вдохновляются
больше всего.
Божидар внимательно вгляделся в молодые, абсолютно одинаковые,
абсолютно никаких чувств не выражающие лица, и ничего не стал спрашивать.
В тот же день иностранца Божидара Божилова, как не справившегося с
порученным делом, как не оправдавшего доверия китайских властей, как,
наконец, ревизиониста, посадили в старенький "фарман" (похоже, китайские
пилоты сами видели такой самолет впервые) и с позором выдворили из страны.
Испуганный нелегким перелетом Божидар в Софию поехал поездом, желая еще
раз убедиться в том, что между Китаем и Болгарией лежат немалые
территории. Он думал: пока он едет домой, вся эта история забудется.
Но так ему лишь казалось.
Где-то через месяц после возвращения явился к Божидару человек в
темных очках и в профессиональной шляпе. Он сухо сказал: "Пройдемте!"
Вот когда Божидар по-настоящему испугался. Он решил, что большой друг
Великого Кормчего другарь Тодор Живков решил выдать его обратно в Китай -
как ревизиониста, не справившегося с хорошим революционным делом.
К счастью, все обошлось официальной нотой, врученной поэту Божидару
Божилову в китайском посольстве.
Товарищ Божидар Божилов, болгарский поэт, говорилось в официальной
ноте, был приглашен в Китай для написания честных и объективных очерков о
великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране.
Товарищ Божидар Божилов, к сожалению, не оправдал связываемых с ним надежд
и повел себя в Китае как отъявленный ревизионист. Учитывая все это,
китайские власти объявляют:
а) Если товарищ Божидар Божилов, ревизионист, когда-нибудь пожелает
получить гостевую визу в Китай, в гостевой визе товарищу Божидару
Божилову, ревизионисту, отказать;
б) Если товарищ Божидар Божилов, ревизионист, когда-нибудь пожелает
получить транзитную визу через Китай, в транзитной визе товарищу Божидару
Божилову, ревизионисту, отказать;
и, наконец:
в) Если товарищ Божидар Божилов, ревизионист, когда-нибудь попросит в
Китае политическое убежище, в последнем ему, как отьявленному
ревизионисту, отказать.
Я ожидал улыбок, дружеского смеха - ведь коллеги, члены одного
караса, вместе летим в заграничную командировку, но тишина в комнате стала
еще гуще. В довершение ко всему, прозаик П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
хотелось. Сам не знаю почему, но боялся. Рядом, казалось бы, четыре
надежных уха, четыре надежных глаза, под дружеским,так сказать,
присмотром, а вот не хотелось ехать. Если уж совсем честно, на месте поэта
К. и прозаика П. я тем более бы не поехал.
Но они рискнули.
Таким образом, в середине мая мы оказались в Москве.
Во дворе дома Ростовых, перед СП СССР, нежно пахло листвой, никакой
гари - Бондарев тогда еще не сжигал чучело Евтушенко. Прозаик П., получив
необходимые бумаги, несколько иронично спросил: а зачем, Геннадий
Мартович, вам ночевать у родственников? Завтра вылет. Вместе и переночуем
в гостинице.
Подозреваю, что прозаик П. в своем благодушии несколько забылся. Я
ответил: пожалуйста. И сам, понятно, забылся. Но ведь всегда приятно:
вечер, выпивка, задушевные писательские разговоры... Так сказать, вечерние
беседы на островах...
Повинуясь нахлынувшему на меня добродушию, я спросил: а сколько водки
вы берете с собой? В Болгарии, как везде, русскую водку любят.
Ответ меня отрезвил.
- Водка? Какая водка? С сегодняшего дня, Геннадий Мартович, мы
официальная делегация. Вы, например, взяли с собой костюм?
Я кивнул. Костюмом в те дни я считал джинсы и смену рубашек.
- Вы уже бывали в Болгарии? - спросил я.
Прозаик П. загадочно промолчал, а поэт К., ответил несколько
недружелюбно: ты-то, говорят, точно бывал.
Ага, сказал я. Раз шесть.
Это неприятно удивило и поэта и прозаика.
- А кто тебе готовит подстрочники? - недружелюбно спросил поэт.
- Я перевожу с оригинала.
- Так все говорит, - уже совсем недружелюбно заметил поэт. Впрочем, с
болгарского можно переводить без всяких подстрочников.
Ну да, подумал я. Проще простого.
"Може би и аз ще плача във последния си час. Търся рима. Пада здрава
- син във профил, чер анфас..."
Что тут непонятного? Стефан Цанев всегда писал просто.
Я с ними подружусь, подумал я, откупоривая в номере гостинице бутылку
шампанского. Я расскажу им о болгарских поэтах, прозаик П. и поэт К.
расскажут мне о себе. Мы станем друзьями. В конце концов, все мы члены
одного караса. Писатели народ не очень дружный, но с ними я подружусь.
Чтобы ускорить процесс созревания дружбы, я рассказал смешной, на мой
взгляд анекдот. Недавно в Египте выкопали очень древнего сфинкса, так на
его левой ноге этот анекдот был выбит еще шумерской клинописью. Но все
равно анекдот казался мне смешным. Ну, тот самый, в котором гаишники
останавливают машину по самому пустячному поводу. Не успели они
откозырять, как водитель сломался: "Честное слово, у меня есть права,
просто я потерял их". А сидящая рядом женщина закричала: "Говорила тебе,
не садись пьяный за руль!" А мужичонка с заднего сиденья упрекнул: "И
тормоза у тебя ни к черту!" А его сосед, проснувшись, запричитал: "Что?
Накрылась наша контрабанда?"
И так далее.
В комнате установилась тишина. Никто не засмеялся. Прозаик П.,
поставив резную трость между ног, вздернул брови и сурово спросил:
- Вы это к чему?
Действительно, к чему я такое? Мне, можно сказать, выразили доверие,
отправили, провинившегося, в командировку, а я еще не успел пересечь
границу и уже травлю анекдотики...
А может, подумал я, их интересуют анекдоты политические? Ну, скажем,
такие, как тот, что обьяснял разрыв дружественных отношений с государством
Сомали... Ну, про орден... Про золотое кольцо в нос...
И так далее.
Тишина в номере установилась невыносимая. Она была густая и вязкая,
как хорошо свареный холодец.
Я спохватился.
Действительно. Писатели летят в заграничную командировку, честь,
доверие, а я, значит, с анекдотами...
Пытаясь снять наряжение, я поднял стакан и рассказал поэту К. и
прозаику П. известную историю, приключившуюся с моим другом болгарским
поэтом Божидаром Божиловым, когда он, вот как мы, полетел однажды в такую
же заграничную командировку.
В самое крутое время, когда от Китая отшатнулись многие его прежние
друзья, кому-то из руководящих китайских товарищей, может быть Чэнь-бодэ,
а может быть генералу Линь Бяо, пришла в голову превосходная мысль -
пригласить в страну какого-нибудь известного зарубежного писателя и пусть
этот известный зарубежный писатель напишет честные объективные очерки о
великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране.
Почему-то выбор пал на моего друга Божидара Божилова, и Божидар,
понятно, не стал отказываться.
В Пекине Божидара поселили в гигантском отеле "Шанхай". В
бесчисленных номерах "Шанхая", гостиницы, специально предназначенной для
иностранцев, жил только один иностранец - сам Божидар Божилов, известный
болгарский поэт, приглашенный Чэнь-бодой или Линь Бяо для написания
честных объективных очерков о великой китайской культурной революции и
вообще о положении дел в стране. Питался иностранец Божилов в чудовищно
огромном и в столь же чудовищно пустом ресторане. Бар на горизонте был
почти не виден. Когда появлялся официант Божидар отправлял его к бару за
рюмкой водки и тот послушно уходил в долгую экспедицию. Выпив рюмку,
Божидар вновь отправлял официанта к бару. Это повторялось много раз, но
китайскому вышколенному официанту и в голову не пришло взять и принести
Божидару не рюмку, а всю бутылку.
Из отеля Божидара не выпускали, никто его не навещал, читать
китайские газеты и многочисленные дацзыбао, вывешенные даже в ресторане,
он не умел. А дни шли. Даже недели шли.
Однажды, выпив очередную рюмку, утомленный одиночеством, испытываемым
в одном из самых крупных городов мира, Божидар разнервничался.
"Послушайте, - сказал он молчаливому маленькому переводчику, как тень
следовавшему за ним в любой уголок огромного отеля. - Я приехал сюда
писать честные объективные очерки о великой китайской культурной революции
и вообще о положении дел в стране, но я никого не вижу, я ни с кем не
встречаюсь, я не могу даже выйти из отеля, а окна в моем номере занавешены
такими хитрыми шторами, что я не могу их раздвинуть. Как я могу писать в
таких условиях? Мне нужны человеческие контакты!"
- Вы говорите как ревизионист, - ответил маленький переводчик, часто
и укоризненно кивая черной красивой головой, украшенной прямым китайским
пробором. - Мы создали вам хорошие условия. Надо лишь сесть за стол и
написать честные и объективные очерки о великой китайской культурной
революции и о положении дел в стране. Мы можем предложить вам черновик,
которым вы можете воспользоваться.
- Какой, к черту, черновик! - возмутился Божидар. - Я требую встречи
с китайскими писателями!
- Вы говорите как ревизионист, - негромко сказал маленький
переводчик, все так же часто и укоризненно кивая черной красивой головой,
украшенной прямым китайским пробором, - но мы пойдем вам навстречу. Завтра
вы получите черновик честных и объективных очерков о великой китайской
культурной революции и вообще о положении дел в стране. А если вам этого
мало, завтра вы встретитесь с молодыми революционными писателями Китая,
выросшими прямо из народа. Вы можете задать им любые вопросы, они ответят
вам честно и прямо. Правда, в поездке по Пекину вас будут сопровождать
телохранители.
- Разве я член ЦК или американский шпион? - неудачно пошутил Божидар
Божилов.
Переводчик не ответил, но все вокруг покрылось тонкой корочкой льда -
такое он испытывал к Божидару отчуждение.
На другой день три телохранителя в закрытой машине привезли Божидара
к огромному хмурому зданию и по бесчисленным пустым коридорам провели в
сумрачный и обширный кабинет. Божидар знал, что каждый четвертый человек
на земном шаре - китаец, но тут его обуяли сомнения: он жил в Китае уже
три недели и практически никого, кроме переводчика, не видел.
Войдя в сумрачный кабинет, Божидар облегченно вздохнул - на длинной,
покрытой искусным узором скамье, метрах в десяти от стола, за которым
устроились Божидар, переводчик и телохранители, сидели семь молодых
китайцев, поразительно похожие друг на друга. Сходство усугублялось синей
униформой. Над головами молодых китайцев, аккуратно расчесанных на
китайский прямой пробор, висел величественный портрет Великого Кормчего.
- Это молодые революционные писатели нового Китая, выросшие прямо из
народа, - объяснил переводчик Божидару. - Тот, который слева, это наш
будущий Горький, рядом с ним - наш будущий Чехов, рядом с Чеховым -
будущий Маяковский, дальше - Фадеев, и так далее.
- То есть как - будущий? - удивился Божидар.
- Тот, который слева, пока работает в булочной, тот, что рядом с ним
- фельдшер, тот, что рядом с фельдшером - рисует революционные дацзыбао,
следующий - из партизан, руководит партийной ячейкой, и так далее.
- А где писатели, где артисты, о которых мы так много слышали? Где
Лао Шэ? Где Хэ Лу-тин?
- Вы говорите как ревизионист, - негромко и укоризненно предупредил
Божидара переводчик. - Лучше спросите молодых революционных писателей
нового Китая, какими именно идеями Великого Кормчего они вдохновляются
больше всего.
Божидар внимательно вгляделся в молодые, абсолютно одинаковые,
абсолютно никаких чувств не выражающие лица, и ничего не стал спрашивать.
В тот же день иностранца Божидара Божилова, как не справившегося с
порученным делом, как не оправдавшего доверия китайских властей, как,
наконец, ревизиониста, посадили в старенький "фарман" (похоже, китайские
пилоты сами видели такой самолет впервые) и с позором выдворили из страны.
Испуганный нелегким перелетом Божидар в Софию поехал поездом, желая еще
раз убедиться в том, что между Китаем и Болгарией лежат немалые
территории. Он думал: пока он едет домой, вся эта история забудется.
Но так ему лишь казалось.
Где-то через месяц после возвращения явился к Божидару человек в
темных очках и в профессиональной шляпе. Он сухо сказал: "Пройдемте!"
Вот когда Божидар по-настоящему испугался. Он решил, что большой друг
Великого Кормчего другарь Тодор Живков решил выдать его обратно в Китай -
как ревизиониста, не справившегося с хорошим революционным делом.
К счастью, все обошлось официальной нотой, врученной поэту Божидару
Божилову в китайском посольстве.
Товарищ Божидар Божилов, болгарский поэт, говорилось в официальной
ноте, был приглашен в Китай для написания честных и объективных очерков о
великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране.
Товарищ Божидар Божилов, к сожалению, не оправдал связываемых с ним надежд
и повел себя в Китае как отъявленный ревизионист. Учитывая все это,
китайские власти объявляют:
а) Если товарищ Божидар Божилов, ревизионист, когда-нибудь пожелает
получить гостевую визу в Китай, в гостевой визе товарищу Божидару
Божилову, ревизионисту, отказать;
б) Если товарищ Божидар Божилов, ревизионист, когда-нибудь пожелает
получить транзитную визу через Китай, в транзитной визе товарищу Божидару
Божилову, ревизионисту, отказать;
и, наконец:
в) Если товарищ Божидар Божилов, ревизионист, когда-нибудь попросит в
Китае политическое убежище, в последнем ему, как отьявленному
ревизионисту, отказать.
Я ожидал улыбок, дружеского смеха - ведь коллеги, члены одного
караса, вместе летим в заграничную командировку, но тишина в комнате стала
еще гуще. В довершение ко всему, прозаик П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16