— Иногда и на две.
— Могу поспорить, не открывая штор. Не зная, что за окном — день ли, ночь. Правда?
После чего он, в погоне за наркотиками, бродил как лунатик по улицам в мире, которому больше не принадлежал.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать восемь.
— Когда ты начал?
— Три-четыре года назад.
— Зачем?
— Не знаю.
— С родителями отношения поддерживаешь?
— Отец давно меня проклял.
— А мать?
— Время от времени подбрасывает тайком по почте.
— Расскажи-ка о графине.
— Я ничего не знаю.
— Расскажи что знаешь.
— Была очень богата. Вышла за человека, которого не любила, за старика. Тот не отпускал ее ни на минуту и даже приставил к ней частного сыщика.
— Это она сама рассказала?
— Да. Каждый день он получал доклад, где все ее дела и поступки были расписаны поминутно.
— Она уже кололась?
— Нет. Не думаю. Когда он умер, все бросились к ней, надеясь поживиться.
— Кто это все?
— Альфонсы с Лазурного берега, профессиональные игроки, приятельницы…
— Она не называла имен?
— Не помню. Вы же знаете, как все воспринимается после дозы.
Мегрэ знал об этом только понаслышке: сам-то он никогда не пробовал.
— У нее еще оставались деньги?
— Немного. По-моему, она время от времени продавала свои драгоценности.
— Ты их видел?
— Нет.
— Она тебе не доверяла?
— Не знаю.
Его тоненькие, в широченных брюках ножки подгибались, и Мегрэ знаком разрешил ему сесть.
— Кто-нибудь еще, кроме тебя, тянул из нее деньги?
— Она мне не говорила.
— Ты никого не встречал у графини или, может, видел ее с кем-нибудь на улице или в баре?
Мегрэ ясно почувствовал, что парень колеблется.
— Н-нет!
Комиссар жестко глянул на него.
— Не забыл, что я сказал?
Но Филипп уже взял себя в руки.
— Никогда и никого я с ней не видел.
— Ни мужчин, ни женщин?
— Никого.
— Она не произносила имени Оскар?
— Впервые слышу.
— Тебе не казалось, что графиня кого-то боится?
— Она боялась только одного — умереть в одиночестве.
— Вы с ней не ссорились?
Он не изменился в лице — до того был бледен, лишь кончики ушей слегка покраснели.
— Откуда вы знаете?
И добавил с понимающей, чуть презрительной улыбкой:
— Этим всегда кончается.
— Что именно?
— Спросите любого.
Он имел в виду: «Любого, кто балуется зельем». Затем угрюмо, словно сомневаясь, что его поймут, продолжил:
— Когда наркотики кончались и графиня не могла их достать, она набрасывалась на меня, упрекая в том, что я выпрашиваю у нее морфий, даже обвиняла в воровстве. Клялась, что еще накануне в шкафу оставалась целая коробка с ампулами.
— У тебя был ключ от ее квартиры?
— Нет.
— Ты никогда не приходил в ее отсутствие?
— Она почти всегда сидела дома. Случалось, не выходила по неделе, а то и больше.
— Отвечай на мои вопросы точно: да или нет? Ты никогда не приходил в квартиру в ее отсутствие? Снова едва заметное замешательство.
— Нет.
Мегрэ, не настаивая, проворчал себе под нос:
— Врешь.
Из-за этого Филиппа атмосфера в кабинете казалась столь же удушливой, нереальной, что и в квартире на улице Виктор-Массе.
За свою жизнь Мегрэ навидался наркоманов и знал, что, нуждаясь в зелье, они стремятся достать его любой ценой. И тогда наркоман, подобно Филиппу в поисках денег той ночью, обходит всех знакомых и клянчит, забывая о человеческом достоинстве.
На дне общества, где находился парень, это, конечно, непросто. Как тут не вспомнить, что в ящике у графини почти всегда есть наркотики, а уж если она вдруг пожадничает, надо только дождаться, когда она уйдет из дома.
Так подсказывала интуиция, но интуиция в полном согласии с логикой.
Все эти людишки следят, завидуют, обкрадывают друг друга, а порой и доносят. Однако теперь уголовная полиция не принимает во внимание анонимные телефонные звонки тех, кто желает удовлетворить месть.
— Когда ты видел графиню в последний раз?
— Позавчера утром.
— А не вчера утром, не ошибся?
— Вчера утром я был болен и оставался в постели.
— Что с тобой случилось?
— Два дня сидел без дури.
— Графиня тебя не выручила?
— Клялась, что у нее ничего нет — доктор не сумел достать.
— И вы поссорились?
— Мы оба были не в духе.
— Ты ей поверил?
— Она показала мне пустой ящик.
— Когда должен был прийти доктор?
— Графиня не знала. Она ему позвонила, и он обещал зайти.
— Ты больше не возвращался?
— Нет.
— Теперь слушай внимательно. Труп графини обнаружили вчера днем, около пяти часов, уже после выхода вечерних газет. Сообщение в прессе появилось лишь сегодня утром. Всю ночь ты искал денег, чтобы смыться в Бельгию. Откуда тебе известно, что графиня мертва?
Он, видимо, хотел ответить: «Я просто не знал», но под тяжелым взглядом комиссара передумал.
— Проходил по улице и увидел на тротуаре толпу.
— В котором часу?
— В половине седьмого.
Мегрэ в это время находился в квартире, а возле дома действительно стоял полицейский и не подпускал любопытных.
— Выверни карманы.
— Инспектор Лоньон уже проверял.
— Выверни еще разок.
Филипп вытащил грязный носовой платок, два ключа на колечке (один от чемодана), перочинный нож, кошелек, маленькую коробочку с пилюлями, бумажник, записную книжку и шприц в игольнике.
Мегрэ полистал потрепанную записную книжку с пожелтевшими страницами, исписанную адресами и телефонами. Почти никаких фамилий, только инициалы да имена. Оскара среди них не оказалось.
— Узнав об убийстве графини, ты подумал, что тебя заподозрят?
— Именно так и бывает.
— И решил удрать в Бельгию? У тебя там что, знакомые?
— Я был несколько раз в Брюсселе.
— Кто дал тебе денег?
— Приятель.
— Какой приятель?
— Я не знаю его фамилии.
— Постарайся вспомнить.
— Он врач.
— Доктор Блок?
— Да. Я ничего не нашел. Было уже три часа ночи. Мне стало страшно. Я позвонил ему из бара с улицы Коленкура.
— И что сказал?
— Что я — друг графини и мне срочно нужны деньги.
— Он сразу согласился?
— Я дал понять, что, если меня арестуют, ему грозят неприятности.
— Короче, шантажировал. Он назначил встречу у себя дома?
— Нет, велел идти на улицу Виктор-Массе — он там живет, он, мол, будет ждать на тротуаре.
— Ты больше ничего не просил?
— Он дал мне одну ампулу.
— И ты тут же укололся. Все? Ничего не утаил?
— Я больше ничего не знаю.
— Доктор тоже педераст?
— Нет.
— Откуда знаешь?
Филипп пожал плечами — наивный вопрос.
— Есть хочешь?
— Нет.
— А пить?
Губы молодого человека дрогнули — ему нужно было совсем другое.
Мегрэ словно нехотя встал, открыл дверь в инспекторскую. Случайно там оказался Торранс, широкоплечий здоровяк с огромными, как у мясника, ручищами. Никто, кого ему приходилось допрашивать, даже и подумать не мог, что этот человек — сама нежность.
— Зайди-ка, — попросил комиссар. — Ты сейчас закроешься вот с этим парнем и не выпустишь его до тех пор, пока он не выложит все, что знает. Мне безразлично, сколько на это уйдет времени — день или три. Когда устанешь, тебя заменят.
Филипп, с блуждающим взглядом, запротестовал:
— Я вам все рассказал. За кого вы меня принимаете, за предателя?
И вдруг, словно разгневанная женщина, взвизгнул:
— Вы грубиян! Вы злой! Вы… вы…
Мегрэ посторонился, пропуская его, перемигнулся с Торрансом. Двое мужчин пересекли огромную инспекторскую и скрылись в комнатушке, которую в шутку называли комнатой признаний. По пути Торранс успел бросить Лапуэнту:
— Пришли мне пива и бутербродов. Оставшись с коллегами, Мегрэ потянулся, фыркнул и собрался открыть окно.
— Итак, ребята!..
Только сейчас он заметил, что вернулся Люкас.
— Она снова здесь, шеф, и ждет вас.
— Тетушка из Лизьё? Кстати, как она себя вела?
— Как всякая старушка, упивающаяся похоронами других. Не потребовалось ни уксуса, ни нюхательной соли. Она спокойно осмотрела тело с головы до ног и в середине осмотра, вздрогнув, спросила:
— Почему ей сбрили волосы?
Я ответил, что это не мы, и она чуть не задохнулась. Указав на родимое пятно на ступне, сказала:
— Видите? Но даже без этого я узнала бы ее. Потом, уже уходя, вдруг заявила:
— Я с вами. Мне надо поговорить с комиссаром. Она в приемной, и легко от нее не отделаться.
Малыш Лапуэнт держал телефонную трубку, но связь, по-видимому, была плохой.
— Ницца?
Тот кивнул. Жанвье еще не появился. Мегрэ вернулся к себе в кабинет и позвонил, чтобы к нему проводили даму из Лизьё.
— Вы хотите мне что-то сказать?
— Не уверена, заинтересует ли вас это. По дороге на меня нахлынули воспоминания — они, как известно, приходят сами по себе. Боюсь показаться сплетницей, однако…
— Слушаю вас.
— Я все об Анне Мари. Сегодня утром я вам сказала, что она покинула Лизьё пять лет назад и мать ее ни разу не попыталась узнать, что с ней стало. Чудовищно со стороны матери, между нами говоря.
Оставалось только ждать. Торопить посетительницу не имело смысла.
— Разумеется, об этом много судачили. Лизьё — маленький городок, ничего не скроешь. И вот одна женщина — я ей полностью доверяю, — которая каждую неделю ездит в Кап по торговым делам, клялась мне своим мужем, что незадолго до отъезда Анны Мари она встретила девчонку в Кане как раз в тот момент, когда та заходила к врачу.
С довольным видом дама выдержала паузу, удивляясь, почему ей не задают вопросов, и, вздохнув, продолжила:
— И не к простому врачу, а к доктору Потю, акушеру.
— Иначе говоря, вы предполагаете, что ваша племянница уехала из-за беременности?
— Прошел такой слух, и все гадали, кто же отец?
— Его удалось установить?
— Называли разные имена, и выбор был богатый. Но у меня на все свое мнение, поэтому я и вернулась. Мой долг — помочь раскрыть истину.
Ей начинало казаться, что, вопреки расхожим утверждениям, полиция не особенно любопытна, поскольку Мегрэ ничуть ей не помогал: к разговору не подталкивал и слушал с равнодушием старого духовника, дремлющего в исповедальне.
Она продолжала так, будто выкладывала нечто чрезвычайно важное:
— Анна Мари всегда страдала горлом: каждой зимой несколько ангин. Ей удалили миндалины, но дело не улучшилось. В тот год, как сейчас помню, невестка решила отвезти ее полечиться в Ла Бурбуль, там специализируются на болезнях горла.
Мегрэ вспомнил хрипловатый голос Арлетты, что отнес на счет алкоголя, сигарет и бессонных ночей.
— Когда она покинула Лизьё, еще ничего не было заметно, значит, беременность не превышала трех-четырех месяцев максимум. К тому же она всегда носила узкие платья. Так вот, это в точности совпадает с ее пребыванием в Ла Бурбуле. Именно там, я уверена, она встретила кого-то, кто сделал ей ребенка, и теперь отправилась на поиски своего любовника. Будь им один из местных, он бы заставил ее пойти на аборт иди же уехал вместе с ней.
Мегрэ не спеша раскурил трубку. Он чувствовал себя разбитым, словно после долгого перехода, но сейчас не от ходьбы — от отвращения. Как с Филиппом. Ему хотелось открыть окно.
— Вы, полагаю, вернетесь домой?
— Не сегодня. Возможно, на несколько дней задержусь в Париже. Здесь у меня друзья, есть где остановиться. Я вам оставлю адрес.
Адрес — совсем рядом с бульваром Пастер — уже был записан на ее визитной карточке, указан и номер телефона.
— Можете звонить, если я вам понадоблюсь.
— Благодарю.
— К вашим услугам.
— Не сомневаюсь.
Суровый, он проводил ее до порога, медленно закрыл дверь, потянулся, потер затылок и вполголоса произнес:
— Куча дерьма!
— Можно войти, шеф?
Лапуэнт держал в руке лист бумаги и казался весьма взволнованным.
— Пиво заказал?
— Только что был официант из пивной «У дофины». Пиво не успели отнести Торрансу. Мегрэ взял кружку холодного пенистого напитка и залпом ее осушил.
— Придется звонить снова — пусть принесут еще!

Не без доли ревности Лапуэнт говорил:
— Сначала я должен передать вам слова уважения и признательности от малыша Жюльена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18