— Конечно. Я пришел довольно рано, уверенный, что еще никого нет, и она согласилась выпить со мной стаканчик.
— Стаканчик или бутылку?
— Бутылку. Хозяин не разрешает им сидеть с посетителями, если те не заказывают бутылку. И только шампанского.
— Понятно.
— Я знаю, что вы думаете. Она о чем-то умолчала и была убита.
— Она не говорила, что ей грозит опасность?
— Прямо не говорила, но я догадывался, что у нее в жизни не все гладко.
— Например?
— Трудно объяснить, да мне и не поверят — ведь я любил ее.
Последние слова он произнес тихо, подняв голову и глядя комиссару в глаза, полный решимости дать отпор, если тот станет иронизировать.
— Я хотел, чтобы она изменила образ жизни.
— Жениться на ней? Смущенный, Лапуэнт молчал.
— Я не думал об этом, но, конечно, не женился бы сразу.
— Тебе не нравилось, что она выставляется голой?
— Уверен, она и сама страдала.
— Это она сказала?
— Все не так просто, шеф. Конечно, вы многое видите иначе. Но я тоже знаю женщин из подобных заведений. Сразу трудно понять, что у них на уме, поскольку они пьют. На самом-то деле они не пьют, не так ли? Они только притворяются, раззадоривая посетителей. Им же вместо ликера подают какой-нибудь сироп. Верно?
— Почти всегда.
— А вот Арлетта пила по потребности, и чуть ли не каждый вечер. Да так, что хозяин, мсье Фред, проверял перед ее выступлением, держится ли она на ногах.
Лапуэнт настолько проникся духом «Пикреттс», что называл хозяина «мсье Фред», как, без сомнения, все в кабаре.
— Ты никогда не оставался до утра?
— Она не хотела.
— Почему?
— Я признался, что мне рано вставать на работу.
— А где работаешь, сказал? Он снова покраснел.
— Нет. Сказал только, что живу с сестрой, и Арлетта заставляла меня уходить. Денег я ей никогда не давал, да она и не взяла бы. Она даже не разрешала брать больше одной бутылки, а шампанское выбирала самое дешевое.
— Думаешь, влюбилась?
— Прошлой ночью я был в этом уверен.
— Почему? О чем вы говорили?
— Все об одном и том же — о нас двоих.
— Она рассказывала о себе, о своей семье?
— Созналась, что у нее фальшивые документы и она страшно боится разоблачения.
— А как у нее с образованием?
— Не знаю. Ясно было одно: это ремесло не для нее. О себе она не откровенничала. Намекнула лишь на какого-то мужчину, от которого никак не может избавиться. Сказала, что во всем виновата сама, но теперь слишком поздно, что я не должен приходить — наши встречи только напрасно причиняют ей боль. Потому-то я и думаю, что Арлетта влюбилась в меня. Она вцепилась мне в руки и не отпускала их ни на минуту.
— Она была уже пьяна?
— Возможно. Выпила — наверняка, но собой еще владела. Насколько я знаю, она почти всегда такая: взвинченная, в глазах или тоска, или безумное веселье.
— Ты с ней спал?
В брошенном на комиссара взгляде мелькнула почти что ненависть.
— Нет!
— Но предлагал?
— Нет!
— А она?
— Никогда.
— Она что, строила из себя девственницу?
— Она ненавидела мужчин: слишком много от них натерпелась.
— Почему?
— Из-за этого.
— Из-за чего?
— Из-за того, что они с ней вытворяли. Она была совсем молоденькой, когда, не знаю уж при каких обстоятельствах, это случилось с ней впервые, вызвав глубокое потрясение. Воспоминания неотступно преследовали ее. Она все время говорила мне о мужчине, которого боялась.
— Об Оскаре?
— Имени она не называла. Думаете, разыгрывала меня, наивного? Пусть. Она мертва, значит, не зря боялась.
— Тебе не хотелось переспать с ней?
— В первый вечер, — признался он, — когда мы пришли с приятелем. Вы видели ее живой? Ах да, накоротке, сегодня утром, она уже падала от усталости. Если бы вы увидели ее в другое время, то поняли бы… Ни одна женщина…
— Ни одна?
— Может, я и преувеличиваю, но Арлетта вызывала желание у всех мужчин. Когда она выступала со своим номером…
— С Фредом она спала?
— Терпела его, как и остальных. Мегрэ пытался выяснить, насколько откровенной была Арлетта в своих разговорах.
— Где?
— В кухне. Роза все знала. Она молчит, потому что боится потерять мужа. Вы видели ее?
Мегрэ кивнул.
— Она сказала, сколько ей лет?
— Пожалуй, за пятьдесят.
— Почти семьдесят. Фред на двадцать лет моложе. В свое время она была, наверное, одной из самых красивых женщин, ее содержали богачи. Роза действительно любит мужа. Она делает вид, что не ревнует и не возражает, чтобы все происходило в доме, — так ей спокойнее, понимаете?
— Понимаю.
— Наибольшую опасность представляла Арлетта, и Роза глаз не спускала с танцовщицы. Однако именно на Арлетте и держалось заведение. Не будь ее, туда никто не пошел бы. Остальные — обычные девушки, каких полно в монмартрских кабаре.
— Что произошло прошлой ночью?
— Вы же знаете.
— Она сказала Люкасу, что с ней был ты, правда, назвала лишь имя.
— Я был там до половины третьего.
— За каким столиком?
— За шестым.
Лапуэнт говорил как завсегдатай и в то же время как сотрудник их общего учреждения.
— В соседней кабине были посетители?
— В четвертой нет, а в восьмой целая компания, мужчины и женщины, которые сильно шумели.
— Значит, если бы в четвертой кто-то был, ты мог и не заметить?
— Заметил бы. Я не хотел, чтобы меня подслушивали, поэтому иногда вставал и заглядывал за перегородку.
— Ты не видел за одним из столиков пожилого мужчину, невысокого, коренастого, с сединой?
— Нет.
— А когда разговаривал с Арлеттой, тебе не показалось, что она к чему-то прислушивается?
— Нет, уверен, что нет.
— Не возражаешь вести расследование со мной? Лапуэнт удивленно посмотрел на Мегрэ, и его вдруг охватила волна признательности.
— Вы хотите, несмотря ни на что…
— Слушай внимательно. В четыре утра, выйдя из «Пикреттс», Арлетта отправилась в комиссариат на улице Ларошфуко. По словам снимавшего показания бригадира, она была крайне возбуждена, пошатывалась.
Арлетта сообщила о двоих мужчинах, которые сидели за четвертым столиком, в то время как вы с ней были за шестым; она подслушала их разговор.
— Зачем она это сказала?
— Понятия не имею. Узнаем — продвинемся на шаг вперед. Но это не все. Те двое говорили о какой-то графине, которую один из них собирался убить. Когда они уходили, Арлетта, по ее словам, видела со спины мужчину средних лет, широкоплечего, невысокого, с сединой. Ей показалось, что мужчину называли Оскаром.
— Но тогда и я слышал бы.
— Я встречался с Фредом и его женой. Оба в один голос утверждают, что за четвертым столиком ночью никого не было, как не было в «Пикреттс» и человека с такими приметами. Следовательно, Арлетта что-то узнала, но как — не хотела или не могла сказать. Она была пьяна — это твои слова — и думала, что вряд ли удастся проверить, где сидели посетители. Улавливаешь?
— Да. Но откуда она взяла это имя? Зачем?
— Вот именно. За язык ее не тянули. Она сказала сама. Значит, у нее была причина. И эта причина — попытка навести нас на след. Дальше. В комиссариате она все утверждала категорично, а здесь, проспавшись, стала сдержаннее, и у Люкаса сложилось впечатление, что она охотно взяла бы свои слова обратно.
Теперь-то мы знаем, что она не шутила.
— Я уверен!
— Она вернулась домой, и кто-то прятавшийся в шкафу в спальне задушил ее. Но этот кто-то хорошо знал Арлетту, знал ее квартиру, возможно, имел ключ.
— А графиня?
— Пока ничего нового. Или ее не убили, или труп еще не обнаружен, что вполне вероятно. Арлетта никогда не говорила тебе о графине?
— Никогда.
Лапуэнт долго смотрел на письменный стол, потом как бы невзначай спросил:
— Она долго мучилась?
— Нет. Убийца был очень сильный — она даже не сопротивлялась.
— Она все еще там?
— Нет. Ее отправили в Институт судебно-медицинской экспертизы.
— Можно взглянуть?
— Сначала поешь
— Что мне делать потом?
— Сходи к ней домой на Нотр-Дам-де-Лоретт. Ключ возьми у Жанвье. Мы уже обследовали квартиру, но, может, тебе — ведь ты ее знал, что-то подскажет какая-нибудь мелочь.
— Спасибо, — горячо поблагодарил Лапуэнт, уверенный, что Мегрэ дает ему задание только из любезности.
На фотографии — они лежали у него на столе, прикрытые папками, — комиссар даже не намекнул.
Ему доложили, что в коридоре, надеясь получить информацию, ожидают несколько журналистов. Он пригласил их, рассказал о деле, но не все, зато каждому вручил фотографию Арлетты в черном шелковом платье.
— Сообщите также, — попросил он, — что мы будем признательны некой Жанне Леле, которая живет сейчас под другой фамилией, если она даст о себе знать. Мы гарантируем полное соблюдение тайны и ни в коем случае не собираемся осложнять ей жизнь.
Обедал он довольно поздно у себя дома, а потом вернулся на набережную Орфевр, чтобы ознакомиться с досье Альфонси. Под нудным мелким дождем Париж по-прежнему выглядел призрачным, а уличная суета казалась попыткой прохожих выбраться из этого аквариума.
Хотя досье хозяина «Пикреттс» выглядело весьма внушительным, ничего существенного там не оказалось. Уже в двадцать лет, отслужив действительную в африканских войсках, он жил за счет проститутки с Севастопольского бульвара и дважды арестовывался за драки и поножовщину.
Затем он на несколько лет исчез из поля зрения и вновь вынырнул уже в Марселе, где поставлял девочек для публичных домов Юга. В свои двадцать восемь, еще не будучи хозяином положения, Альфонси котировался довольно высоко среди себе подобных и больше не вмешивался в стычки в барах Старого порта.
В тот период ничего противозаконного с его стороны не наблюдалось, за исключением, правда, крупных неприятностей, связанных с одной семнадцатилетней девицей, которую он по фальшивым документам определил в «Парадиз» в городе Безье.
И вновь тишина. Известно только, что он с несколькими своими подопечными отбыл на борту итальянского судна в Панаму, где стал заметной фигурой.
В сорок лет Альфонси в Париже, живет с Розали Дюмон, попросту Розой, увядающей дамочкой, содержательницей массажного салона на улице Мучеников. Охотно посещает скачки, бокс, известен как любитель пари.
В конце концов он женится на Розе, и они открывают «Пикреттс», который сначала был всего лишь неприметным баром для завсегдатаев.
Жанвье тоже находился на улице Нотр-Дам-де-Ло-ретт, но не в квартире. Он опрашивал соседей — и не только жильцов дома, но и владельцев близлежащих лавочек — всех, кто мог хоть что-нибудь знать. Тем временем Люкас в одиночестве, что повергло его в мрачное настроение, заканчивал дело об ограблении на набережной Жавель.
Было без десяти пять, но уже давно стемнело, когда зазвонил телефон. Мегрэ ждал этого звонка и наконец услышал:
— Центральный пульт дежурной части.
— Графиня? — не удержался Мегрэ.
— Во всяком случае, какая-то графиня. Правда, не знаю — ваша ли. Только что звонили с улицы Виктор-Массе. Несколько минут назад привратница обнаружила, что одна из квартиросъемщиц убита. Возможно, прошлой ночью.
— Графиня?
— Графиня фон Фарнхайм.
— Огнестрельное оружие?
— Задушена. Других сведений пока нет. Полиция квартала уже на месте.
Через несколько минут комиссар ехал в такси, которое бесконечно долго тащилось через центр Парижа. Проезжая по улице Нотр-Дам-де-Лоретт, он увидел выходившего из овощной лавки Жанвье. Мегрэ остановил такси, окликнул инспектора:
— Садись. Убита графиня!
— Настоящая?
— Пока не знаю. Здесь рядом. Все в одном квартале.
И действительно, от бара на улице Пигаль до квартиры Арлетты не было и пятисот метров; между баром и улицей Виктор-Массе примерно столько же.
В отличие от утренних событий перед полицейским у двери уютного и с виду спокойного здания толпилось человек двадцать зевак.
— Комиссар здесь?
— Его не было на участке. Здесь инспектор Лоньон.
Бедный Лоньон, ему так хочется отличиться! Но всякий раз, как он выезжает на дело, его преследует рок:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18