Она сама мне сказала… Однажды вечером она была в мрачном настроении, подозревала, что у нее рак…
– Она была здорова?
Жоссе колебался. Казалось, он подбирал слова, стараясь точно передать их смысл.
– У нее не было ни рака, ни болезни сердца, ни одной из тех болезней, о которых каждую неделю пишут в газетах и на борьбу с которыми производят сбор денег на улицах… Но все же, мне кажется, она была очень больна… В последнее время она только несколько часов в день бывала в ясном уме, а иногда проводила по два или по три часа, запершись у себя в комнате…
– А вы спали порознь?
– Да… В течение многих лет у нас была общая спальня… А потом, поскольку мне приходилось вставать очень рано и она от этого просыпалась, я стал спать в соседней комнате.
– Она много пила?
– Если вы спросите об этом у ее друзей, а вы это, конечно, сделаете, они вам скажут, что пила она не больше, чем другие… Но ведь они видели ее только тогда, когда она была в «форме», понимаете?.. Они не знали, что перед тем, как выйти в свет на два или три часа, Кристина подолгу лежала в постели, а на следующее утро ей необходимо было либо опохмелиться, либо прибегнуть к медикаментам…
– А вы не пьете?
Жоссе пожал плечами, как бы давая понять, что достаточно взглянуть на него, чтобы получить ответ.
– Во всяком случае переношу меньше, чем она, и это не так болезненно. Иначе наши лаборатории давно бы прекратили свое существование. Но зато, когда мне случается напиться; то те же друзья могут сказать, что из нас двоих больший алкоголик я. Это потому, что я бываю грубым… Если вы сами этого не испытали, вам трудно понять.
– Попытаюсь! – вздохнул Мегрэ.
И тут же, глядя на него в упор, спросил:
– У вас есть любовница?
– Ну вот! Этот же вопрос мне задали сегодня утром, а когда я ответил утвердительно, у инспектора был такой торжествующий вид, словно он, наконец, доискался до истины.
– С каких пор?
– Вот уже год.
– Значит, это произошло много спустя после того, как у вас изменились отношения с женой. Ведь вы сказали, что это случилось пять или шесть лет назад?
– Да. Моя связь началась намного позже. Раньше у меня, как и у всех, бывали интрижки, чаще всего довольно короткие.
– Ну, а теперь вы серьезно влюблены?
– Я не решаюсь назвать это чувство любовью. Ведь его нельзя сравнить с тем, которое было у меня к Кристине. Но как можно выразиться иначе?
– Кто она?
– Моя секретарша. Когда я ответил так же на вопрос инспектора, то стало ясно, что этого он и ждал и восхищен своей прозорливостью. Ведь в наше время это стало явлением настолько распространенным, что служит темой для шуток.
В бокалах больше не было пива. Прохожие, которые только сейчас ходили по мосту и набережным, теперь разбрелись по своим конторам и магазинам. Там снова началась работа.
– Ее зовут Аннет Дюше, ей двадцать лет. Отец ее – начальник отдела супрефектуры в Фонтенэ-ле-Конт. В настоящее время он в Париже, и я буду удивлен, если он не явится сюда, как только выйдут газеты.
– Чтобы обвинить вас?
– Возможно. Не знаю. Уж если произошло такое событие, если при таких неясных обстоятельствах убит человек, все становится очень сложным. Вы понимаете, что я хочу сказать? Теперь уже не может быть ничего естественного, очевидного или случайного. Каждый поступок, каждое слово приобретают тяжкий смысл. Уверяю вас, я в здравом уме… Бесспорно, понадобится время, пока я приведу в порядок свои мысли, но теперь мне бы очень хотелось, чтобы вы знали, я ничего не скрываю и сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам доискаться правды… Аннет уже полгода работала на авеню Марсо, а я и не замечал ее присутствия, потому что мсье Жюль, ведающий персоналом, поручил ей работу в экспедиции, это на другом этаже, и захожу я туда редко. Однажды, после обеденного перерыва, когда моя секретарша была больна, а мне нужно было срочно продиктовать важный доклад, мне прислали Аннет. Мы с ней проработали до одиннадцати часов вечера одни, в пустом здании. Считая себя виноватым в том, что из-за меня она осталась без ужина, я повел ее поужинать в один из ближайших ресторанов. Остальное и так понятно… Мне недавно перевалило за сорок, а ей только двадцать. Она напоминает мне молодых девушек, с которыми я дружил в Сэт и Мониелье… Я долго колебался… Сначала велел перевести ее в соседний кабинет, чтобы иметь возможность за ней понаблюдать… Навел справки… Мне сказали, что она скромная девушка, что раньше жила у тетки на улице Ламарк, а потом, поссорившись с ней, сняла маленькую квартирку на улице Коленкур…
Это покажется вам смешным, но я все-таки пошел прогуляться по улице Коленкур, нашел ее окно на пятом этаже и увидел на подоконниках горшки с геранью.
Больше трех месяцев я ничего не предпринимал. Потом, когда мы организовали филиал в Брюсселе, я отослал туда свою секретаршу, а на ее место взял Аннет.
– Ваша жена была в курсе дела?
– Я от нее ничего не скрывал. И она от меня тоже.
– У нее были любовники?
– Если я отвечу на этот вопрос утвердительно, может сложиться впечатление, что я хочу нарочно очернить ее… Умирая, люди остаются в нашем сознании безгрешными…
– Как она реагировала?
– Кристина? Сначала вовсе не реагировала. Только смотрела на меня с какой-то жалостью. «Бедный Адриен, вот и ты попался». Она спрашивала меня, как поживает малютка, так она ее называла. «Еще не беременна? А что ты сделаешь, если это случится? Потребуешь развода?»
Мегрэ, нахмурив брови, пристально посмотрел на своего собеседника.
– А она беременна? – спросил он.
– Нет! Ведь это легко проверить…
– Она по-прежнему живет на улице Коленкур?
– В ее жизни ничего не изменилось. Я не обставлял ей квартиру, не покупал ни автомобиля, ни драгоценностей, ни мехов… На подоконнике, как и раньше, стоят горшки с геранью… В комнате, ореховый зеркальный шкаф, совсем как у моих родителей, а кухня по-прежнему служит столовой…
Губы Жоссе задрожали, в его словах послышался вызов.
– И у вас не было желания все это изменить? – спросил Мегрэ.
– Нет.
– Вы часто ночевали на улице Коленкур?
– Один или два раза в неделю.
– Могли бы вы как можно подробнее рассказать, как вы провели вчерашний день и ночь?
– С чего начать?
– С утра…
Мегрэ повернулся к Лапуэнту, видимо, для того, чтобы попросить его поточнее записать эти показания.
– Встал я, как обычно, в половине восьмого и вышел на террасу, чтобы сделать утреннюю зарядку.
– Значит, это происходило на улице Лопер?
– Да.
– Что вы делали накануне вечером?
– Ходили с Кристиной на премьеру спектакля «Свидетели» в театр Мадлен, а затем вместе поужинали в кабаре на площади Пигаль.
– Вы не ссорились?
– Нет. Назавтра мне предстоял трудный день. Наша фирма решила сменить упаковку многих лекарств, а оформление имеет огромное значение для сбыта.
– В котором часу вы легли спать?
– Около двух часов ночи…
– Ваша жена легла в это же время?
– Нет. Я оставил ее на Монмартре с друзьями, с которыми мы там встретились.
– Назовите их фамилии.
– Супруги Жублен, Гастон Жублен, адвокат. Они живут на улице Вашингтона.
– Вы знаете, когда ваша жена вернулась домой?
– Нет. Я сплю крепко.
– В тот вечер вы пили?
– Нет. Всего несколько бокалов шампанского. Я был абсолютно трезв и думал о завтрашних делах.
– Утром вы заходили в комнату жены?
– Только приоткрыл дверь и увидел, что она спит.
– Вы ее не будили?
– Нет.
– Для чего же вы приоткрыли дверь?
– Чтобы удостовериться, что она вернулась.
– А бывало так, что она не возвращалась?
– Случалось.
– Она была одна?
– Насколько мне известно, Кристина никогда никого не приводила в дом.
– Сколько у вас слуг?
– В общем, для такого дома, как наш, очень мало. Правда, у себя мы едим редко. Кухарка, мадам Сиран, вернее, даже не кухарка, а скорее то, что англичане называют экономкой, приходящая, живет со своим сыном в районе набережной Жавель, по другую сторону моста Мирабо. Сыну ее, должно быть, лет тридцать, он холостой, болезненный, работает в метро. С нами в доме живет только горничная, испанка, по имени Карлотта.
– Кто вам готовит завтрак?
– Карлотта. Мадам Сиран приходит, когда я собираюсь на работу.
– Вчера утром все в доме шло, как обычно?
– Да… Я пытаюсь припомнить… Ничего особенного… Я принял ванну, оделся, спустился вниз, чтобы позавтракать, а когда уже сел в машину, которая ночью всегда стоит у парадной двери, увидел мадам Сиран. Она поворачивала за угол, направляясь к нашему дому, с сумкой для провизии в руках… По дороге она всегда закупает продукты.
– У вас одна машина?
– Две… У меня двухместная, английской марки. Я обожаю спортивные автомобили… А у Кристины американская…
– Машина вашей жены тоже стояла возле дома?
– Да. Улица Лопер очень спокойная, народу на ней мало, и там удобно поставить машину.
– Вы поехали прямо на авеню Марсо?
Жоссе покраснел и едва заметно пожал плечами.
– Нет. И это тоже, конечно, обернется против меня. Я поехал за Аннет на улицу Коленкур.
– Вы заезжаете за ней каждое утро?
– Почти всегда. У меня машина с откидным верхом. Весною так приятно прокатиться утром по Парижу…
– Значит, вы вместе приезжали на работу?
– Довольно долгое время я высаживал Аннет у ближайшей станции метро. Но служащие видели нас вместе, и кончилось тем, что наша связь ни для кого уже не была секретом. Я предпочел вести честную игру и испытывал даже удовольствие от того, что ничего не скрывал, даже бросал вызов общественному мнению.
Видите ли, мне глубоко противны усмешки, перешептывания, понимающие взгляды.
Жоссе искал одобрения, но комиссар оставался невозмутимым. Этого требовала его должность.
Погода была чудесная, как и накануне. Такое же безмятежное весеннее утро. Маленькая спортивная машина, спускаясь с Монмартра, с трудом пробиралась сквозь поток автомобилей; проехала вдоль решетки парка Монсо, сверкающей золотыми остриями, пересекла площадь Терн, обогнула Триумфальную арку в тот час, когда толпа еще бодрых людей торопится на работу.
– Все утро у меня ушло на совещание с заведующими отделами, в частности, с заведующим отделом сбыта…
– В присутствии Аннет?
– У нее есть постоянное место в моем кабинете.
Мегрэ представил себе кабинет с огромными окнами, выходившими на нарядную улицу, где вдоль тротуаров выстраиваются роскошные машины.
– Вы обедали вместе с Аннет?
– Нет. Я пригласил в ресторан «Беркли» одного важного клиента, англичанина, только что приехавшего в Париж.
– Вы не знали, что делала в это время ваша жена?
– Вернувшись с обеда в половине третьего, я позвонил ей из своего кабинета.
– Она уже встала?
– Просыпалась. Она сказала, что собирается пойти за покупками, а потом поужинает с приятельницей.
– Она не назвала имя приятельницы?
– Кажется, нет. Иначе бы я запомнил… Она ужинает с приятельницами довольно часто, я не придавал этому значения. Вскоре мы продолжили прерванное в полдень заседание.
– Ну, а потом не произошло ничего необычного?
– Необычным не назовешь, но и это может иметь значение. Около четырех часов я послал одного из наших курьеров съездить на велосипеде на бульвар Мадлен и там купить закусок, лангуста, русского салата и фруктов… Я сказал ему, что если будут вишни, пусть купит две корзиночки… Он сложил все покупки мне в машину. В шесть часов все начальники отделов и большинство служащих закончили работу и разошлись по домам. В четверть седьмого ко мне зашел мсье Жюль – он дольше всех служит в нашей фирме – и спросил, нет ли у меня к нему каких-нибудь вопросов. Я ответил, что нет, и он тоже ушел.
– А ваш компаньон, мсье Вирьё?
– Тот удалился еще в пять. В нашем деле он так и остался дилетантом, хотя и занимается им долгие годы. Его роль сводится только к представительству. Он обычно приглашает на завтрак или на обед наших иностранных корреспондентов или солидных клиентов из провинции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
– Она была здорова?
Жоссе колебался. Казалось, он подбирал слова, стараясь точно передать их смысл.
– У нее не было ни рака, ни болезни сердца, ни одной из тех болезней, о которых каждую неделю пишут в газетах и на борьбу с которыми производят сбор денег на улицах… Но все же, мне кажется, она была очень больна… В последнее время она только несколько часов в день бывала в ясном уме, а иногда проводила по два или по три часа, запершись у себя в комнате…
– А вы спали порознь?
– Да… В течение многих лет у нас была общая спальня… А потом, поскольку мне приходилось вставать очень рано и она от этого просыпалась, я стал спать в соседней комнате.
– Она много пила?
– Если вы спросите об этом у ее друзей, а вы это, конечно, сделаете, они вам скажут, что пила она не больше, чем другие… Но ведь они видели ее только тогда, когда она была в «форме», понимаете?.. Они не знали, что перед тем, как выйти в свет на два или три часа, Кристина подолгу лежала в постели, а на следующее утро ей необходимо было либо опохмелиться, либо прибегнуть к медикаментам…
– А вы не пьете?
Жоссе пожал плечами, как бы давая понять, что достаточно взглянуть на него, чтобы получить ответ.
– Во всяком случае переношу меньше, чем она, и это не так болезненно. Иначе наши лаборатории давно бы прекратили свое существование. Но зато, когда мне случается напиться; то те же друзья могут сказать, что из нас двоих больший алкоголик я. Это потому, что я бываю грубым… Если вы сами этого не испытали, вам трудно понять.
– Попытаюсь! – вздохнул Мегрэ.
И тут же, глядя на него в упор, спросил:
– У вас есть любовница?
– Ну вот! Этот же вопрос мне задали сегодня утром, а когда я ответил утвердительно, у инспектора был такой торжествующий вид, словно он, наконец, доискался до истины.
– С каких пор?
– Вот уже год.
– Значит, это произошло много спустя после того, как у вас изменились отношения с женой. Ведь вы сказали, что это случилось пять или шесть лет назад?
– Да. Моя связь началась намного позже. Раньше у меня, как и у всех, бывали интрижки, чаще всего довольно короткие.
– Ну, а теперь вы серьезно влюблены?
– Я не решаюсь назвать это чувство любовью. Ведь его нельзя сравнить с тем, которое было у меня к Кристине. Но как можно выразиться иначе?
– Кто она?
– Моя секретарша. Когда я ответил так же на вопрос инспектора, то стало ясно, что этого он и ждал и восхищен своей прозорливостью. Ведь в наше время это стало явлением настолько распространенным, что служит темой для шуток.
В бокалах больше не было пива. Прохожие, которые только сейчас ходили по мосту и набережным, теперь разбрелись по своим конторам и магазинам. Там снова началась работа.
– Ее зовут Аннет Дюше, ей двадцать лет. Отец ее – начальник отдела супрефектуры в Фонтенэ-ле-Конт. В настоящее время он в Париже, и я буду удивлен, если он не явится сюда, как только выйдут газеты.
– Чтобы обвинить вас?
– Возможно. Не знаю. Уж если произошло такое событие, если при таких неясных обстоятельствах убит человек, все становится очень сложным. Вы понимаете, что я хочу сказать? Теперь уже не может быть ничего естественного, очевидного или случайного. Каждый поступок, каждое слово приобретают тяжкий смысл. Уверяю вас, я в здравом уме… Бесспорно, понадобится время, пока я приведу в порядок свои мысли, но теперь мне бы очень хотелось, чтобы вы знали, я ничего не скрываю и сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам доискаться правды… Аннет уже полгода работала на авеню Марсо, а я и не замечал ее присутствия, потому что мсье Жюль, ведающий персоналом, поручил ей работу в экспедиции, это на другом этаже, и захожу я туда редко. Однажды, после обеденного перерыва, когда моя секретарша была больна, а мне нужно было срочно продиктовать важный доклад, мне прислали Аннет. Мы с ней проработали до одиннадцати часов вечера одни, в пустом здании. Считая себя виноватым в том, что из-за меня она осталась без ужина, я повел ее поужинать в один из ближайших ресторанов. Остальное и так понятно… Мне недавно перевалило за сорок, а ей только двадцать. Она напоминает мне молодых девушек, с которыми я дружил в Сэт и Мониелье… Я долго колебался… Сначала велел перевести ее в соседний кабинет, чтобы иметь возможность за ней понаблюдать… Навел справки… Мне сказали, что она скромная девушка, что раньше жила у тетки на улице Ламарк, а потом, поссорившись с ней, сняла маленькую квартирку на улице Коленкур…
Это покажется вам смешным, но я все-таки пошел прогуляться по улице Коленкур, нашел ее окно на пятом этаже и увидел на подоконниках горшки с геранью.
Больше трех месяцев я ничего не предпринимал. Потом, когда мы организовали филиал в Брюсселе, я отослал туда свою секретаршу, а на ее место взял Аннет.
– Ваша жена была в курсе дела?
– Я от нее ничего не скрывал. И она от меня тоже.
– У нее были любовники?
– Если я отвечу на этот вопрос утвердительно, может сложиться впечатление, что я хочу нарочно очернить ее… Умирая, люди остаются в нашем сознании безгрешными…
– Как она реагировала?
– Кристина? Сначала вовсе не реагировала. Только смотрела на меня с какой-то жалостью. «Бедный Адриен, вот и ты попался». Она спрашивала меня, как поживает малютка, так она ее называла. «Еще не беременна? А что ты сделаешь, если это случится? Потребуешь развода?»
Мегрэ, нахмурив брови, пристально посмотрел на своего собеседника.
– А она беременна? – спросил он.
– Нет! Ведь это легко проверить…
– Она по-прежнему живет на улице Коленкур?
– В ее жизни ничего не изменилось. Я не обставлял ей квартиру, не покупал ни автомобиля, ни драгоценностей, ни мехов… На подоконнике, как и раньше, стоят горшки с геранью… В комнате, ореховый зеркальный шкаф, совсем как у моих родителей, а кухня по-прежнему служит столовой…
Губы Жоссе задрожали, в его словах послышался вызов.
– И у вас не было желания все это изменить? – спросил Мегрэ.
– Нет.
– Вы часто ночевали на улице Коленкур?
– Один или два раза в неделю.
– Могли бы вы как можно подробнее рассказать, как вы провели вчерашний день и ночь?
– С чего начать?
– С утра…
Мегрэ повернулся к Лапуэнту, видимо, для того, чтобы попросить его поточнее записать эти показания.
– Встал я, как обычно, в половине восьмого и вышел на террасу, чтобы сделать утреннюю зарядку.
– Значит, это происходило на улице Лопер?
– Да.
– Что вы делали накануне вечером?
– Ходили с Кристиной на премьеру спектакля «Свидетели» в театр Мадлен, а затем вместе поужинали в кабаре на площади Пигаль.
– Вы не ссорились?
– Нет. Назавтра мне предстоял трудный день. Наша фирма решила сменить упаковку многих лекарств, а оформление имеет огромное значение для сбыта.
– В котором часу вы легли спать?
– Около двух часов ночи…
– Ваша жена легла в это же время?
– Нет. Я оставил ее на Монмартре с друзьями, с которыми мы там встретились.
– Назовите их фамилии.
– Супруги Жублен, Гастон Жублен, адвокат. Они живут на улице Вашингтона.
– Вы знаете, когда ваша жена вернулась домой?
– Нет. Я сплю крепко.
– В тот вечер вы пили?
– Нет. Всего несколько бокалов шампанского. Я был абсолютно трезв и думал о завтрашних делах.
– Утром вы заходили в комнату жены?
– Только приоткрыл дверь и увидел, что она спит.
– Вы ее не будили?
– Нет.
– Для чего же вы приоткрыли дверь?
– Чтобы удостовериться, что она вернулась.
– А бывало так, что она не возвращалась?
– Случалось.
– Она была одна?
– Насколько мне известно, Кристина никогда никого не приводила в дом.
– Сколько у вас слуг?
– В общем, для такого дома, как наш, очень мало. Правда, у себя мы едим редко. Кухарка, мадам Сиран, вернее, даже не кухарка, а скорее то, что англичане называют экономкой, приходящая, живет со своим сыном в районе набережной Жавель, по другую сторону моста Мирабо. Сыну ее, должно быть, лет тридцать, он холостой, болезненный, работает в метро. С нами в доме живет только горничная, испанка, по имени Карлотта.
– Кто вам готовит завтрак?
– Карлотта. Мадам Сиран приходит, когда я собираюсь на работу.
– Вчера утром все в доме шло, как обычно?
– Да… Я пытаюсь припомнить… Ничего особенного… Я принял ванну, оделся, спустился вниз, чтобы позавтракать, а когда уже сел в машину, которая ночью всегда стоит у парадной двери, увидел мадам Сиран. Она поворачивала за угол, направляясь к нашему дому, с сумкой для провизии в руках… По дороге она всегда закупает продукты.
– У вас одна машина?
– Две… У меня двухместная, английской марки. Я обожаю спортивные автомобили… А у Кристины американская…
– Машина вашей жены тоже стояла возле дома?
– Да. Улица Лопер очень спокойная, народу на ней мало, и там удобно поставить машину.
– Вы поехали прямо на авеню Марсо?
Жоссе покраснел и едва заметно пожал плечами.
– Нет. И это тоже, конечно, обернется против меня. Я поехал за Аннет на улицу Коленкур.
– Вы заезжаете за ней каждое утро?
– Почти всегда. У меня машина с откидным верхом. Весною так приятно прокатиться утром по Парижу…
– Значит, вы вместе приезжали на работу?
– Довольно долгое время я высаживал Аннет у ближайшей станции метро. Но служащие видели нас вместе, и кончилось тем, что наша связь ни для кого уже не была секретом. Я предпочел вести честную игру и испытывал даже удовольствие от того, что ничего не скрывал, даже бросал вызов общественному мнению.
Видите ли, мне глубоко противны усмешки, перешептывания, понимающие взгляды.
Жоссе искал одобрения, но комиссар оставался невозмутимым. Этого требовала его должность.
Погода была чудесная, как и накануне. Такое же безмятежное весеннее утро. Маленькая спортивная машина, спускаясь с Монмартра, с трудом пробиралась сквозь поток автомобилей; проехала вдоль решетки парка Монсо, сверкающей золотыми остриями, пересекла площадь Терн, обогнула Триумфальную арку в тот час, когда толпа еще бодрых людей торопится на работу.
– Все утро у меня ушло на совещание с заведующими отделами, в частности, с заведующим отделом сбыта…
– В присутствии Аннет?
– У нее есть постоянное место в моем кабинете.
Мегрэ представил себе кабинет с огромными окнами, выходившими на нарядную улицу, где вдоль тротуаров выстраиваются роскошные машины.
– Вы обедали вместе с Аннет?
– Нет. Я пригласил в ресторан «Беркли» одного важного клиента, англичанина, только что приехавшего в Париж.
– Вы не знали, что делала в это время ваша жена?
– Вернувшись с обеда в половине третьего, я позвонил ей из своего кабинета.
– Она уже встала?
– Просыпалась. Она сказала, что собирается пойти за покупками, а потом поужинает с приятельницей.
– Она не назвала имя приятельницы?
– Кажется, нет. Иначе бы я запомнил… Она ужинает с приятельницами довольно часто, я не придавал этому значения. Вскоре мы продолжили прерванное в полдень заседание.
– Ну, а потом не произошло ничего необычного?
– Необычным не назовешь, но и это может иметь значение. Около четырех часов я послал одного из наших курьеров съездить на велосипеде на бульвар Мадлен и там купить закусок, лангуста, русского салата и фруктов… Я сказал ему, что если будут вишни, пусть купит две корзиночки… Он сложил все покупки мне в машину. В шесть часов все начальники отделов и большинство служащих закончили работу и разошлись по домам. В четверть седьмого ко мне зашел мсье Жюль – он дольше всех служит в нашей фирме – и спросил, нет ли у меня к нему каких-нибудь вопросов. Я ответил, что нет, и он тоже ушел.
– А ваш компаньон, мсье Вирьё?
– Тот удалился еще в пять. В нашем деле он так и остался дилетантом, хотя и занимается им долгие годы. Его роль сводится только к представительству. Он обычно приглашает на завтрак или на обед наших иностранных корреспондентов или солидных клиентов из провинции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18