Шаркая войлочными шлепанцами, надетыми на босу ногу, он прошел в угол и уселся там, сгорбившись над своей чашкой.
— Мадам, постарайтесь восстановить в памяти все как можно точней с того момента, как вас попросили открыть дверь, — сказал Мегрэ и про себя подумал:
«Что заставило эту недурненькую бабенку выйти замуж за человека, который старше ее по меньшей мере лет на двадцать? Поди, не заметила, что у него челюсть вставная. Впрочем, мне что за дело».
— Итак, — снова начала Анжела, я услышала:
«Отоприте, пожалуйста, мадам». И тут же хорошо знакомый мне голос добавил: «С четвертого». Так вот, как я вам говорила, я сразу взглянула на часы. Машинально, по привычке. Было двадцать минут третьего. Я потянулась к кнопке — нам недавно новый замок поставили: электрический. Нажимаю здесь вот кнопку, и дверь открывается.
В этот момент мне показалось, что я слышу шум: как будто на улице остановили машину, не выключая мотора, только не у нашего подъезда, а чуть подальше. Я еще подумала, что это Ардуэны из соседнего дома. Они частенько возвращаются на рассвете. Прошло еще несколько секунд. Потом Лоньон прошагал по коридору и вышел из подъезда, хлопнула дверь; сразу же шум мотора усилился, видно, машина тронулась, и тут прогремел выстрел, потом второй, третий.
Мне показалось, что в третий раз стрелявший целил в наше окно — я услышала сильный удар по ставням, посыпались стекла, и прямо над моей головой что-то просвистело…
— Машина тронулась? Так вы уверены, что на улице стояла машина? — спросил Мегрэ.
Помешивая ложечкой кофе, муж консьержки, по-прежнему сгорбившись и не поднимая головы, оглядывал по очереди сидевших за столом.
— Совершенно уверена, — ответила консьержка. — Улица у нас крутая. На подъеме машины всегда прибавляют газу. Так и эта тоже на полном ходу проехала наверх, к улице Норвэн.
— А криков не было, вы не помните?
— Нет. Сначала я боялась выйти. Но вы ведь знаете, женщины такой народ все должны своими глазами увидеть. Я зажгла свет, накинула халат и выбежала в коридор.
— Входная дверь была закрыта?
— Я же вам говорила, что слышала, как ее захлопнули. Прислушалась: на улице только дождь шумел. Тогда я приоткрыла дверь и на тротуаре, в двух шагах от порога, увидела лежащего человека.
— Как он лежал, головой к подъезду или к спуску улицы?
— Скорее к спуску — к улице Коленкур. Бедняга обеими руками держался за живот, между пальцев струилась кровь. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
— Тут вы наклонились над ним и услышали или, как вам показалось, разобрали слово «привидение».
— Я готова поклясться, что именно это он и пробормотал. Тем временем в доме стали открываться окна. В нашем доме телефон только один, в швейцарской. Жильцы приходят ко мне звонить, когда им надо. Двое просили поставить телефон и вот уже больше года на очереди.
Ну, а вернулась, нашла в телефонной книге номер полиции. Этот номер надо бы мне на память знать, но дом у нас тихий и звонить туда раньше ни разу не доводилось.
— В подъезде горел свет?
— Нет, свет горел только у меня. Дежурный в полиции задал мне несколько вопросов — видно, проверить хотел, не разыгрывает ли его кто. Сейчас пошла такая мода.
Телефон висит у нас вон там, на стене — оттуда подъезд не виден. Да, ну тут сбежались жильцы… Это я вам уже говорила… Повесила я трубку и вспомнила о Маринетте. Сразу же поднялась к ней на четвертый…
— Так, благодарю, мадам! Разрешите мне позвонить от вас?
Мегрэ позвонил к себе в уголовную полицию.
— Алло! Это ты. Люка?.. Посмотри, у тебя там на столе должна быть записка от Лапуэнта по делу Лоньона… Нет, не из клиники… Еще неизвестно, выживет ли он… Я на авеню Жюно. Знаешь, поезжай-ка ты в Биша… Нет, лучше сам съезди… И будь поофициальней, а то там не любят незваных гостей. Разыщи там практиканта, студента-медика, того, что присутствовал на операции. Сам профессор Минго, наверное, тебя не примет… Надо полагать, хоть одну пулю они нашли, а может, и обе… Да, я хотел бы знать все подробности еще до того, как получу донесение… Пули снесешь в лабораторию….
Ну, как будто все, увидимся днем, сразу после обеда. Пока!
Комиссар повесил трубку и повернулся к Лапуэнту.
— Так тебе в самом деле не хочется спать?
— Нет, не хочется, шеф.
Ночной портье из «Паласа» бросил на Лапуэнта завистливый и в то же время осуждающий взгляд.
— В таком случае поезжай на авеню Матиньон. В Париже не так уж много институтов красоты, и ты без труда найдешь тот, в котором работает Маринетта Ожье. Только едва ли она сегодня вышла на работу. Во всяком случае, постарайся разузнать о ней все, что можно.
— Ясно, шеф.
— А я зайду еще наверх.
Мегрэ был немного зол на себя за то, что не подумал о пулях еще в клинике. Но дело это было необычное, не рядовое. В какой-то степени даже его личное. Стреляли ведь не в кого-нибудь, а в Лоньона — своего брата полицейского.
Там, в клинике Биша, он думал только об инспекторе, да к тому же вся обстановка сильно на него подействовала — и профессор Минго, и старшая медсестра, и длинные ряды коек, и больные, смотревшие ему вслед.
В старом доме на авеню Жюно лифта не было. Не было и ковровых дорожек на лестнице. Зато деревянные ступеньки, отполированные поколениями жильцов, были хорошо натерты, а перила гладки. На каждом этаже — по две квартиры. На некоторых дверях поблескивали медные таблички с именами хозяев.
Поднявшись на четвертый этаж, Мегрэ толкнул неплотно приоткрытую дверь, прошел через неосвещенную прихожую и оказался в гостиной, где в кресле, обитом цветастой материей, покуривая, сидел Шинкье.
— А я вас жду… Консьержка вам все рассказала? — произнес он. — И про машину тоже? Это меня больше всего удивило. Вот посмотрите-ка…
Он встал и вытащил из кармана три блестящие гильзы, завернутые в обрывок бумаги.
— Мы нашли их на улице… Если стреляли из машины на ходу, что весьма вероятно, стреляющему пришлось открывать дверцу. Калибр 7,63 — обратили внимание?
Ничего не скажешь, Шинкье был дельный полицейский и исправный служака.
— Стреляли, очевидно, из маузера, — продолжал он, — тяжелый пистолет. Его так просто не положишь в карман брюк или в дамскую сумочку… Понимаете, что я хочу сказать? Это почерк профессионала. У него был по крайней мере один сообщник — он сидел за рулем. Не мог же убийца одновременно вести машину и стрелять. Стало быть, это не ревнивый любовник — тот обычно расправляется с соперником в одиночку. К тому же целились в живот… В живот вернее, чем в грудь… Человек едва ли выживет, если кишки у него продырявлены крупнокалиберными пулями в добром десятке мест.
— Вы осмотрели квартиру?
— Лучше бы вы сделали это сами.
Мегрэ чувствовал себя не в своей тарелке: дело из ряда вон выходящее, а расследование начали участковые. И хуже всего, что от них уже не отвяжешься — ведь Лоньон как-никак их сослуживец. Конечно, пока он был жив-здоров, они не принимали его всерьез, но теперь другой разговор: найти тех, кто в него стрелял, — для участковых инспекторов дело чести.
— А комнатка недурна, как вы считаете?
Темновата, пожалуй, а так совсем недурна. Ярко-желтые обои, на отлакированном, блестящем полу — ковер, тоже желтый: по краям такой же яркий, как стены, в середяне — побледней. Комната служила одновременно столовой и гостиной. Обставлена она была со вкусом, мебель модная, телевизор, радио и проигрыватель — все чин чином.
Внимание Мегрэ сразу же привлек стол посреди комнаты.
Так, так, кофейник, сахарница и бутылка коньяку, чашка с недопитым кофе.
— А чашка-то только одна, — пробормотал Мегрэ. — Шинкье, вы, конечно, ни до чего не дотрагивались? Сходите-ка вниз и позвоните нашим ребятам, пусть подошлют кого-нибудь из лаборатории…
Мегрэ надел шляпу, пальто он не снимал. Одно из кресел, рядом с журнальным столиком, было повернуто к окну. В пепельнице лежало семь-восемь окурков.
Дверей в гостиной было две: первая вела на кухню, аккуратную, сверкающую чистотой, словно образцовая кухня с выставки чудом попала в старый парижский дом.
Вторая дверь вела в спальню. Постель в беспорядке, на одинокой подушке еще видна вмятина.
Шелковый халат бледно-голубого цвета брошен на спинку стула, кофточка от женской пижамы того же цвета свисает со стула на пол, а пижамные панталоны валяются около стенного шкафа.
Вернулся Шинкье.
— Я говорил с Мерсом. Он сейчас же пришлет своих людей. Все осмотрели?
Шкаф открывали?
— Нет еще…
Мегрэ открыл шкаф: на вешалках-плечиках пять платьев, зимнее пальто, отделанное мехом, и два костюма: один — бежевый, другой — цвета морской волны. На верхней полке чемоданы.
— Видите? Похоже, что она уехала налегке. В комоде все белье на месте…
— заметил Шинкье.
Вид из окна был неплохой — отсюда хорошо виден Париж. Но сегодня все затянуто серой пеленой обложного дождя.
По ту сторону кровати — приоткрытая дверь в ванную, но и там полный порядок: зубная щетка, баночки с кремом — все на своих местах.
Судя по обстановке, Маринетта Ожье — девушка со вкусом. Большую часть времени она, видимо, проводила дома, в своем уютном гнездышке.
— Да, забыл спросить у консьержки, готовит ли она сама или питается в ресторанах, — признался Мегрэ.
— Я спрашивал. Она почти всегда ела дома, — ответил Шинкье.
Да, видимо, так оно и было. В холодильнике полцыпленка, масло, сыр, фрукты, две бутылки пива, бутылка минеральной воды. Вторая, полупустая, в спальне на ночном столике, рядом с пепельницей. Эта пепельница в отличие от той, что стояла в гостиной, сразу заинтересовала Мегрэ. В ней было два окурка со следами губной помады.
— Она курила американские сигареты… — заметил Мегрэ.
— А в гостиной только окурки от «Голуаз», — отозвался Шинкье.
Они переглянулись: оба подумали об одном и том же.
— Судя по постели, нельзя сказать, что в прошлую ночь здесь предавались любовным утехам…
Несмотря на трагизм ситуаций, трудно было сдержать улыбку при мысли, что Невезучий пару часов назад лежал в объятиях молоденькой косметички.
А может, они поссорились, и разобиженный Лоньон просидел в кресле в соседней комнате остаток ночи, выкуривая одну сигарету за другой, а Маринетта осталась в постели? Нет, что-то тут не так! Обычно дело начинало проясняться для Мегрэ с первых шагов, но на этот раз у него до сих пор не было сколько-нибудь приемлемой версии.
— Извините, бога ради, Шинкье, придется вам еще раз спуститься; я забыл расспросить консьержку о некоторых деталях. Интересно, когда она поднялась сюда, горел ли в гостиной свет?
— Это я вам и сам скажу. Свет там горел, и дверь была открыта. В других же комнатах было темно.
Они вернулись в гостиную. Только теперь Мегрэ обратил внимание на то, что вместо обычных окон в комнате были две застекленные двери на балкон, тянувшийся вдоль всего фасада, как это часто бывает на верхних этажах старых парижских домов.
Сквозь туман еле проступали очертания Эйфелевой башни, высоких колоколен соборов; на крышах, блестевших от дождя, дымились трубы.
Мегрэ помнил авеню Жюно еще с первых лет своей службы. Тогда она была почти не застроена. Среди пустырей и садов торчало лишь несколько домишек.
Начало положил какой-то художник, построивший здесь особняк, образчик модерна тех времен. Его примеру последовал кто-то из литераторов, за ним оперная дива, и вскоре авеню Жюно обрела аристократический вид. Теперь небольшие особняки и виллы стояли уже почти вплотную друг к другу. Через двери балкона комиссар видел их крыши. Двухэтажный особняк напротив, судя по стилю, был построен лет пятнадцать назад.
Интересно, чей это дом? Пожалуй, художника какого-нибудь. Второй этаж сплошь застеклен, как обычно в студиях. Темные занавески задернуты, но неплотно и посередине пропускают узкую полоску света, шириной не больше полуметра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15