— кричит он.
Маргарита приносит заказ и ухитряется положить два кило своей левой сиськи на мое плечо.
Я дружески поглаживаю ее. Она мягкая, как бархат, и наводит меня на мечты о сладкой жизни на розовом облаке. Всю свою жизнь я мечтаю пожить на розовом облаке… Гулять по бесконечной синеве с золотыми точками и смотреть с высоты на Землю, загаживаемую дрянью под названием Человек!
— Не стесняйся, — ворчит Берюрье.
Он кладет свою грязную фетровую шляпу на соседний табурет. Кожаная подкладка шляпы нарисовала на его лбу желтоватый круг.
— Вижу, начало у нас не слишком удачное, — констатирует он.
Пинюш хочет разделить с нами грусть. Мы даем ему двойное согласие, и он подсаживается ближе.
— Эта история может стоить нам карьеры, — говорит Берюрье как ни в чем не бывало. — Наверху могут простить неудачу, но не прощают, если вас выставили на посмешище.
Он осушает свой стакан с такой быстротой, что я себя спрашиваю, а был ли он когда-нибудь полным.
— В моем квартале меня зовут “Бычья голова”! Меня, Берюрье! добавляет он. — Даже моя жена и та надо мной издевается!
— Ну это-то не вчера началось, — перебиваю я. — Твоя башка уже давно напоминает бычью, парень… Плюй на них на всех, мы еще отыграемся…
— Ты так думаешь?
— Да. Согласен, случай сунул нас в жуткое дерьмо. Да, нас держат за лопухов, но мы возьмем реванш…
— Ну ты оптимист!
— Это не оптимизм, а воля. Я, представь себе, привык оставлять последнее слово за собой! Моя уверенность его подбадривает.
— Но ведь нет же ничего нового! Как мы найдем ту сволочь, как?..
— Надо ждать, — советует Пино. — Ему придется избавляться от остального…
Я обрушиваю кулак на мраморный столик.
— Нет, мы не будем ждать!
— А чего же нам делать?
— Раз нет никакого следа, мы создадим его сами! Мои помощники разевают глаза размером с лужайку перед Елисейским дворцом.
— Создадим след?
— Совершенно верно… Я щелкаю пальцами.
— Маргарита! Принесите нам на чем писать и сядьте с нами на минутку.
Хозяин забегаловки, толстый бездельник, начинает возникать за своей стойкой. Он говорит, что при таком наплыве клиентов официантка должна обслуживать посетителей, а не рассиживать с ними.
Я ему советую выйти из-за стойки, где он страдает от недостатка двигательной активности, и ненадолго заменить рыженькую.
Он подчиняется, вопя еще сильнее, но от его возражений эффекта не больше, чем от голубиной какашки на куче дерьма. Официантка возвращается с блокнотом в черной обложке с отвратительной бумагой в клеточку и конвертом такого низкого качества, какое только возможно.
— Вас не затруднит написать письмо под мою диктовку, красавица?
Она выглядит удивленной и восторженной.
— Нисколько…
— Тогда садитесь и пишите.
Я протягиваю ей мою авторучку.
— А что ты хочешь, чтобы она написала? — беспокоится Берюрье.
Я отвешиваю ему под столом удар ногой, от которого он бледнеет.
— Постарайся хоть раз в жизни подержать свою пасть закрытой, советую я. — Ты себе даже не представляешь, как это помогает отдохнуть!
Он замолкает. Пинюш дрожащими пальцами скручивает сигаретку. Когда он заканчивает, табак преспокойно лежит на его штанах, а ему осталось курить только бумажку.
— Я жду… — напоминает о себе Маргарита, бросая на меня огненный взгляд. Я скребу щеку.
— Ладно, поехали… — И диктую:
— Господин главный редактор…
Она высовывает кончик розового языка, навевающий на меня мечты, и старательно выводит аккуратным почерком, повторяя:
— Господин.., глав… — Она перебивает себя:
— Кто?
— Главный редактор!
— Это его фамилия?
— Нет, должность… Он руководит редакцией газеты…
— Какой?
Я раздумываю.
— Адресуем это во “Франс суар”. Маргарита встает.
— Тогда я схожу за бумагой получше. Подождите! Эта девочка начинает мне действовать на нервы!
— Не стоит, эта прекрасно подойдет.
— О, тогда…
Она продолжает более острым почерком, потому что раздражена. Я диктую под внимательными взглядами моих помощников:
— В ночь с 30 на 31 марта сего года я находилась на Центральном рынке…
Официантка пишет, потом снова останавливается.
— Это неправда, меня там не было… Я вообще никогда не хожу на Центральный рынок!
— Об этом не беспокойтесь, малышка! Продолжайте.
— Да, но мне бы хотелось узнать, что это означает! — протестует она.
— Вы мне доверяете, да? Взгляд становится бархатным, — Разумеется.
— Тогда положитесь на меня. В данный момент вы помогаете полиции!
И я продолжаю, твердо решив, что больше не потерплю никаких замечаний:
— ..и видела, как некто положил в корзину с коровьими головами сами знаете что!
Я прекрасно сумел почувствовать стиль рыженькой. Радуясь этому, гоню вовсю:
— Я ничего не сказала полиции, потому что не люблю легавых…
— О! — протестует девушка.
Я загоняю вызванный ее чувствами протест обратно ей в горло.
— Ладно, ладно, пишите.., и не имею никаких оснований помогать им в их работе. Но вам, если вы заплатите мне небольшую сумму, я расскажу все. Абзац!
— Это тоже писать?
— Нет. Начинайте следующую фразу с новой строки…
— А-а!
— Если мое предложение вас заинтересует… Берюрье, следящий за рождением письма, заглядывая через плечо девушки, считает нужным вставить свое слово:
— “Заинтересует” с двумя “р”! — уверенно заявляет он. Киска смотрит на меня.
— Не слушайте этого жирдяя, моя дорогая… Он учил орфографию за рулем трактора! Обиженный Берюрье заявляет:
— Ну, как хотите. Лично я всегда ставлю два. Я улаживаю инцидент красноречивым пожатием плечами.
— ..дайте мне об этом знать объявлением в вашей газете. Тогда я назначу встречу вашему человеку, который и принесет мне бабки.
Она заканчивает писать.
— Подпись ставить?
Я останавливаюсь в нерешительности.
— Как вас зовут?
— Маргарита Матье!
— Тогда подпишите просто: Маргарита М.
— Готово.
— Спасибо. Теперь конверт. Главному редактору “Франс суар”, Париж… Хозяин тошниловки теряет терпение.
— Закончили вы свой треп или нет? — рычит он. — Вы за кого принимаете мою официантку? За маркизу де Севинье, что ли?
— Возвращайтесь к своим обязанностям, дитя мое, — советую я, даю ей щедрые чаевые, но удерживаю за руку. — Скажите, а в котором часу вы заканчиваете свой каторжный труд у этого рабовладельца?
— В четыре часа!
— О'кей… Я буду ждать вас напротив за рулем мой машины.
Договорились?
Она в восторге взмахивает ресницами. Подходит кабатчик, выпятив пузо.
— Это меня вы зовете рабовладельцем? — осведомляется он тусклым голосом.
Его пухлая морда бледна, как брюхо дохлой рыбы. Он упирает кулаки в бедра, потому что видел в своей родной провинции, что так делают артисты в пьесах.
— Возможно, — соглашаюсь я. — Здесь ведь нет других рабовладельцев, верно?
— Я не потерплю, чтобы грязный мусор оскорблял меня в моем же доме! — вопит он. — Меня достали эти унижения! Да лучше принимать клошаров, чем легашей!
Я быстрым движением расстегиваю пряжку его ремня, и он едва успевает подхватить брюки.
— Он еще снимает с меня штаны! — завывает продавец горячительных напитков.
Я встаю и сую письмо Маргариты себе в карман.
— Не возникай, а то я натравлю на тебя налоговую службу.
Он решает засмеяться.
— Давайте, только ничего у вас не выйдет!
— Посмотрим! Пинюш хлопает меня по карману:
— И что ты собираешься с этим делать, Сан-А? Я и сам точно не знаю.
— Попытаемся прорвать нарыв… Что получится, то и получится…
— Какие приказы для меня? — спрашивает Берюрье.
— Оплати выпивку и отправляйся на рыбалку до новых распоряжений!
Я их оставляю и иду отдать письмо дежурному полицейскому, попросив отослать его пневмопочтой…
После этого я запираюсь в своем кабинете и звоню на набережную Орфевр моему достойному коллеге комиссару Трануку, ведущему данное дело.
— Это Сан-Антонио, он же Бычья Голова. Он смеется.
— Знаете что, старина, “Франс суар” скоро получит одно письмо, о котором наверняка поставит в известность вас. Не обращайте на него внимания. Это я решил подшутить над писаками. Мне надоело быть мишенью для их острот.
— Хорошо, — обещает Транук.
После нескольких язвительных слов поддержки кладу трубку. Я начал с отчаянного шага, но ведь главное — делать хоть что-нибудь, верно?
Я возвращаюсь домой, напевая ностальгическую мелодию, вызывающую у меня желание оказаться на пляже Лазурного берега!
Глава 4
Фелиси приготовила тушеную телятину, которой я нажираюсь под завязку. После этого я позволяю себе небольшую сиесту, попросив мою славную матушку разбудить меня ровно в три часа, что она и делает.
Вот она, красивая жизнь, скажете вы, и я с вами согласен на все сто процентов, хотя и не считаю вас такими уж знатоками в данном вопросе.
Ставлю свою гостиную против приглашения погостить у английской королевы, что следующие несколько часов будут очень напряженными. Ваш друг Сан-Антонио весь наэлектризован, а когда он в таком состоянии, это значит — что-то случится.
Я надеваю итальянскую рубашку светло-розового, как лосось, цвета и жемчужно-серый костюм, повязываю серо-розовый галстук, и вот я превратился в красивого парня.
Целую маму, которая спрашивает, вернусь ли я ужинать, на что я отвечаю уклончиво, и улетаю за моей сиреной из тошниловки. Как я уже имел честь вам сказать, я уже несколько дней не бегал по бабам и чувствую себя в отличной форме, чтобы сыграть “Возвращение Казановы”.
Вы скажете, что я питаю особую любовь к служанкам, на что я вам отвечу, что это лучше всего подходит мужчине, дорожащему своей свободой.
Среди моих подружек были и телки из высшего общества, и ученые, и артистки… Так что я могу судить о них со знанием дела. Когда такой парень, как я, трахает этих девиц, он сразу сталкивается со множеством неприятностей. Эти кривляки дорого берут за свое тело. Даже раздевшись донага, они все равно не голые. На них остается такой толстенный слой предрассудков, светских условностей и претензий, что для получения удовольствия приходится думать об официантках, естественных и не воображалистых. Любовь в кино необходима, но кино в любви, на мой вкус, просто мерзопакостно!
Любовь — это такой момент, когда мозги надо повесить на вешалку рядом с прикидом.
Может, вы до такой степени идиоты, что любите “синие чулки”, объясняющие вам тайные порывы своей души в момент, когда вы уже начали с ней лежачую игру? Или тех, что оттопыривают мизинчик на руке, когда пьют чай, и мизинчик на ноге, когда занимаются любовью? Давайте поговорим об этих! Поговорим в третьем лице… Да что я! В четвертом!
Да, для этих жеманных дуг надо придумать четвертое лицо! Революция в грамматике! И надо определить их с социальной точки зрения, а для этого вешать этим самым четвертым лицам на задницу табличку:
"Берегись! Литературные работы! Не имеющим ученой степени воздерживаться, имеющим — проходить мимо!” Вот смотрите, мужики, вы часто заваливаете баб, даже не зная, на что кладете руки! Вы доверяете их формам и большим глазам, а сами не понимаете, что вместо того, чтобы поиграть в папу-маму, они будут вам рассказывать о своем втором “я”. Нам надо создать Лигу, а? Общество друзей покоя — единственного и настоящего, который нам дают в постели наши подружки!
А до того, если вы приходите в приличный дом или с вами начинает кокетничать баронесса, мой вам совет: трахните лучше горничную! С ней вам не придется обсуждать романы Пруста или посещать выставку Бюффе! А если от служанки пахнет жавелевой водой, а не “Конкет” от Ланком, утешайтесь мыслью, что подарки ей не нанесут смертельный удар вашему бюджету!
Так, философствуя, я преодолел расстояние, отделяющее мое постоянное место жительства от Большого дома.
Официантка уже на месте и прохаживается в драповом пальтишке, делающем ее похожей на сиротку.
Это как обратная сторона медали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Маргарита приносит заказ и ухитряется положить два кило своей левой сиськи на мое плечо.
Я дружески поглаживаю ее. Она мягкая, как бархат, и наводит меня на мечты о сладкой жизни на розовом облаке. Всю свою жизнь я мечтаю пожить на розовом облаке… Гулять по бесконечной синеве с золотыми точками и смотреть с высоты на Землю, загаживаемую дрянью под названием Человек!
— Не стесняйся, — ворчит Берюрье.
Он кладет свою грязную фетровую шляпу на соседний табурет. Кожаная подкладка шляпы нарисовала на его лбу желтоватый круг.
— Вижу, начало у нас не слишком удачное, — констатирует он.
Пинюш хочет разделить с нами грусть. Мы даем ему двойное согласие, и он подсаживается ближе.
— Эта история может стоить нам карьеры, — говорит Берюрье как ни в чем не бывало. — Наверху могут простить неудачу, но не прощают, если вас выставили на посмешище.
Он осушает свой стакан с такой быстротой, что я себя спрашиваю, а был ли он когда-нибудь полным.
— В моем квартале меня зовут “Бычья голова”! Меня, Берюрье! добавляет он. — Даже моя жена и та надо мной издевается!
— Ну это-то не вчера началось, — перебиваю я. — Твоя башка уже давно напоминает бычью, парень… Плюй на них на всех, мы еще отыграемся…
— Ты так думаешь?
— Да. Согласен, случай сунул нас в жуткое дерьмо. Да, нас держат за лопухов, но мы возьмем реванш…
— Ну ты оптимист!
— Это не оптимизм, а воля. Я, представь себе, привык оставлять последнее слово за собой! Моя уверенность его подбадривает.
— Но ведь нет же ничего нового! Как мы найдем ту сволочь, как?..
— Надо ждать, — советует Пино. — Ему придется избавляться от остального…
Я обрушиваю кулак на мраморный столик.
— Нет, мы не будем ждать!
— А чего же нам делать?
— Раз нет никакого следа, мы создадим его сами! Мои помощники разевают глаза размером с лужайку перед Елисейским дворцом.
— Создадим след?
— Совершенно верно… Я щелкаю пальцами.
— Маргарита! Принесите нам на чем писать и сядьте с нами на минутку.
Хозяин забегаловки, толстый бездельник, начинает возникать за своей стойкой. Он говорит, что при таком наплыве клиентов официантка должна обслуживать посетителей, а не рассиживать с ними.
Я ему советую выйти из-за стойки, где он страдает от недостатка двигательной активности, и ненадолго заменить рыженькую.
Он подчиняется, вопя еще сильнее, но от его возражений эффекта не больше, чем от голубиной какашки на куче дерьма. Официантка возвращается с блокнотом в черной обложке с отвратительной бумагой в клеточку и конвертом такого низкого качества, какое только возможно.
— Вас не затруднит написать письмо под мою диктовку, красавица?
Она выглядит удивленной и восторженной.
— Нисколько…
— Тогда садитесь и пишите.
Я протягиваю ей мою авторучку.
— А что ты хочешь, чтобы она написала? — беспокоится Берюрье.
Я отвешиваю ему под столом удар ногой, от которого он бледнеет.
— Постарайся хоть раз в жизни подержать свою пасть закрытой, советую я. — Ты себе даже не представляешь, как это помогает отдохнуть!
Он замолкает. Пинюш дрожащими пальцами скручивает сигаретку. Когда он заканчивает, табак преспокойно лежит на его штанах, а ему осталось курить только бумажку.
— Я жду… — напоминает о себе Маргарита, бросая на меня огненный взгляд. Я скребу щеку.
— Ладно, поехали… — И диктую:
— Господин главный редактор…
Она высовывает кончик розового языка, навевающий на меня мечты, и старательно выводит аккуратным почерком, повторяя:
— Господин.., глав… — Она перебивает себя:
— Кто?
— Главный редактор!
— Это его фамилия?
— Нет, должность… Он руководит редакцией газеты…
— Какой?
Я раздумываю.
— Адресуем это во “Франс суар”. Маргарита встает.
— Тогда я схожу за бумагой получше. Подождите! Эта девочка начинает мне действовать на нервы!
— Не стоит, эта прекрасно подойдет.
— О, тогда…
Она продолжает более острым почерком, потому что раздражена. Я диктую под внимательными взглядами моих помощников:
— В ночь с 30 на 31 марта сего года я находилась на Центральном рынке…
Официантка пишет, потом снова останавливается.
— Это неправда, меня там не было… Я вообще никогда не хожу на Центральный рынок!
— Об этом не беспокойтесь, малышка! Продолжайте.
— Да, но мне бы хотелось узнать, что это означает! — протестует она.
— Вы мне доверяете, да? Взгляд становится бархатным, — Разумеется.
— Тогда положитесь на меня. В данный момент вы помогаете полиции!
И я продолжаю, твердо решив, что больше не потерплю никаких замечаний:
— ..и видела, как некто положил в корзину с коровьими головами сами знаете что!
Я прекрасно сумел почувствовать стиль рыженькой. Радуясь этому, гоню вовсю:
— Я ничего не сказала полиции, потому что не люблю легавых…
— О! — протестует девушка.
Я загоняю вызванный ее чувствами протест обратно ей в горло.
— Ладно, ладно, пишите.., и не имею никаких оснований помогать им в их работе. Но вам, если вы заплатите мне небольшую сумму, я расскажу все. Абзац!
— Это тоже писать?
— Нет. Начинайте следующую фразу с новой строки…
— А-а!
— Если мое предложение вас заинтересует… Берюрье, следящий за рождением письма, заглядывая через плечо девушки, считает нужным вставить свое слово:
— “Заинтересует” с двумя “р”! — уверенно заявляет он. Киска смотрит на меня.
— Не слушайте этого жирдяя, моя дорогая… Он учил орфографию за рулем трактора! Обиженный Берюрье заявляет:
— Ну, как хотите. Лично я всегда ставлю два. Я улаживаю инцидент красноречивым пожатием плечами.
— ..дайте мне об этом знать объявлением в вашей газете. Тогда я назначу встречу вашему человеку, который и принесет мне бабки.
Она заканчивает писать.
— Подпись ставить?
Я останавливаюсь в нерешительности.
— Как вас зовут?
— Маргарита Матье!
— Тогда подпишите просто: Маргарита М.
— Готово.
— Спасибо. Теперь конверт. Главному редактору “Франс суар”, Париж… Хозяин тошниловки теряет терпение.
— Закончили вы свой треп или нет? — рычит он. — Вы за кого принимаете мою официантку? За маркизу де Севинье, что ли?
— Возвращайтесь к своим обязанностям, дитя мое, — советую я, даю ей щедрые чаевые, но удерживаю за руку. — Скажите, а в котором часу вы заканчиваете свой каторжный труд у этого рабовладельца?
— В четыре часа!
— О'кей… Я буду ждать вас напротив за рулем мой машины.
Договорились?
Она в восторге взмахивает ресницами. Подходит кабатчик, выпятив пузо.
— Это меня вы зовете рабовладельцем? — осведомляется он тусклым голосом.
Его пухлая морда бледна, как брюхо дохлой рыбы. Он упирает кулаки в бедра, потому что видел в своей родной провинции, что так делают артисты в пьесах.
— Возможно, — соглашаюсь я. — Здесь ведь нет других рабовладельцев, верно?
— Я не потерплю, чтобы грязный мусор оскорблял меня в моем же доме! — вопит он. — Меня достали эти унижения! Да лучше принимать клошаров, чем легашей!
Я быстрым движением расстегиваю пряжку его ремня, и он едва успевает подхватить брюки.
— Он еще снимает с меня штаны! — завывает продавец горячительных напитков.
Я встаю и сую письмо Маргариты себе в карман.
— Не возникай, а то я натравлю на тебя налоговую службу.
Он решает засмеяться.
— Давайте, только ничего у вас не выйдет!
— Посмотрим! Пинюш хлопает меня по карману:
— И что ты собираешься с этим делать, Сан-А? Я и сам точно не знаю.
— Попытаемся прорвать нарыв… Что получится, то и получится…
— Какие приказы для меня? — спрашивает Берюрье.
— Оплати выпивку и отправляйся на рыбалку до новых распоряжений!
Я их оставляю и иду отдать письмо дежурному полицейскому, попросив отослать его пневмопочтой…
После этого я запираюсь в своем кабинете и звоню на набережную Орфевр моему достойному коллеге комиссару Трануку, ведущему данное дело.
— Это Сан-Антонио, он же Бычья Голова. Он смеется.
— Знаете что, старина, “Франс суар” скоро получит одно письмо, о котором наверняка поставит в известность вас. Не обращайте на него внимания. Это я решил подшутить над писаками. Мне надоело быть мишенью для их острот.
— Хорошо, — обещает Транук.
После нескольких язвительных слов поддержки кладу трубку. Я начал с отчаянного шага, но ведь главное — делать хоть что-нибудь, верно?
Я возвращаюсь домой, напевая ностальгическую мелодию, вызывающую у меня желание оказаться на пляже Лазурного берега!
Глава 4
Фелиси приготовила тушеную телятину, которой я нажираюсь под завязку. После этого я позволяю себе небольшую сиесту, попросив мою славную матушку разбудить меня ровно в три часа, что она и делает.
Вот она, красивая жизнь, скажете вы, и я с вами согласен на все сто процентов, хотя и не считаю вас такими уж знатоками в данном вопросе.
Ставлю свою гостиную против приглашения погостить у английской королевы, что следующие несколько часов будут очень напряженными. Ваш друг Сан-Антонио весь наэлектризован, а когда он в таком состоянии, это значит — что-то случится.
Я надеваю итальянскую рубашку светло-розового, как лосось, цвета и жемчужно-серый костюм, повязываю серо-розовый галстук, и вот я превратился в красивого парня.
Целую маму, которая спрашивает, вернусь ли я ужинать, на что я отвечаю уклончиво, и улетаю за моей сиреной из тошниловки. Как я уже имел честь вам сказать, я уже несколько дней не бегал по бабам и чувствую себя в отличной форме, чтобы сыграть “Возвращение Казановы”.
Вы скажете, что я питаю особую любовь к служанкам, на что я вам отвечу, что это лучше всего подходит мужчине, дорожащему своей свободой.
Среди моих подружек были и телки из высшего общества, и ученые, и артистки… Так что я могу судить о них со знанием дела. Когда такой парень, как я, трахает этих девиц, он сразу сталкивается со множеством неприятностей. Эти кривляки дорого берут за свое тело. Даже раздевшись донага, они все равно не голые. На них остается такой толстенный слой предрассудков, светских условностей и претензий, что для получения удовольствия приходится думать об официантках, естественных и не воображалистых. Любовь в кино необходима, но кино в любви, на мой вкус, просто мерзопакостно!
Любовь — это такой момент, когда мозги надо повесить на вешалку рядом с прикидом.
Может, вы до такой степени идиоты, что любите “синие чулки”, объясняющие вам тайные порывы своей души в момент, когда вы уже начали с ней лежачую игру? Или тех, что оттопыривают мизинчик на руке, когда пьют чай, и мизинчик на ноге, когда занимаются любовью? Давайте поговорим об этих! Поговорим в третьем лице… Да что я! В четвертом!
Да, для этих жеманных дуг надо придумать четвертое лицо! Революция в грамматике! И надо определить их с социальной точки зрения, а для этого вешать этим самым четвертым лицам на задницу табличку:
"Берегись! Литературные работы! Не имеющим ученой степени воздерживаться, имеющим — проходить мимо!” Вот смотрите, мужики, вы часто заваливаете баб, даже не зная, на что кладете руки! Вы доверяете их формам и большим глазам, а сами не понимаете, что вместо того, чтобы поиграть в папу-маму, они будут вам рассказывать о своем втором “я”. Нам надо создать Лигу, а? Общество друзей покоя — единственного и настоящего, который нам дают в постели наши подружки!
А до того, если вы приходите в приличный дом или с вами начинает кокетничать баронесса, мой вам совет: трахните лучше горничную! С ней вам не придется обсуждать романы Пруста или посещать выставку Бюффе! А если от служанки пахнет жавелевой водой, а не “Конкет” от Ланком, утешайтесь мыслью, что подарки ей не нанесут смертельный удар вашему бюджету!
Так, философствуя, я преодолел расстояние, отделяющее мое постоянное место жительства от Большого дома.
Официантка уже на месте и прохаживается в драповом пальтишке, делающем ее похожей на сиротку.
Это как обратная сторона медали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16